Монктону явно не терпелось проводить ее, и Белла была рада компании, хотя сейчас ей не очень-то хотелось видеть этого человека. Страх, который вселило в нее существо с желтым лицом, казалось, усилился после его исчезновения и появления Монктона.
— Спасибо, — сказала она. — Это недалеко.
Дальше все было как обычно. Белла была благодарна Монктону за то, что он проводил ее до дома, хотя и не выразила полностью свою благодарность — она не в силах была рассказать ему о лице. Впрочем, Монктон заранее предполагал, что она обрадуется его компании. Она пригласила его войти и предложила ему холодное пиво или черный кофе. Он выбрал пиво, и она достала из холодильника две бутылки, подумав: какого черта, ей так одиноко.
— Ничего страшного, не думай об этом, Брайан, — попыталась утешить его Белла. — Ты слишком много выпил.
— Дело не в чертовой выпивке, — резко ответил он.
Брайан никак не мог довести дело до конца, несмотря на продолжительную эрекцию. Поскольку он не обвинил в этом Беллу — а она считала, что большинство мужчин так бы и сделали на его месте, — она решила, что он столкнулся с этой проблемой не в первый раз. Белла решила исправить положение. Усилия с ее стороны не принесли результатов, и она решила поменяться с ним местами. Она уговорила Монктона подняться над проблемой и таким образом покончить с ней. Он сел на нее верхом и вошел в нее, настроенный решительно, как и прежде. Возможно, если бы он не открыл глаза, все кончилось бы благополучно, но он открыл их, чтобы украдкой взглянуть на нее. В изголовье кровати находилось не занавешенное окно. Белла, наблюдавшая за ним из-под полуприкрытых век, поняла, что Монктон увидел кого-то, кто наблюдал за ним с противоположной стороны улицы. И смеялся над ним.
— Ублюдок! — крикнул Монктон.
Белла поняла все. Она открыла глаза, потому что иначе это выглядело бы странно. Она была в смятении. В мозгу ее мелькнула неприятная мысль о сообщничестве, порожденная стыдом, который она чувствовала. Должно быть, это отразилось на ее лице; это было единственным объяснением того, что Монктон ударил ее три раза по лицу.
— Ты не хочешь трахаться со мной! — кричал он. — Никто не трахается со мной! — Вот как выступает истинное лицо человека. — Смеешься надо мной. Сука! Прекрати надо мной смеяться! — добавил он злобно, вылезая из постели и хватая одежду.
Белла почувствовала, что мир рушится вокруг нее. Она слышала, как он глухо пробормотал, что они еще увидятся, затем ушел, хлопнув дверью. Заставив себя подняться, она выглянула в окно: человек, ударивший ее, шагал прочь, больше на улице никого не было.
Щель в стене расширилась, и пустота, хлынувшая из нее, казалось, затопила комнату. Белла обернулась к окну. Хлопали куски брезента, закрывавшие мусорные баки, превращаясь в пальто бездомных, собиравшихся, чтобы поглазеть на нее. Через безжизненную толпу пробиралось живое, озлобленное существо. Белла знала, что пройдет немного времени — и оно выйдет из проема в стене, чтобы отомстить за свою бесполезную эрекцию.
Белла ходила по улицам в поисках работы. Никому не нужна была кассирша. В одном ресторане ей предложили работу мойщицы посуды на полдня; она отказалась. На Холлоувэй-роуд какой-то бродяга попросил у нее мелочи на автобус, чтобы доехать до больницы. Она молча прошла мимо, как всегда. Но, оказавшись на боковой улице, в тюрьме, полной оранжевого тумана, она почувствовала раскаяние. Ей не следовало отказываться от этой работы; нужно было подать нищему. Общество и правительство не помогут ему — она чувствовала на своих плечах ответственность, которую они сбросили, она давила, словно фунтовая монета в кармане. Она повернула бы обратно и дала бы ему то немногое, что у нее осталось, если бы не шум шагов, раздававшийся у нее за спиной. Это мог быть кто угодно. Это мог быть Монктон, разозленный своим унижением, ищущий жертву, готовый выместить на ней свою агрессию. Она сделала круг по кварталу, и преследователь отстал — если он на самом деле был.
Белла больше не доверяла внешней шелухе жизни, которая когда-то заставляла ее верить во что-то, принимать жизнь такой, какая она есть, покоряться. Прошла неделя, и она увидела, что стены сужаются вокруг нее, становятся все тоньше, словно старая фотография на обложке книги. Она снова отправилась в Арчуэй-тауэр. Улицы кишели бродягами, число их росло, Земля, казалось, вращалась все быстрее; а как же другие люди вокруг меня, спрашивала она себя, неужели таков и их конец?
Она прошла мимо бездомного, копавшегося в помойке в поисках обеда, и села в автобус. Забралась наверх и смотрела, как ползет мимо тротуар. Одноногий нищий на костылях тащился сквозь толпу. Автобус целую вечность стоял перед светофором. Башня виднелась впереди, протыкая шпилем шиферную крышу облаков. Белла вышла из автобуса и пошла пешком. За спиной у нее раздались шаги; она остановилась, обернулась; мимо прошла группа незнакомых людей. Она снова пошла вперед, глядя себе под ноги. Впереди показался человек в шинели, из-под которой торчала одна нога, не касавшаяся земли. Время от времени она тыкалась в землю. Костыли стучали, словно сапоги, подкованные гвоздями. Внезапно инвалид развернулся на своих железных палках и протянул к Белле руку за подаянием. Но она испугалась, не смогла заставить себя даже взглянуть на него. Обойдя костыли, она оставила его стоять с протянутой рукой; она заметила только грязные ленточки на его шинели.
Она остановилась неподалеку от башни и взглянула вверх, на ее огромный пик. В кармане у нее лежали страховые бумаги, но если они и имели какое-то значение, для нее они превратились в мусор. Она прикоснулась к двери, которая легко отворилась. Отвергнув фальшь лифтов, она нашла лестницу. Шаги звучали у нее за спиной и смолкали, когда она останавливалась; они принадлежали ей самой. Но это было не важно — ей нечего было бояться шагов, она боялась лишь самой себя, своего злейшего врага.
Она добралась до девятого этажа и, задыхаясь, прислонилась лбом к стене, покрытой белой штукатуркой. Звук ее шагов все еще эхом разносился по лестничной площадке. Она почувствовала, что трещина на стене в том месте, где она прикоснулась к ней, расширилась при ее прикосновении. На белую стену полился черный свет, шаги зазвучали громче. «Обо всех случайных повреждениях следует немедленно сообщать линейному руководителю». Трещина зияла все шире. Белла бросилась наверх и с грохотом проскочила через вращающиеся двери на десятом этаже. Дверь, находившаяся напротив, была открыта; она вбежала в знакомую комнату. Здесь никого не было — только скамьи, пустые окошки с прилавками и одинокий стул. «Если вас не вызвали, сообщите об этом секретарю через десять минут после назначенного вам времени». Дверь в противоположном конце комнаты открылась, и в помещение вошел человек в строгом костюме, с ухмыляющейся треугольной маской вместо лица. Белла схватила стул и швырнула его в окно. Вокруг места удара возникла паутина трещин, и она вскарабкалась на подоконник, колотя кулаками в стекло. «Не позволяйте детям вставать на подоконники — это опасно».
Она должна была найти его — не то чтобы это было хоть сколько-нибудь важно, но тогда она сможет внести в жизнь символическую долю порядка, исправить хотя бы одну несправедливость. Она не надеялась помочь ему, но, может быть, думала она, это хоть немного искупит ее вину. Ей казалось, что в таком случае усмешка хоть на миг слетит с желтого лица.
Однако в округе было столько нищих и бродяг, что она могла бы искать его вечно. Идти со сломанной ногой было тяжело, позвоночник больше не поддерживал ее, она думала, что позвонки смещены в трех местах. Но инстинкт гнал ее вперед. Кровь, лившаяся на тротуар, пугала прохожих, но Белла не в силах была остановиться или спрятаться в подворотне.
Пройдя пятьдесят метров, она заметила его спину. Костыли блестели в ярком свете, бесполезная нога скребла по земле. Она сунула руку в карман в поисках монет, но рука ее угодила в кровоточащую рану. Оторвав руку от кровавого месива, она поняла, что уже слишком поздно. Бродяга обернулся и, защищаясь, поднял костыль. Она знала, чье лицо она увидит, если поднимет взгляд, — хотя этому лицу было не место здесь. И она решила отрицать его существование, не смотреть на него; она не доставит ему этого удовольствия. Вместо этого она посмеется в последний раз и примет вину на себя. Она вонзила ногти себе в глаза, ручейки крови потекли по ее впалым щекам, и на лице возник треугольник — две окровавленные глазницы и отвисшая сломанная челюсть.
Пер. О. Ратниковой
ТОМАС ЛИГОТТИ
Странный замысел мастера Риньоло
Томас Лиготти родился в Детройте и в настоящее время продолжает жить в штате Мичиган. Он был продавцом в продовольственном магазине, проводил телефонные опросы, работал в отделе распространения местной газеты и младшим преподавателем в рамках государственной программы трудоустройства, а также редактором в издательстве справочной литературы.
