— Такие пуговицы, лейтенант, можно купить в любом магазине, где торгуют спецодеждой. Как видите, я не чиню никаких препятствий… А что касается этого идиотизма в целом, то он не может выйти за рамки данного медучреждения. Если вы хоть чем-то навредите нашей репутации, я позабочусь о привлечении муниципалитета — и вас лично! — к ответственности за клевету.
— Что вы так занервничали? Если между пуговицами и смертью пациентов нет причинно-следственной связи, вам не о чем беспокоиться.
С этими словами я протянула руку за конвертом, подняла не заклеенный клапан и заглянула внутрь.
Блестящие латунные бляшки.
Десятки кружочков, каждый размером меньше десятицентовика, с небольшим продырявленным выступом сзади и рельефным изображением кадуцея спереди.
Я потрясла конверт, и пуговицы забренчали. Хм-м… может, прав Уитли? Самые обыкновенные униформенные пуговицы. Ничего особенного.
Впрочем, мы оба знали, что за каждой парой из них стоял человек, умерший в муниципальном госпитале.
— Мне нужен список всех пациентов, на которых нашли эти штуки, — сказала я.
— Хорошо, пришлю по факсу, — пожал плечами Уитли.
— Очень вам признательна, — сложила я руки на груди, — но я предпочитаю подождать прямо здесь.
Сквозь полуденные пробки я добиралась до Дворца правосудия, всю дорогу сердито фыркая при воспоминании об Уитли и покрываясь гусиной кожей при мысли о тех чертовых пуговицах.
Во имя всего святого, что бы это могло значить?
Опечатать глаза покойников — дело, прямо скажем, жутковатое. Правда ли во всем повинен некий жестокосердный шутник, как уверял Уитли? Или же муниципальный госпиталь скрывает длинную цепочку серийных убийств?
Рядом, на пассажирском сиденье, лежал список мертвецов, что я получила от управляющего.
У перекрестка Монтгомери и Калифорния-стрит я включила проблесковый «маячок» и открыла конверт. Внутри находилась двухстраничная распечатка имен пациентов, которых на протяжении последних трех лет находили с пуговицами на глазах. Тридцать две фамилии. Боже милосердный!
В шапке таблицы шли названия колонок: «Имя больного», «Имя врача», «Дата смерти», «Причина смерти».
Я бегло просмотрела список, перевернула страницу.
Лео Харрис шел в самом конце… а строчкой выше — Кэйко Кастеллано.
У меня у самой чуть сердце не остановилось, когда я увидела имя матери Юки.
Перед глазами встало ее доброе лицо — а затем ей на веки легли два омерзительных латунных диска…
Раздраженные вопли клаксонов вывели меня из транса.
— Ладно, ладно, еду уже! — крикнула я в окно, пихнула рычаг переключения передач и выжала педаль газа. «Иксплорер» рванулся вперед.
Наперегонки с моими мыслями.
Итак, что мы имеем? Уитли заявил, что попросту не хотел предавать огласке инциденты с пуговицами. С другой стороны, такое нежелание еще не свидетельствует о факте маниакальных убийств.
У нас и так полно незакрытых дел и слишком мало рук, чтобы ввалиться к Траччио, не имея ничего более существенного, чем горсть пуговиц и список фамилий.
Если я хочу получить ответы, мне придется обжулить систему.
Попросив одного верного друга об очень большом одолжении…
Обеденный перерыв кончился, и Юки вновь заняла свое место в зале судебных слушаний. Ларри Крамер приступил к уплотнению обороны, в то время как Морин О'Мара на глазах публики атаковала очередного свидетеля защиты в ходе перекрестного допроса.
Для прессы это выглядело «танцем с саблями», любопытной театральной постановкой, а для Юки последние дни обернулись настоящей пыткой, эмоциональным потрясением.
Она пыталась читать мысли присяжных по лицам. Складывалось впечатление, что их вполне устраивает цепочка свидетелей Крамера: заседатели машинально кивали, слушая, как врачи и сообразительные администраторы больницы объясняют, почему была неизбежна смерть больных, уверенно шедших на поправку. Пациент за пациентом, случай за случаем…
Юки раскрыла блокнот и вновь пробежалась по своим записям, сделанным во время утренней дачи показаний Карла Уитли. Под ненавязчивым руководством Крамера генеральный управляющий предстал откровенным, добродушным, не лишенным юмора человеком.
А затем за него взялась О'Мара, пытая свидетеля традиционным вопросом: «Вы ведь не отрицаете тот факт, что за последние три года смертность по медикаментозным причинам подскочила в больнице в три раза?»
Уитли с готовностью это подтвердил, но — в отличие от Сони Энгстром — безо всякого замешательства и путаного лепета. Он старательно обошел острые углы, попутно отстреливаясь таким потоком цифр и статданных по национальной отрасли здравоохранения, что их с лихвой хватило бы на десять составов присяжных. Люди на глазах тупели от столь могучей лавины информации.
— Желаете что-то уточнить, мистер Крамер?
— Да, ваша честь, спасибо. — Крамер поднялся и, не выходя из-за стола, обратился к своему свидетелю: — Мистер Уитли. В той статистике, которую вы сейчас привели, упоминалось, что из-за врачебных ошибок в Соединенных Штатах ежегодно умирает от пятидесяти до ста тысяч пациентов. Эти сведения достоверны?
— Разумеется, — кивнул Уитли. — Поданным Института безопасной лекарственной практики, от одних только медикаментозных просчетов каждый год умирает порядка семи тысяч человек.
Юки старательно занесла это в свой блокнот. Факты просто ошеломляющие, хотя ее не так уж сильно интересовали слова Уитли. Ведь он кто? Корпоративщик, так называемый пиджак. Ему по статусу положено, отбиваясь всеми силами, опровергать любые обвинения.
Есть нечто куда более интересное. Юки во время перерыва украдкой просмотрела список свидетелей защиты. И уже неделю с нетерпением ждет, когда выйдет этот человек. До вожделенного мига осталось всего ничего.
Как только Крамер закончит с Уитли, он пригласит доктора Денниса Гарзу.
Пока Гарзу приводили к присяге, Крамер перекладывал бумаги и думал: «Что поделаешь, не всегда удается найти нужного свидетеля. Приходится работать с тем, что есть…»
Он вскинул глаза и еще раз оглядел красавчика. Тот обдернул свой дизайнерский пиджак от Армани, сел на свидетельское место, аккуратно поправил обшлаги шитой на заказ сорочки, скрестил ноги и выпрямил спину, приняв горделиво-непринужденную позу.
Гарза скорее походил на голливудского актера, нежели на трудягу, шестьдесят часов в неделю по локоть в крови копающегося в человеческих кишках.
Однако Крамера волновал не столько этот факт, сколько собственно личность Гарзы, а точнее, непредсказуемость милого доктора, способная соперничать даже с его наглостью. Тот наотрез отказался выслушивать рекомендации и репетировать вероятные сценарии, заявив, что двадцать два года работы уж как-нибудь дадут ему возможность ответить на предъявленные больнице обвинения.
В том-то и проблема: «как-нибудь» здесь не пройдет. Что ж, остается надеяться на лучшее.
А впрочем, чего заранее паниковать? Показания Гарзы вполне могут решительно изменить ход процесса.
Крамер позволил себе легкую улыбку и, поприветствовав свидетеля, спросил:
— Доктор Гарза, вы ознакомились с выдвинутыми обвинениями?
— Да. И я искренне сопереживаю пострадавшим семьям.
— Я намерен поговорить с вами о тех конкретно пациентах, которые поступили в отделение неотложной помощи в период ваших дежурств.
И Крамер приступил к допросу, с каждой минутой чувствуя все большее и большее душевное облегчение. Доктор очень квалифицированно и толково объяснил смерть каждого больного, буквально покорив заседателей своим профессионально-лаконичным языком, внушавшим несомненное уважение и доверие. Он, образно выражаясь, попал в жилу.
— А скажите, пожалуйста, доктор Гарза: видится ли вам нечто общее за всеми этими трагическими событиями?
— Я вижу полное отсутствие чего-либо общего, — промолвил Гарза, характерным жестом откидывая волосы со лба. — Вижу случайные, достойные всяческого сожаления ошибки, которые — к нашей великой скорби — ежедневно происходят в каждом медицинском учреждении, причем не только у нас в стране, но и во всем мире. Увы, такова горькая реальность…
— Благодарю, многоуважаемый доктор Гарза! — И Крамер небрежно бросил в сторону О'Мара: — Свидетель ваш.
Он проследил, как женщина-адвокат выходит в центр зала, и от выражения ее лица благоприобретенное чувство облегчения вдруг стало искать угол потемнее. Крамер знал характер Морин. Уже доводилось схлестываться с ней на прежних процессах. Она всегда была подготовлена, ситуацию схватывала мгновенно и просто ослепляла своими способностями вести допрос.
