— Спасибо, доктор Уошберн. У меня больше нет вопросов к свидетелю, ваша честь.
Показания Клэр меня ободрили, но ненадолго. Мейсон Бройлз вызвал доктора Роберта Гелфанда. На трибуну взошел усатый шатен в светло-голубом костюме, который дал обычную клятву и принялся описывать ужасные повреждения, нанесенные моими выстрелами Сэму. Использовав примерно такой же рисунок, что и Клэр, доктор Гелфанд показал, как первая пуля прошла через брюшную полость и застряла в позвоночнике.
— Она парализовала тело Сэма ниже пояса, — пояснил доктор, покручивая усы. — Вторая пуля попала в основание шеи, раздробила третий позвонок и парализовала все, что находится ниже шеи.
— Доктор Гелфанд, — произнес Бройлз, — Сэм Кэйбот сможет когда-нибудь ходить?
— Нет.
— Сможет ли он заниматься сексом?
— Нет.
— Сможет ли он дышать самостоятельно и жить полноценной жизнью?
— Нет.
— Он до конца жизни прикован к инвалидной коляске, не так ли?
— Совершенно верно.
— Я закончил, ваша честь! — бросил Бройлз, вернувшись на свое место.
— У защиты нет вопросов к свидетелю, — подала голос Юки.
— Обвинение вызывает Сэма Кэйбота, — объявил Бройлз.
Мы с Юки обменялись тревожными взглядами и повернулись к входу. Дверь распахнулась настежь, и молодая сиделка вкатила в зал инвалидное кресло — дорогое, сияющее хромом устройство известной фирмы, почти то же, что «кадиллак» среди машин.
Сэм Кэйбот, совсем маленький и тощий в своем галстучке и спортивном пиджачке, не имел ничего общего с тем жестоким преступником, который ради потехи убил двух человек и едва не прикончил Джейкоби. Я сама узнала его с трудом — по особому томному взгляду с поволокой.
Подросток уставил на меня свои карие глаза, и мое сердце сжалось от боли и сострадания. Я инстинктивно перевела взгляд на дыхательный аппарат, жужжавший под креслом Сэма. Это была большая металлическая коробка со всевозможными датчиками и индикаторами, от которой к левой щеке мальчика тянулась пластиковая трубка. Перед лицом Сэма находился электронный синтезатор речи.
Младший Кэйбот отвернулся от меня и обхватил губами воздушный шланг. Респиратор под креслом издал неприятный всасывающий звук, и в легкие мальчика пошел сжатый воздух. То же самое повторялось через каждые три или четыре секунды, когда Сэм делал новый вдох.
Сиделка подкатила кресло к свидетельской трибуне.
— Ваша честь, — произнес Мейсон Бройлз, — поскольку мы не знаем, сколько времени уйдет на дачу показаний, я прошу подключить респираторный аппарат к электрической розетке, чтобы сэкономить батарейки.
— Да, конечно, — кивнула судья. Обслуживающий техник протянул к розетке длинный оранжевый провод и сел позади Эндрю и Евы Кэйбот.
Сэм находился теперь прямо передо мной. Я видела его напряженную шею и голову, откинутую назад и прижатую к креслу с помощью специальной эластичной ленты. Больше всего это напоминало какое-то средневековое орудие пытки, и я не сомневалась, что именно так его воспринимал сам Сэм.
Судебный пристав, высокий молодой мужчина в зеленой форме, приблизился к подростку:
— Пожалуйста, поднимите правую руку.
Сэм Кэйбот повел в сторону широко раскрытыми глазами. Он глотнул еще немного воздуха и сказал что-то в коробку синтезатора. Аппарат издал странный, неестественно звучащий звук.
— Я не могу, — произнес Сэм.
В голосе Сэма не было ничего человеческого, но юное лицо и изможденный вид мальчишки делали его самым хрупким и уязвимым существом из всех, сидевших в зале.
В публике раздались сочувственные вздохи, а пристав повернулся к судье Ачакозо:
— Ваша честь?
— Произнесите клятву, пристав.
— Вы клянетесь говорить правду и только правду, да поможет вам Бог?
— Клянусь, — ответил Сэм Кэйбот.
Бройлз улыбнулся Сэму и выдержал паузу, чтобы дать присяжным осознать весь ужас положения, в котором оказался его клиент.
— Не бойся, — подбодрил он Сэма. — Просто говори правду. Расскажи, что произошло той ночью.
Адвокат задал свидетелю несколько «разогревающих» вопросов, умолкая всякий раз, когда мальчик тянулся к воздушной трубке. Сэм отвечал короткими, ломаными фразами, длина которых зависела от количества воздуха, наполнявшего его легкие. Бройлз спросил, сколько ему лет, где он живет и в какую школу ходит, после чего перешел к главной теме:
— Сэм, ты помнишь, что случилось ночью десятого мая?
— Я этого не забуду… до конца своей жизни, — ответил Сэм, регулярно прикладываясь к трубке и отрывисто бросая слова через синтезатор. — Сколько бы я ни пытался… мне не удается выбросить его из головы… тот день, когда она убила мою сестру… и сделала меня калекой.
Юки вскочила и воскликнула:
— Протестую, ваша честь!
— Молодой человек, — нахмурилась судья, — я понимаю, что сейчас вам нелегко, но постарайтесь прямо отвечать на поставленный вопрос.
— Что ж, Сэм, давай вернемся к той ночи десятого мая, — невозмутимо продолжил Мейсон Бройлз. — Сообщи нам, что тогда произошло.
— Много всякого, — промолвил Сэм. Он глотнул очередную порцию воздуха. — Правда, я не помню… не все помню хорошо. Мы взяли папину машину… и очень испугались… Мы услышали сирены… У Сары не было водительских прав… Потом вдруг надулась подушка безопасности… А дальше все, что я запомнил… это как та женщина… как она стреляет в Сару… я не знаю почему.
— Хорошо, Сэм. Что случилось дальше?
— Я увидел вспышку, — произнес мальчик, не отводя от меня глаз. — И моя сестра… ее убили.
— Да, мы знаем. Сосредоточься, Сэм. Ты помнишь, когда лейтенант Боксер выстрелила в тебя?
Подросток задергал головой, насколько ему позволяла закрепляющая лента. Потом он разрыдался. Его душераздирающие всхлипы, усиленные динамиком речевого синтезатора, прерывались звуком всасываемого воздуха и превращались в какой-то неестественный вой.
Ничего более страшного мне не приходилось слышать. Я чувствовала, как по моей спине бегут мурашки. Не сомневаюсь, что остальные испытывали то же самое.
Мейсон Бройлз подскочил к своему клиенту, выхватил из кармана носовой платок и вытер Сэму глаза и нос.
— Хочешь, мы сделаем перерыв?
— Нет… сэр… я в порядке, — просвистел динамик.
— Я закончил, ваша честь.
Бройлз развернулся и бросил на нас взгляд, полный вызова и торжества.
Юки подошла к тринадцатилетнему убийце, который съежился в своем кресле и выглядел еще более слабым и жалким.
— Тебе немного лучше, Сэм? — спросила она, слегка нагнувшись и упершись ладонями в колени, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Да, спасибо… уже лучше.
— Очень хорошо. — Юки выпрямилась и отошла назад. — Постараюсь быть краткой. Почему в ночь десятого мая вы отправились в Тендерлойн?
— Я не знаю, мэм… за рулем была Сара.
— Вы оставили машину возле отеля «Бальбоа». Зачем?
— Мы собирались купить газету… посмотреть, что идет в кино.
— По-твоему, в «Бальбоа» есть газетный киоск?
— Кажется, есть.
— Сэм, ты понимаешь разницу между правдой и ложью?
— Конечно.
— И ты помнишь, что обещал говорить только правду?
— Да.
— Отлично. Скажи нам, почему в ту ночь у тебя и Сары было оружие?
— Просто мы… мы взяли его у папы, — пробормотал подросток. Он сделал паузу, чтобы вдохнуть воздух и, вероятно, лучше обдумать свой ответ. — Я нашел пистолет в ящичке для перчаток… мне показалось, что эти люди… хотят убить нас.
— Вы не видели, что вас преследует полиция?
— Я был испуган… автомобиль вела Сара… и все происходило очень быстро.
— Сэм, ты кололся в тот вечер?
— Что?
— Я про метамфетамин. Ну, ты знаешь — «лед», «стекло», «мел»?
— Я не употребляю наркотики.
— Ладно. Ты помнишь, как произошла авария?
— Не очень.
— А как лейтенант Боксер и детектив Джейкоби помогали вам выбраться из машины?
— Нет, у меня глаза залила кровь… нос сломан… а потом я вдруг увидел пистолеты… и они начали стрелять.
— Ты помнишь, как выстрелил в детектива Джейкоби? Глаза мальчика расширились. Он не ожидал этого вопроса? Или вспомнил, как все происходило?
— Я боялся, что он… на меня набросится.
— Значит, ты помнишь, как стрелял в него?
— Он хотел меня арестовать, разве нет?
Юки подождала, пока Сэм глотнет воздуха.
— Сэм, почему ты стрелял в детектива Джейкоби?
— Не знаю… не помню.
— Ты наблюдаешься у психиатра?
— Да, мэм… потому что мне было очень трудно… я парализован… эта женщина убила мою сестру.
