«Ха-ха! Я уже иду к тебе и твоим детям, злоебучая ты крыса!»
Идём дальше. Вернее бежим, ибо идти нельзя. У него болели руки, в основном правая. Просто ныла, когда неподвижна, и стреляла, когда ею шевелишь. Спать, а то разбужу,
На улице хорошо, тишина и бодрящий ветерок.
Стоп! Домофоны!
– Здравствуйте.
– Здравствуйте...
Пуля прошла сквозь приоткрытое окошко. Консьержка упала, захлёбываясь собственной кровью. Осталось пять пуль. Номер двадцать девять.
Хорошо, что пульт недалеко. Дверь с пиликаньем открылась.
– Добрый день, это милиция. Тут консьержка ваша мёртвая лежит, вы не могли бы дать показания?
– Прямо сейчас???
– Чем раньше получим, тем раньше труп заберут.
На том конце провода повесили трубку. Прошла минута. Лифт открылся, оттуда высыпала небольшая толпа – два мужчины, одна женщина и два подростка. Они никого не видели, тишь да благодать. Труп действительно лежал в бункере консьержки, но никого не было. Один мужчина решил проверить на улице.
Дверь привычно запиликала, раздался странный мокрый хруст, а вслед за ним странный кашель. Номер тридцать.
Женщина, видимо жена, быстрым шагом тоже пошла на улицу. Раздался крик. Номер тридцать один. Последние секунды своих никчёмных жизней мужчина и два подростка выдели как в тумане.
Убить всех.
Единственная лампочка над головой со звоном лопнула, посыпались осколки, стало темно. Они услышали громкое дыхание вперемежку с рычанием. Мужчина упал, вслед за ним один из подростков странно повернул голову, пискнул и тоже упал. Номера тридцать два и тридцать три.
Второй подросток пришёл в ужас, когда единственный свет, исходивший из бункера консьержки, вдруг обратился темнотой с человеческими очертаниями. В то же мгновение он ощутил резкую боль в почках, что заставило его выгнуться назад и закричать. Нож вошел ему в горло, повернулся и тут же вышел. Тесак одним ударом снёс ему нижнюю челюсть вместе с кусочком горла. Через пару минут номер тридцать четыре.
Семнадцатый этаж – это потолок, дальше в этих домах нельзя.
Дзинь! Алё!
– Понимаете, я не хочу убивать...
– Что? – вопрошала из открывающейся двери отчего-то бодрая девушка.
– Я! Не! Хочу! У-би-вать!!! – почти кричал он, размазывая её голову о стенку. Номер тридцать пять.
Повисла пауза. Он сел на корточки.
– Понимаешь, – он говорил медленно, тихо, но чётко, прижимая её разбитый череп к стене, вглядываясь в вытекающие глаза, – я соврал. Даже нет. Не соврал, а просто не конкретизировал. Я не хочу убивать не людей. В этом не есть смысл моего марафона. Если я буду тратить свои силы на собак, кошек и прочую скотину, то у меня не останется сил на что-то большее. А это большее скоро будет. Сейчас это игрушки, но скоро начнётся настоящая борьба.
Он вдруг резко приподнялся, крепко сжал её череп руками, с разворота ударил её телом о дверь рядом. Дверь провалилась чуть вперёд, видимо она не была закрыта, послышался металлический звон и треск, порвалась цепочка. Дверь тяжело и протяжно ухнула и затряслась. Верхняя петля треснула и отвалилась, дверь полностью распахнулась и оперлась о стенку.
«Это было как наваждение, как будто я там увидел самого себя... Впрочем, к делу.»
В сущности это не важно, сейчас ли он откроет дверь или потом дверь откроет его. Не важно даже кто стоит за этой самой дверью, там, внутри, даже если там будет стоять сама судьба с книгой мёртвых в руках или ещё какой-нибудь странной лабудой в этом стиле.
Число зверя приближается семимильными шагами к вашим дверям, а вы даже об этом не подозреваете.
«Их нужно убивать. Всегда и везде, при любой возможности. Как муравьёв, как тараканов, как крыс или тушканчиков. Их развелось слишком много – около пяти миллиардов. И все хотят есть, все хотят иметь крышу над головой, все хотят пользоваться всеми благами цивилизации. Этого нельзя позволять никогда. Простой расчёт – если убивать топором каждую секунду по человеку, при этом они не должны более плодиться, то, взяв для круглости население в шесть миллиардов, получаем, что все они сдохнут через сто девяносто лет.»
Секунда только началась.
–= 03:00, 21 час назад =-
«У меня ведь была собака, когда-то давно, когда были живы родители. Все их звали предками, я звал их родителями. И почему-то из-за этого считался старомодным. Что ж, смерть в любом случае накладывает только свою моду, единую для всех. В этом ей помогают черви.»
Секунда заканчивалась.
– Привет!
Крепко удерживая двумя руками трубу снизу он разнёс челюсть выскочившего из-за двери человека вдребезги, пропахав от подбородка до глаз. Номер тридцать шесть.
«Моя собака любила спать на кровати, как мы её оттуда не гоняли. Особенно, когда приходилось оставаться одному, а родители уходили на работу. Она спала на кровати родителей. Забиралась и ложилась на бочок. Закрывала глаза.»
Внутри, о счастье, была девочка лет десяти от роду. На ней была тонкая розовая пижама.
Если девочка, то розовое, если мальчик, то голубое. И если мальчик любит мальчиков, то он голубой. А если девочка любит девочек, то она – лесбиянка. Суть одна, а названия разные, даже происхождение разное. Лесбиянки от острова, голубые от цвета.
Левой рукой он схватил её за косички и прислонил к стене. Она взвизгнула. Правая рука с кастетом ударила ей по грудной клетке, ломая рёбра. Он чувствовал, как кости мягко пружинят, затем, когда доходят до упора, резко давят гранями, а потом ломаются. Рёбра складываются внутрь грудной клетки. Одно из них прошло насквозь, выходя с другой стороны белым рогом. Номер тридцать семь.
Убивайте, убивайте, убивайте! Так, кажется, говорил Гиммлер.
«Демократия изживает себя, не давая более результатов. Люди несчастны, каждый хочет иметь всё, но не хочет работать. Неужто будущее мира – в нацизме и социализме?»
– Ба-а-а! Знакомые все лица!
Из приоткрывшейся двери на него смотрели чистые зелёные глаза. Это был Миша. Они вместе выпивали у Вадика. Кто бы мог подумать, что он будет жить здесь. Легион молча подошёл к нему, размышляя.
– Ты... ты зачем?.. – дрожащим голосом спрашивал Миша.
– Миша, друг... Иди отсюда, пока можешь.
– Что? А? Как это?!
– Насрать. Уже поздно.
Мощный удар последовал за этими словами. Прочный металлический кастет с заострёнными концами попал ему точно между глаз, съезжая немного на нос. Отрывающаяся кожа обнажала белые кости, такие красивые. Местами кость превратилась в крошку, стекала белым порошком вниз, смешивалась с алой кровью. Номер тридцать восемь.
«Происходит странная вещь, которую никто не может изменить. Народ подчиняется только тому, у кого сила, не оборачиваясь на законы и прочее. Законы диктуют те, у кого сила. Нет справедливости.»
– А где же его жена?
Его жена стояла неподалёку и молча смотрела на мёртвого мужа. Она не моргала.
«Нет справедливости.»
Легион отрезал голову мужчине и отдал её женщине. Она молча и бездвижно взирала на ужасное зрелище. И криво нарезанной шеи капала кровь, и вываливались кусочки мяса.
Она упала в обморок.
– Спать.
Её голова совместилась с головой мужа через шеи. Такая занятная двухголовая зверюшка без конечностей. Номер тридцать девять.
«Как вы думаете, они меня видят сейчас? Вон, через дверной глазок, Они, должно быть, всё слышали, а потому сейчас смотрят.»
Двери были старой конструкции в своём большинстве – деревянные, открывались внутрь. Даже если ты будешь ставить дорогие импортные замки, они не помогут, ибо нужно менять петли. И петли новые не помогут, ибо не выдержит дерево.
«Пиво будешь? Нет. И водку тоже не буду. Я вообще пить не буду. Никогда. И тем более с тобой, ты мне противен. Уйди, извращенец!»
Дверь ввалилась внутрь. В коридоре стояла пушистая кошка.
Из-за угла на него бросился какой-то человек с красным лицом. Он был пьян и небрит, лицо отдавало краснотой, а нос – синевой. Три последовательных и размашистых удара головой об обитый тройным листовым железом косяк убили его.
Номер сорок.
Внутри на раскладушке сидел такой же пьянчуга, а перед ним стояли бутылки. Знаете, такие, с криво наклеенными этикетками, с мутной жидкостью внутри.
– Опять всё оставлено на произвол судьбы! – сокрушался он.
«На произвол судьбы?! Да кто ты такой, чтобы говорить что-то о произволах судьбы?! Благодаря этому произволу ты родился когда-то, а сейчас благодаря тому же произволу ты умрёшь. Радуйся! Тебя выбрала сама судьба для своей работы, а ты бубнишь! Не каждому выпадает шанс стать объектом судьбы.»
– Я не жалуюсь, но всё это как-то не так должно быть.
«Именно так, только так и никак иначе. В ином случае мы получим бытовуху.»
Пьянчуга быстрым движением руки разбил бутыль о край раскладушки. Осколки медленно и мелодично посыпались вниз, на ковёр. Нож пропахал ему руку от локтя до плеча, там на мгновение вышел и снова вошёл, но уже в нижнюю часть шеи. Номер сорок один.
