Сьюзан через «з»…
Она тут же вспомнила его просьбу в книжном магазине.
Дочь Миллера, внучка… жена? Кэрол прикинула, кто бы это мог быть. Ребенок написал свое имя на книге, потому что она полностью ему принадлежала. Несомненно, это был подарок, и книга была новой, когда ее подарили.
Переворачивая страницы, Кэрол заметила, что тут и там виднелись отпечатки запачканных детских ручек. Перевернув последнюю страницу, Кэрол снова посмотрела на дату: 1967 год.
Значит, девочке, написавшей свое имя на книге-подарке, который получила, только научившись читать, было сейчас уже около тридцати. Сьюзан-через-з, скорее всего, была дочерью Миллера.
Кэрол вернулась в гостиную. Сначала она была довольна, что смогла «использовать» вмешательство Миллера в ее жизнь. Но затем почувствовала разочарование. У Миллера была дочь Сьюзан. Ну, и что ей это давало? Она не знала, кто он, почему взялся за это дело, на кого он в действительности работает…
Она села и снова тщательно просмотрела книгу. Кроме отпечатков, единственное, что она обнаружила, — еле заметный след от донышка стакана или чашки. Немного же ей удалось выяснить, поиграв в детектива.
Затем внизу, на последней странице, она увидела небольшой штамп размером с почтовую марку с названием и адресом магазина, где продавалась книга: «Букворм, 117. Стейт Ст. Стамфорд, ст.»
Она подошла к телефону. Прошло больше двадцати лет. Может ли быть, что магазин сохранился.
В справочной Кэрол узнала телефон, и немедленно позвонила. Тут же отозвался дружелюбный мужской голос. Но когда она попыталась выяснить, сколько книг было продано двадцать лет назад, он ничем не мог ей помочь. Пару лет назад у магазина появился новый владелец, и все старые записи были аннулированы.
— Но вы можете спросить бывшего хозяина, — предложил мужчина. — Его зовут Джордж Ламли. Он иногда у нас появляется. Сейчас он в Вашингтон-Депот открыл новый книжный магазин под названием «Уордсонг».
— «Уордсонг», — повторила Кэрол и спросила точный адрес.
Мужчина ответил, что это совершенно не обязательно. Вашингтон-Депот настолько маленький город, что Ламли там знают все.
— Вот почему Ламли переехал туда, — добавил он, — старик любит тишину и покой, здесь стало слишком шумно для него.
Положив трубку, Кэрол заколебалась, прежде чем снова позвонить. Сможет ли она таким образом узнать что-либо о Миллере? Разве может кто-нибудь вспомнить книгу, проданную двадцать лет назад?
Но что ей оставалось делать?
Кэрол позвонила в магазин. Какая-то женщина сказала, что на этой неделе Джорджа Ламли не будет.
— Вы можете дать мне его домашний телефон? — спросила Кэрол.
— Боюсь, вы не сможете застать его в ближайшие дни.
— Для меня очень важно поговорить с ним. Даже если он уехал из города.
— Поверьте, — сочувственно сказала женщина, — сейчас немного не ко времени. Могу ли я вам помочь?
— Может быть, если вы миссис Ламли.
— Миссис Ламли умерла в прошлом году.
— О, простите, — сказала Кэрол. Она чуть не бросила трубку, досадуя на свою оплошность.
Но она не могла упустить эту ниточку, пусть даже очень ненадежную. Она повесила трубку, предварительно оставив свое имя и телефон и попросив написать записку мистеру Ламли, чтобы он позвонил как можно скорее.
Солнце, пробивающееся сквозь кроны деревьев у залива Хантингтон, разбивалось на сотню ярких бликов, отчего у Кэрол заболели глаза, пока она поворачивала свой маленький «понтиак» на Ллойд Нек Роуд. Она опустила солнцезащитный козырек и поехала вдоль больших домов в викторианском стиле к серому дому с белым орнаментом и большим крыльцом — дому, где она выросла.
Теперь ее глаза были защищены от солнца, в голове пролетали отрывочные мысли, которые она никак не могла собрать в единое целое. Подъезжая к дому, она почувствовала, как ее охватывает паника. Как могла она встретиться с Томми, если ей никак не удавалось разобраться в своих чувствах? Когда Кэрол увидела его серебристый спортивный «ниссан», силы покинули ее.
Наплыв детских воспоминаний успокоил Кэрол. Она посмотрелась в зеркало, откинула волосы назад и вышла из машины.
Поднявшись по ступенькам крыльца, она увидела, как в одном из окон отодвинули занавеску, и появилось лицо отца. Подойдя к двери, она нажала на кнопку старомодного медного звонка. Наверняка он узнал ее, но и речи не могло быть о том, чтобы он открыл дверь или попросил кого-нибудь это сделать.
Дверь открыла сиделка.
— Здравствуйте, мисс. Уоррен.
— Привет, миссис Бригс. Как дела?
По сдержанной улыбке сиделки было видно, что дела не слишком хороши. «Справляемся», — сказала она.
Грузная женщина средних лет, которая работала у них с прошлой весны и всегда носила накрахмаленный белый халат, последнее время позволяла себе носить яркие брюки с гавайскими рубашками или свитера, одолженные, должно быть, у внучки. Сегодня она была одета в голубой пуловер с белой надписью на груди «Работа — мой долг».
— Он в гостиной с вашим братом, — сказала она, закрывая дверь.
— Они разговаривают? Я хочу сказать, папа… как он сегодня?
— Сразу узнал вашего брата, если вас интересует именно это. Он вспомнил, что и вы тоже приедете. И раз десять повторил мне, как он этого ждал.
«Ждал», — с иронией подумала Кэрол, идя по лакированному полу в гостиную. По крайней мере, он еще мог чего-то ожидать, без ограничений представлять свое будущее. Это было что-то вроде попытки взглянуть далеко назад, туда, где начиналась трагедия. Миссис Бригс проводила ее до гостиной.
— Я вам еще нужна? — спросила она.
— Нет, спасибо.
Прежде чем сиделка поднялась наверх, она сказала:
— Я думаю, все в порядке. Больше откладывать нельзя.
Кэрол кивнула ей, затем постаралась изобразить улыбку, входя в комнату. Отец поспешил ей навстречу. Ему шли серые фланелевые брюки, белая рубашка и темно-синий кашемировый кардиган, который она подарила ему на Рождество. Его седые волосы были хорошо подстрижены и уложены, он казался физически здоровым человеком. Он выглядел как всегда, когда приходил домой с работы, брал газету со столика у двери и шел в гостиную отдохнуть.
— Привет, папа. — Кэрол обняла его, отмечая слабость его ответного объятия как знак того, что болезнь прогрессирует.
— Нормально добралась, девочка моя? — спросил он, когда они расположились в комнате.
— Конечно.
— Я всегда волнуюсь из-за этой твоей машины. Она ведь такая старая.
Кэрол почувствовала прилив жалости. Ее спортивная машина была прошлого года выпуска, подарок, который она сама себе сделала, получив деньги за оформление банковской рекламы. Машина, о которой говорил отец, была старая развалюха «форд», его она водила, когда училась в колледже. Этой машины не было уже одиннадцать лет. Но Кэрол сказала:
— Не волнуйся, папочка, она еще вытянет несколько миль.
Она посмотрела на брата, который сидел на диване и держал на коленях старый альбом с семейными фотографиями.
Он улыбнулся, стараясь ее приободрить.
— Эй, Кэрри, — весело спросил он, — видела ты это раньше? Они великолепны. Садись, мы с папой как раз их смотрим.
Она мысленно поблагодарила его за бодрый тон и оптимизм. Эти просмотры фотографий вызывали в памяти отца воспоминания, которые могли рассеять туман и, возможно, это поможет ему легче воспринять то, что они собирались ему сказать.
Кэрол с облегчением поняла, что она совершенно нормально общается с Томми, и ей снова стало стыдно: ее секундное колебание, решила она, было предательством. Как бы ни тяжело было ему узнать о Миллере, Кэрол не терпелось исправить свою ошибку.
Некоторое время они сидели на диване и листали альбом, вместе смеясь над фотографиями Кэрол в купальнике школьной команды пловцов и Томми, лепящего с отцом снеговика на заднем дворе. Случайно или, наоборот, из-за того, что Томми не хотел волновать отца неприятными воспоминаниями, — они листали альбом с конца, фотографии были все более старые и старые. Сначала Пит Уоррен с трудом вспоминал людей и места; некоторые люди, которых он не узнал, были его давно забытыми друзьями, которых сняли скрытой камерой.
Но Кэрол была поражена тем, насколько болен отец, когда они смотрели фотографию Томми в детстве, — ему было не больше года, — который сидел на коленях жены Калли Нельсона; они всегда называли ее «тетя Сара».
— Боже мой, — сказал Пит, наклоняясь над фотографией, чтобы лучше ее разглядеть. — До сих пор больно смотреть на нее… ваша мать была такой красивой. — Он посмотрел на Томми и покачал головой. Кэрол увидела слезы в его глазах.
Она не знала, стоило ли поправлять отца, но, наконец, решилась:
— Папа, разве это не тетя Сара?
Отец повернулся к ней. «Сара», — тихо повторил он. Кэрол посмотрела на Томми, ожидая поддержки. Но он все еще смотрел на фотографию, казалось, весь во власти очарования умершего детства. Кэрол снова повернулась к отцу.
