Солдат нес все на себе. А и нести-то было мало чего: шило-мыло да сухарей на три дня.
Многие офицеры не имели ни вьюков, ни верховых лошадей - скатка через плечо, мешок, и офицер готов.
– Так налегке куда хоть зайдешь!
– Я сороковый год служу, а впервой эдакий поход вижу.
– Да, разно бывало, а так не хаживали!… Оттого шли быстро. В первые сутки отмерили шестьдесят верст. Отсталых не было. Старались, поспевали вместе со всеми. Кому казался тяжел, тянул ноги назад сухарный мешок, тому помогали товарищи. Отстать боялись. Старые солдаты, видавшие Крым и Кавказ, предупреждали:
– В горах живо заблудишься!
– Не поглядишь, в какой стороне пылит дорога! Надо было спешить и потому, что австрийцы, занимавшие Швейцарию, слышно, все до единого солдата уходят домой. Оставляют немногочисленные русские полки Римского-Корсакова одни против сильного врага.
Все время выручали чужих, а теперь надо выручать своих.
Австрийцев ругали на чем свет стоит. Австрийцев ненавидели хуже французов. Вспоминали, как они, много раз на веку, подводили русских. Вспоминали этот - не выговорить - гофкригсрат и этого Тугута. Его-то все солдаты помнили отлично и честили на все корки.
Вообще в Швейцарию шли невесело. И сама Швейцария не веселила.
Чем дальше уходили от Александрии, тем становилось холоднее, пасмурнее, суровее.
После жарких итальянских дней стал почасту лить дождь, пронзительный ветер продувал насквозь.
С каждым шагом все менялось - природа, люди, жилье.
Люди здесь были проворнее в движениях: суровый климат не давал засиживаться на одном месте. Люди - крупнее ростом и благообразнее.
– Тут вроде на нас больше походят. Не такие цыгане, как там.
– А живут беднее.
– И постройки поплоше.
– Отколь тут богатым быть: вишь, у них землицы - с ладонь.
На втором переходе до Александрии вдали, в синеве, показались горы.
– Ребята, вон уже горы,- указывали старики.
– Где? Где? - завертели во все стороны головами и не видели ничего молодые солдаты.
– Вон впереди. Высоко.
– Так это ж, дяденька, тучи…
– Не тучи, а горы. Эх, ты!
Чем ближе подходили, тем горы вырисовывались яснее.
И вот наконец стали тут, рядом. Казалось, рукой подать.
Солдаты, молодые и старые, задирая кверху головы, удивлялись:
– Высоченные…
– Повыше наших Жигулей!
– И как по таким горам с возом ехать? У нас косогор попадается, и то не знаешь, как спуститься, а то этакая круча…
Когда внизу, среди гранитных лиловых скал, показалась деревушка Таверно, Суворов не выдержал - вылез из своей маленькой двуколки, которую взял вместо кареты, и пересел на коня. Обгоняя шлепающую под дождем, измученную пехоту, он стал поскорее пробираться к деревне.
В Таверно Суворов со своими войсками пришел точно в назначенный по диспозиции день - 4 сентября. 6-го Суворов хотел уже быть у Сен-Готарда, а 8-го атаковать французов. Для этого теперь недоставало лишь одного - мулов. Суворова и беспокоило: пришли ли в Таверно мулы? Их должно было прибыть 1430 голов, чтобы поднять семидневный запас продовольствия для всех 18 тысяч суворовских войск, патроны и прочее.
На месте Суворов получил от Меласа, у которого вьючного скота было в избытке, только 30 мулов для горной артиллерии. Остальные полторы тысячи папа-Мелас клятвенно обещал прислать к 4 сентября в Таверно. Но зная "аккуратность" и "доброжелательность" австрийцев, Александр Васильевич беспокоился. Он поехал вперед, чтобы самому поскорее разузнать обо всем. Он смотрел вокруг - на лугах не было видно такого большого количества мулов. Прислушивался, не звенят ли колокольчики: мулы по горам ходят с колокольцами.
– Ванюшка, не слышишь, не звенят?
– Нет, не слыхать.
Наконец вот и сама деревня Таверно.
Низкие, с широкими основаниями дома - будто их вдавила в землю тяжесть этих гор. Почерневшие столетние бревна стен. Крыши, покрытые гонтом и наваленными сверху увесистыми камнями.
На улице - ни души. Только из окон испуганно выглядывают лица.
– У кого бы спросить?
Где-то стукнула дверь.
А вон у двухэтажного дома, обвитого плющом, с маленькими пристроечками вокруг, стоит у платана старик. Он такой же коренастый и крепкий, как его платан, что растет под окнами дома. И, видать, сметлив. Вероятно, фогт [54].
Суворов направил коня к нему.
Старик снял свою войлочную шляпу и радушно приветствовал:
– Добрый день!
– Добрый день. Скажи, дружок, не пришел ли сегодня в Таверно обоз мулов?
– Нет, не приходил.
И, увидав, как на лицо Суворова сразу же легла тень, прибавил:
– Но раз вы ждете их, значит, они придут,- дорога тяжела. Милости прошу ко мне, в мой дом. Под дождем плохо ждать!
И старик широким жестом указал на двухэтажный дом, который весело глядел на всех своими пристроечками и цветами в окнах.
Стены дома были оштукатурены. На фронтоне виднелась четкая надпись:
АНТОНИО ГАММА
Австрийцы опять подло обманули Суворова: 4 сентября прошло, а о мулах не было и помину. Ломался весь суворовский план. Приходилось волей-неволей ждать в Таверно, задерживаться тогда, когда дорога каждая. минута: войска Римского-Корсакова подвергались страшной угрозе уничтожения.
Суворов возмущался, негодовал:
– Гофкригсрат-черту брат!
Он послал гонца к Меласу, обо всем донес в Петербург императору, написал Ростопчину:
Нет лошаков, нет лошадей, но есть Тугут, и горы, и пропасти.
И тотчас же стал искать какой-нибудь выход из положения.
Решил спешить часть казаков, а их лошадей использовать для перевозки вьюков: все равно казакам в Швейцарии в конном строю работы мало. Думал взять 2500 коней, а для вьюков раздобыть где-либо 5000 мешков. Разослал казаков искать по окрестностям мешки.
Наутро пришла первая партия мулов в 650 штук, навьюченных овсом.
К удивлению всех, австрийцы подрядили погонщиков только до Белинцоны, которая лежит всего в восемнадцати верстах от Таверно. Пришлось уговаривать погонщиков, чтобы они согласились следовать дальше. В этих переговорах сильно помог Антонио Гамма.
Старик Антонио полюбил своего неожиданного, такого высокого и такого простого гостя. Он поместил "графа Сульверо" и его сына в самой лучшей комнате первого этажа, а графского секретаря, толстого Фукса, - наверху. Антонио стеснил свою многочисленную семью - детей и внуков, - лишь бы только получше принять Сульверо.
От неприятностей Суворов почти не спал. Антонио, которому было семьдесят лет, тоже не спалось. Александр Васильевич, услыхав, что хозяин, помещавшийся в соседней комнате, не спит, позвал его к себе. Старики проговорили до самого утра.
– С нами словечко лишнее боится молвить, а с ним пролопотал цельную ноченьку,-ревновал Прошка.- Тоже советчика нашел. Старичишка лядащий, возгрёй убьешь!
Александр Васильевич расспрашивал Антонио о горах, о дорогах. Антонио хорошо знал Тессин, Граубинден, бывал у истоков Верхнего Рейна, но кантона Ури не знал. Он советовал Сульверо идти на Сплуген: путь на Сен-Готард весьма тяжел. И какие дороги там дальше, за Сен-Готардом к Альторфу на Швиц, - сказать не мог.
– Там озера, а я не рыболов, а охотник.
– Ничего, найдем проводников. Выйдем! - не терял уверенности Суворов.
Ведь австрийцы столько времени воюют здесь. Они же должны знать Швейцарию. Их офицеры генерального штаба - подполковник Вейротер и другие, которых прикомандировал к Суворову Мелас в качестве знатоков местности, не сомневаются в пути на Швиц.
И, кроме того, Суворов, как всегда, выбрал не самый легкий, а самый быстрый и неожиданный путь. Он крепко надеялся на себя и на своих чудо-богатырей.
Почти не спавший ночь, измученный дорогой и волнениями, Суворов в это утро осунулся и почернел.
Позавтракав, он поехал посмотреть, как расположились в Таверно его витязи. Полки стояли под открытым небом. В домах не хватало места. Были заняты все постройки - сараи, хлевы. Люди посменно приходили в дом обогреться, обсушиться, поспать.
Дождь немного стих, а ветер точно подрядился - дул с гор, резкий, пронизывающий, круглые сутки.
Суворов ехал в одном мундирчике и "родительском" плаще - зимнего у него, как и у всей армии, ничего не было. Солдаты сразу приметили, как изменился их "дивный".
– Что с ним, с отцом нашим, сталось?
– Уж здоров ли?
– Спаси его, господи, и помилуй нас!
– Куда мы без него годны?
– А может, впереди враг сильный, и батюшка Александр Васильевич думает, что мы не справимся?
– Э, впервой нам, что ли!
– Да подавай хоть сотню тысяч синекафтанников - всех успокоим!
– Укладем рядышком!
Но на следующий день, глядь, Суворов снова повеселел. Повеселел и весь русский лагерь. Все тотчас же узнали: из Петербурга прибыл царский гонец, привез большие награды за Итальянский поход.
