— Один кусочек можно, только маленький, хорошо?
— Глупости какие!
Хэрриет взяла его под руку и повела в кухню.
— Значит, тебе дали серьезное дело, да? — спросила она, нарезая медовик и наливая кофе.
Миллер кивнул.
— Да, очень серьезное.
— Что же это за дело, что ты не можешь с утра даже поздороваться?
Миллер улыбнулся.
— Давай не будем сейчас об этом, Хэрриет. Я расскажу подробности, когда раскрою дело.
— А что с Мэри? С ней покончено?
— Думаю, да. Покончено.
Хэрриет покачала головой.
— Глупости. Молодые люди забыли, что такое настойчивость. Одна размолвка, и все кончено, да?
Миллер не ответил и посмотрел на Зальмана, но тот только покачал головой, давая понять, что не хочет влезать в разговор.
— Тогда ешь! — скомандовала Хэрриет. — Ешь, пока не свалился от истощения!
Миллер покорно взял кусочек медовика.
Мир и все его невзгоды подождут до утра. В понедельник, тринадцатого числа, он получит отчет о вскрытии, вернется в дом Шеридан, проверит и изучит каждую деталь, которую можно будет извлечь из предыдущих дел. Ожидание этого одновременно радовало и пугало Миллера. Он ощущал, что у него появилась цель. Он не вспоминал о бывшей подружке Мэри Макартур уже добрых шесть часов. О ней ему напомнила Хэрриет, а также ящики в коридоре возле ванной комнаты. В ящиках были некоторые ее вещи — те, что сохранились после нескольких месяцев, проведенных вместе. Возможно, эти ящики останутся ему на память.
Он пожелал Зальману и Хэрриет спокойной ночи, когда на часах было уже почти двенадцать. Он принял душ и загрузил кучу одежды в стиральную машину. Было уже далеко за полночь, когда Роберт Миллер лег в постель и закрыл глаза. Из приоткрытого окна доносились звуки ночного города.
Однако заснул он не сразу. Он лежал без сна и думал об одной вещи, которая тихо заговорит с ним, когда больше никто не сможет услышать.
Около двух часов ночи он погрузился в беспокойный сон.
* * *
Давным-давно, прежде чем я стал Джоном Роби, жил мой отец.
Большой Джо. Плотник Большой Джо.
Иногда он замирал и стоял так несколько минут. И я знал, что в эти моменты его лучше не тревожить. Я слышал, как мать разговаривала с ним, бормотала, пока со временем слова не становились все менее и менее понятными. Отец терпеливо слушал, а потом садился на краешек кровати с иглой и пузырьком и помогал ей справиться с болью. Он научился жить с этим.
— Морфий, — говорил он мне, — делается из маков. Ярко-красных маков. Кроваво-красных маков. Маковые поля тянутся до самого горизонта. Сначала готовят опиум, а из него получается морфий. Он помогает ей, понимаешь? Приглушает боль… ненадолго…
Слезы в его глазах.
Он отворачивается, когда я выхожу в коридор и останавливаюсь возле двери в их спальню.
Он всегда выглядит измученным. Это человек, который может истощить себя одними размышлениями. Куда бы он ни уходил, он всегда возвращался домой после наступления темноты. Я думаю, что однажды он заблудился. Искал дорогу домой, но так до сих пор и не нашел.
Так я познакомился с морфием, опиумом, героином.
Героин. От древнегреческого «heros». Означает «герой», «воин», «полубог», «получеловек».
Это слово означает очень многое в зависимости от того, с какой стороны вы смотрите.
Я? Я знаком с героином со всех возможных сторон.
Я знаю своего отца. Плотника Большого Джо. Я знаю, почему он сделал то, что сделал, и чего это всем нам стоило.
Я помню, как он, надев шляпу, стоял в коридоре.
— Пойдем, — позвал он. — Выйдем на улицу.
— Куда? — спросил я.
Я был невеселым мальчишкой шести или восьми лет от роду.
— Это сюрприз, — ответил он.
— Хоть намекни, — попросил я.
— Мы пойдем к шоссе, а потом дальше. — Он таинственно улыбнулся. — Туда и назад, просто посмотрим, насколько далеко…
— Ага, папа.
Большой Джо понял бы, что произошло. Почему произошло. Он понял бы причину всего.
Большой Джо понял бы и посмотрел на меня сверху вниз — на невеселого мальчишку шести или восьми лет от роду — и сказал бы что-то.
— Что бы они ни выдумали… Уверен, мне пришлось пережить намного худшее, и длилось это намного дольше.
Что-то вроде этого. Что-то, что показало бы, что он понял.
Миллер приехал в участок в понедельник утром после восьми часов. Рос появился пятнадцать минут спустя. Их приветствовали кипа разнокалиберных файлов, разбросанные стаканчики из-под кофе и банки от колы, а также застоявшийся запах сигаретного дыма.
Миллер прибрал на одном из столов и подтянул к себе телефон. Потом отодрал желтый листок, прилепленный к стене, и снова набрал номер. Он еще надеялся, хотя знал наперед, что это не даст результата. Накануне не было никакой ошибки. Это не был номер телефона. Миллер набрал его трижды, и каждый раз в трубке слышался долгий гудок несуществующего номера.
Он позвонил оператору и попросил проверить номер через систему телефонных компаний. Тот же результат. Это не только не был старый отключенный номер, такого номера никогда не существовало.
Миллер сидел за столом и глядел на желтый бланк. 315 3477.
— Слушай, — обратился он к Росу, — тут у меня номер телефона. Но он не существует. Что еще может состоять из семи цифр?
Зазвонил телефон, и Миллер поднял трубку.
— Миллер, — представился он, кивнул, взял карандаш и расчистил место на столе для бумаги. — Конечно. Соединяйте.
Он послушал немного, потом подался вперед вместе со стулом. Лицо его стало напряженным.
— Конечно, — сказал он. — Конечно, мы проверим. — Он замолчал, слушая. — Нет, конечно, нет. С подобными вещами мы осторожны, но мы проверим. Вы оставили номер телефона у секретаря? Хорошо. Пожалуйста, назовите свое имя по буквам.
На том конце повесили трубку.
— Черт побери! — ругнулся Миллер и положил трубку на рычаг. Потом снова поднял ее и поинтересовался у секретаря, оставил ли последний звонящий номер телефона. Оказалось, что нет.
— Что там такое? — спросил Рос.
— Какая-то женщина. Рассказала о девочке из воскресной школы, которая утверждала, что узнала Шеридан в газете. Она повесила трубку, когда я спросил ее имя. И номер не оставила.
— Девочка? Какая девочка?
— Она назвала имя. Хлои Джойс. Живет в бедняцком районе. Женщина сообщила, что девочка вчера увидела фотографию Шеридан в газете и что-то сказала по этому поводу.
Рос нахмурился.
— Боже, Эл, ты же все прекрасно понимаешь! У нас что-то появляется, мы докладываем об этом, а потом, если это оказывается липой…
Рос поднял руки, и Миллер замолчал. Потом устало улыбнулся и включил компьютер.
— Сколько подобных звонков мы можем получить в ближайшее время? — спросил Рос.
— Полагаю, сто тысяч с хвостиком.
— Имя Джойс?
Миллер кивнул.
— Точно.
— Есть идеи, какой бедняцкий район она имела в виду?
— Понятия не имею, надо проверить все.
Рос начал вбивать данные в компьютер. Миллер терпеливо ждал. Он поймал себя на том, что думает об отрезке времени между половиной одиннадцатого утра и половиной пятого вечера одиннадцатого ноября, шести часах из жизни Кэтрин Шеридан, о которых они ничего не могли узнать. Библиотека, магазин, потом возвращение домой, замеченное престарелым соседом, который любил смотреть на милых девушек по телевизору. С кем она провела последние часы жизни?
Миллер вспомнил последний разговор с капитаном Ласситером, когда Килларни уехал. В глазах Ласситера Миллер видел все: смерть жены, самоубийство сестры тремя годами ранее, разочарование, отрицание и очень знакомое понимание того, что все напрасно, а если и нет, то все равно этого не избежать…
Пока Рос копался в системе, Миллер позвонил в офис коронера и поговорил с Томом Александером, помощником Хэммингз.
— Дай нам еще пару часов, — попросил тот. — До обеда подождешь?
Миллер сказал, что может подождать, и спросил, на работе ли Мэрилин Хэммингз.
— Она здесь, — ответил Том. — По локти в чьих-то кишках, но она здесь.
Миллер поблагодарил и повесил трубку.
— Кое-что есть, — отозвался Рос. — Между Лэндовер-хиллз и Гленарден нашлась женщина по имени Наташа Джойс. Живет с дочерью Хлои Джойс.
— Хорошо, — сказал Миллер. — Давай-ка нанесем ей визит.
Рос сел за руль. Об этом попросил Миллер. Он хотел подумать над тем, какие вопросы будет задавать. У них был только анонимный звонок и имя девочки. Но поскольку больше у них ничего не было, и это было уже неплохо.
