Боб нервно дернул головой и взмахнул рукой, опрокинув чашку кофе. Перед тем как газета исчезла под кофейной гущей, я заметила на первой странице фотографию. На ней был изображен светловолосый мальчик, сидевший в инвалидном кресле.
Сэм Кэйбот. Мой маленький ночной кошмар.
— Простите, Боб, я не хотела вас пугать.
— Вам н-не за что извиняться, — заикаясь, ответил Хинтон. Он поправил очки в розовой оправе и стал промакивать стол бумажными салфетками. — Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо.
Боб спросил, как идут мои дела в Халф-Мун-Бэй, и я ответила, что почти постоянно занята.
— А я как раз читал о вас, лейтенант, — пробормотал он, вытирая газетный лист комком бумаги.
— Теперь все живут как под микроскопом, — заметила я с улыбкой.
Я объяснила Бобу, что меня заинтересовали убийства, происходившие чуть ли не на соседней улице, и спросила, что он может о них рассказать.
— Я знал Лорели О'Майли, — произнес Боб. — Однажды даже представлял ее в суде. Тогда она отделалась легким штрафом. — Он усмехнулся. — С Беном я почти не знаком. Люди говорят, что он как-то связан с убийством Лорели, но я не верю. Не могу представить, чтобы он поднял руку на мачеху Кэтлин. Она и так едва оправилась после смерти матери.
— Копы всегда в первую очередь подозревают мужа.
— Да, я знаю. У меня есть друзья в полиции. Я вырос в Халф-Мун-Бэй, — добавил Боб, — и начал здесь практиковать сразу после окончания юридической школы. Мне нравится быть маленькой рыбкой в маленьком пруду.
— Вы скромничаете.
Я указала на развешанные по стенам фото, на которых Хинтон пожимал руки губернатору и другим высокопоставленным лицам. Рядом в аккуратных рамочках помещались его награды и дипломы.
— А-а, это… — Боб пожал плечами. — Просто раньше я работал на общественных началах в качестве назначенного судом опекуна — оказывал юридические услуги детям, пострадавшим от насилия или брошенным родителями. Защищал их права в суде и все такое.
— Весьма похвально, — улыбнулась я.
Мне все больше нравился этот симпатичный паренек, и я заметила, что его отношение ко мне тоже потеплело. После эпизода с чашкой он ни разу не заикнулся.
Хинтон откинулся в кожаном кресле и кивнул на фотографию, запечатлевшую церемонию награждения в мэрии. Боб пожимал руку человеку, который протягивал ему блестящую дощечку.
— Видите этого парня? — Адвокат указал на мужчину, сидевшего в ряду гостей на сцене. — Рэй Уиттакер. Он и его жена Молли жили в Лос-Анджелесе, но лето проводили здесь. Пару лет назад их убили в собственной постели. Линдси, вам известно, что всех этих людей засекли до смерти?
— Да, — отозвалась я.
На минуту я почти полностью отключилась, задумавшись о новых преступлениях. Как давно действует убийца? И что значит порка?
Потом я снова вернулась к реальности и услышала, что Боб все еще продолжает говорить о Уиттакерах:
— …очень милые, общительные люди. Он работал фотографом, она — статисткой в Голливуде. Короче, полная бессмыслица. Все жертвы были прекрасными людьми, а потом их детям пришлось переселяться в приют или к родственникам, которых они едва знают, — это настоящая трагедия. Бедные дети, я о них очень беспокоюсь. — Он покачал головой и тяжело вздохнул. — Обычно я стараюсь не думать о подобном после работы, но у меня плохо получается.
— Да, мне это знакомо, — пробормотала я. — Если у вас есть свободная минутка, я могу рассказать вам историю, которую мне уже десять лет приходится таскать домой с работы.
Хинтон встал из-за стола и подошел к кофеварке, стоявшей на канцелярском шкафчике. Он налил нам по чашке кофе.
— Времени у меня более чем достаточно, — промолвил адвокат. — Все равно мне не нравятся цены в «Старбаксе». — Он улыбнулся. — Так же, как и тамошняя публика.
Я пригубила теплый напиток с порошковым молоком и поведала о своем первом деле.
— Мы нашли его в грязном отельчике на Мишн-стрит. Мне и раньше приходилось видеть трупы, Боб, но к этому зрелищу я была абсолютно не готова. Мальчишке лет семнадцать, может, чуть больше. Когда я вошла в комнату, он лежал на спине, раскинувшись в луже застывшей крови. С ног до головы его покрывали мухи. Живое одеяло из копошащихся мух.
Во время рассказа у меня сдавило горло; вся эта сцена так ярко предстала у меня перед глазами, словно я стояла посреди номера, мысленно повторяя: «О Боже, унеси меня отсюда». Я хлебнула отвратительного кофе и заговорила дальше:
— Из одежды на нем были только два предмета — обычный носок, какие тысячами продают по всей стране, и футболка из «Спиртовки». Вы знаете это заведение?
Боб кивнул:
— Думаю, ни один турист, побывавший в Халф-Мун-Бэй с 1930 года, не пропустил его.
— Вот именно. Отличная зацепка, правда?
— Как он умер?
— Ему перерезали горло. А на ягодицах багровели кровавые следы, как от плетки. Знакомая картина, верно?
Боб слушал меня очень внимательно, и я продолжила рассказ. Сообщила, как мы несколько недель прочесывали город и Халф-Мун-Бэй.
— Никто его не знал, Боб, ни одна живая душа. У полиции не было отпечатков его пальцев, а в комнате, где он жил, наследила толпа людей. Мы не нашли ни одной улики. Никто не объявил парня в розыск, не забрал его тело. Конечно, обычная история — в тот год у нас было двадцать три таких невостребованных трупа. Но я до сих пор помню выражение его лица — невинное, как у ребенка. Рыжеватые волосы, ярко-синие глаза… — Я помолчала. — И вот теперь, столько лет спустя, опять начались эти убийства.
— Знаете, что меня больше всего удивляет, Линдси? Когда я думаю о том, что преступник может жить в этом городе…
Зазвонивший телефон не дал ему договорить.
— Роберт Хинтон, — ответил он.
В следующее мгновение он побледнел. Наступило молчание, прерывавшееся только бормотанием Боба:
— Так… так… так… — Наконец он сказал: — Ладно, спасибо, что сообщили, — и повесил трубку. — Звонил мой друг из «Гэзетт», — пояснил он. — Игравшие в лесу детишки нашли тело Бена О'Майли.
Родители Далтри жили на окраине Поло-Аль-то, в получасе езды к юго-востоку от Халф-Мун-Бэй. Я припарковала «иксплорер» рядом с кремовым одноэтажным домом под пологой крышей — точь-в-точь таким же, как десятки других зданий на Брайтон-стрит.
На мой звонок вышел толстый неопрятный мужчина с копной седых волос, в брюках на завязочках и фланелевой рубашке.
— Мистер Ричард Далтри?
— Нам ничего не нужно, — буркнул он и захлопнул дверь.
Ладно, меня еще и не так отшивали, приятель. Я вытащила значок и позвонила снова. На сей раз дверь открыла маленькая женщина в ситцевом платье и с выкрашенными хной волосами.
— Чем могу помочь?
— Лейтенант Линдси Боксер, полиция Сан-Франциско, — представилась я, показав значок. — Я расследую одно нераскрытое убийство.
— Но при чем тут мы?
— В моем деле есть кое-что общее со смертью Джейка и Элис Далтри.
— Меня зовут Агнес, я мать Джейка, — пробормотала женщина, открыв дверь. — Простите моего мужа. Мы пережили ужасное горе. Он до сих пор не может прийти в себя.
Я последовала за хозяйкой в дом, где крепко пахло ароматической мастикой, а кухня выглядела так, словно в последний раз ее обновляли еще до покушения на Рейгана. Мы присели за красный пластиковый стол, и я увидела в окно маленький дворик, где два мальчугана копошились с игрушками в песочнице.
Пережитые Агнес страдания отпечатались на ее согбенных плечах и изборожденном морщинами лице. Ей явно хотелось поговорить с человеком, который согласится выслушать ее историю.
— Расскажите мне, что случилось, — попросила я. — Все, что вам известно.
— Джейк был своенравным ребенком, — промолвила женщина. — Не плохим, конечно, просто очень упрямым. Но после встречи с Элис он быстро повзрослел. Они безумно любили друг друга и мечтали иметь детей. А когда родились мальчики, Джейк изо всех сил старался быть хорошим отцом. Он обожал своих ребят, лейтенант, желал, чтобы они его уважали. Вообще Джейк был добрым, они с Элис жили, душа в душу, а потом…
Агнес остановилась и всхлипнула, держась за сердце. Очевидно, она намеревалась рассказать об убийствах, но не могла вымолвить ни слова.
Хозяйка молча сидела, уставившись на стол, пока в кухне не появился ее муж. Он бросил на меня мрачный взгляд, взял из холодильника пиво, хлопнул дверцей и ушел.
— Ричард все еще на меня сердится, — вздохнула Агнес.
— За что?
— За одну скверную вещь.
Я уже отчаялась что-либо услышать. Протянув руку, я погладила ее по ладони, и на глазах Агнес мгновенно навернулись слезы.
— Расскажите, — произнесла я мягко.
