Энн наблюдала, как Джо пытается шевелить мозговыми извилинами. Внезапно ее пронзила боль, она ощутила подступающую тошноту.
Джо сел за стол рядом с ней и взял ее вспотевшую ладонь в свою. Проникновенно глядя в голубые глаза жены, он начал:
— Радость моя, я не хотел тебе говорить о том, что произошло.
Энн вздохнула. Неприятное ощущение в желудке нарастало. Лучше бы он замолчал. Она знает, что он скажет.
— Но, пожалуй, сейчас я тебе признаюсь, — Джо перевел дыхание, — я потерял зажигалку, которую ты подарила мне на Рождество.
Энн засмеялась. Она не могла остановиться, смеялась и комкала кружевную венецианскую скатерть. Это была истерика. Энн скрючилась на стуле, слезы рекой текли по щекам.
На лице Джо отразилось беспокойство.
— Господи, что с тобой? Разве это смешно?
Ее смех разом оборвался.
— Да нет, Джо, ничего. Прости, пожалуйста.
Энн улыбнулась, но все еще была близка к истерике. А Джо объяснял ей, что все же был в офисе, что говорил только с приемщицей Присциллой, к сожалению, та не видела его зажигалки, он потом обыскал все помещения, но безрезультатно...
Напряжение Энн ослабевало.
— А затем машину тянули на буксире...
Голос Джо звучал монотонно.
Говори мне что угодно, думала Энн, что угодно, что угодно... Не говори только, что ты спал с какой-то другой женщиной. Этого я не вынесу...
Чтобы остановить этот словесный поток, Энн закрыла его рот своим и языком коснулась его языка.
Джо проснулся весь в поту. Воображение услужливо подсунуло маленькие глазки и острый носик: Пэт Янг! А с ней — двое полицейских. Энн плакала. Неужели это явь?!
Джо вскочил с постели. Рядом с ним крепко спала Энн — так бывало всегда после того, как они занимались любовью. Он накинул халат и пошел в кабинет.
За окном начинало светать. Над озером Мичиган поднималась полоса опалово-белого тумана.
Этот сон побудил его принять решение. Надо еще раз вернуться в Бервин. И совершить еще одно убийство. Но это, обещал он себе, будет в последний раз.
Пэт Янг тоже смотрела в окно, ожидая восхода солнца и начала утренних телепередач. В эти часы показывали «мыльные оперы» и игровые шоу. Сколько времени, спрашивала она себя, сколько времени пройдет до тех пор, когда он вернется? Пэт улыбнулась. Она знала, что он должен вернуться.
Это будет чудесный спектакль. Ведь теперь она знает его имя, адрес, номер машины, номер водительских прав, номер страховки, рост, вес и цвет глаз. Впрочем, она и без водительских прав поняла, что таят в себе эти карие глаза: неуемную страсть, ни с чем не сравнимую по силе.
Она взглянула на водительские права, которые украла из бумажника, когда вешала его дубленку. Это было очень легко сделать. Прекрасно — номер его телефона совпадает с тем, что указан в телефонном справочнике Чикаго.
Идея с письмом к подруге, которое должно быть вскрыто в случае ее смерти, была глупой, она это понимала (большого ума не надо, чтобы это понять). Но она знала, что это сработает.
Ставки в игре с Джо Мак-Эри были слишком высоки, чтобы блефовать.
Глаза Мило Шварца устали от черно-зеленых бликов на мониторе компьютера. Он работал в редакции чикагской газеты «Сан таймс» и с тех пор, как его заставили использовать текстовой процессор, возненавидел собственный труд. Экран утомлял глаза, и он ощущал, что машина перестает его понимать. Во всяком случае, он не чувствовал себя настоящим репортером, пока не отстукает заметку на обыкновенной пишущей машинке.
Использование же текстового процессора казалось ему каким-то мошенничеством. Мило был шестьдесят один год, и он занимался газетным бизнесом с тех пор, как закончил высшую школу в Сент-Джордже. Сейчас многое изменилось. Изменился и Чикаго. За долгие годы своей работы он понял, что по уровню преступности и коррупции Чикаго, пожалуй, стоит на первом месте, но этот город был дорог его сердцу. В былые времена ни одно преступление не оставалось нераскрытым. По крайней мере, надолго. Иное дело сейчас. Мило начал набивать текст на компьютере. Эта правка была окончательной.
Рэнди Мазурски ждал у газетного киоска, когда придет машина с последним выпуском «Сан таймс». Он научился существовать бездумно. После гибели Мэгги Рэнди было абсолютно все равно, что происходит в мире. Но поскольку он всегда покупал газету, отработав смену в кафе, он покупал ее и сейчас, хотя его родители выписывали «Сан таймс». Он не хотел менять своих привычек. Это было маленькой хитростью, удерживавшей его от отчаянья, маленькой уловкой, позволявшей хоть как-то скоротать день.
— Эй, Билл, как идет газетный бизнес? — Рэнди улыбнулся старику, торговавшему газетами.
С того дня, как Рэнди стал покупать здесь газету, у Билла всегда была припасена для него какая-нибудь шутка. После смерти Мэгги шутки не прекратились, и это еще больше расположило Рэнди к старику. Его угнетало, что при его появлении люди начинали оглядываться и снижать голос до шепота...
— Все как обычно. Скажи-ка, Рэнди, ты знаешь, с помощью чего проктологи обследуют своих пациентов?
Рэнди закатил глаза.
— Боюсь, что не имею понятия.
— С помощью зеркала заднего вида.
Та невозмутимость, с которой это было произнесено, заставила Рэнди против воли рассмеяться.
Он погрозил Биллу пальцем.
— Когда-нибудь у тебя будут большие неприятности.
— Это уж точно! — Билл повернулся, чтобы передать женщине журнал «Космополитен».
По дороге к машине Рэнди развернул газету. На третьей странице его внимание привлек заголовок посередине полосы. Рэнди открыл дверцу «шевета» и забрался внутрь, чтобы прочитать заметку.
Случай был сенсационный. Пресса широко освещала его, поскольку он был рассчитан на женщин типа матери Рэнди. Такая покачает головой, поцокает языком и скажет: «Он должен гореть в адском пламени за то, что сделал с этим ребенком». Читая статью, Рэнди тоже покачал головой. Адриенна Мэрфи, адвокат чикагского суда, обвиняла любовника в убийстве с отягчающими обстоятельствами ее сына Мэтью. Мальчик был избит, стукнулся головой о раковину, и удар оказался роковым. Случаи жестокого обращения с детьми обычно не привлекали особого внимания, но высокое положение женщины-юриста способствовало тому, что дело получило широкую огласку.
Рэнди уставился на фотографию парочки — Адриенна и Калеб Райс, взявшись за руки и улыбаясь, покидали зал суда. Мистер Райс был оправдан, когда Адриенна Мэрфи изменила свои показания, — мол, она, к сожалению, поначалу неправильно интерпретировала действия Райса... Далее в статье говорилось о том, как одно за другим рухнули все обвинения против ее любовника и в конце концов оказалось, что смерть мальчика была всего-навсего несчастным случаем.
Несчастный случай? Множество синяков и рваных ран — это несчастный случай? Ребенок ударился о раковину с такой силой, что проломил себе голову?
Рэнди закрыл глаза. Как могла их правовая система позволить этому чудовищу уйти от наказания?
И такое происходит постоянно, думал Рэнди. Формальности. Люди всегда отделываются формальностями.
А убийство Мэгги? Насколько ему известно, свидетелей здесь не было, отпечатков пальцев не обнаружили.
Если даже предполагаемый убийца будет пойман и арестован, неужели его тоже отпустят за «недостаточностью улик»? Или, быть может, Рэнди мало осведомлен о своих правах?
Рэнди тронулся с места. Подумал о травмах, нанесенных малышу, — они были хорошо видны на фотографии, — и представил себе, как тот страдал перед смертью. Ужасный случай. Очевидно, некоторые люди не должны иметь детей. А его ребенок навсегда остался во чреве матери. Мертвой матери...
Приближаясь к Бервину, он вспомнил, что сегодня утром звонил в полицейский участок. Ему хотелось поговорить с Томом Граймсом, следователем, который вел это дело.
В трубке прозвучал заспанный мужской голос.
— Да?
Рэнди решил, что неправильно набрал номер и поднял какого-то несчастного с постели. Тем не менее он спросил:
— Это... не полицейский ли участок?
— Да. — В голосе слышалось крайнее раздражение.
Рэнди подождал, не скажет ли мужчина что-нибудь еще. После долгого молчания на том конце провода наконец с явной неохотой спросили:
— Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
— Да, мне бы хотелось поговорить со следователем Граймсом... если можно.
— Его здесь нет.
Рэнди ждал, что его спросят, не нужно ли что-нибудь передать Граймсу. Но вопроса не последовало. Наконец Рэнди сказал:
— А где он? Быть может, вы знаете?
— Нет.
— Ну тогда свяжите меня, пожалуйста, с кем-нибудь, кто в курсе дела Мазурски.
— Кого?
