– Еще разок!
Четверо, стоящие на задних углах, напрягаются и толкают одновременно. "Транзит" падает в море. Вода, вливаясь в разбитое окно, наполняет водительское отделение, и передняя часть машины начинает быстро погружаться. Некоторое время задняя часть фургона поднимается над волнами, словно рука тонущего, но потом уступает морю. "Транзит" уходит на дно.
Палубные матросы, торопливо толкая автомобили по наклонной плоскости назад и вверх, возвращают "ауди" и "воксхолл" на изначальные места.
– Это все, – говорит Саттон. – Большое спасибо. И чтобы никому ни слова, поняли?
Видя, что никаких объяснений не последует, матросы поворачиваются и, протискиваясь между машинами, уходят из отсека.
Саттон возвращается к панели управления и начинает манипулировать контроллерами в обратной последовательности. Сначала поднимается и фиксируется в закрытом положении скат, потом опускается и фиксируется наружное "забрало". Один за другим зажигаются зеленые огни.
Однако индикатор донного запора наружных ворот остается красным.
Саттон нетерпеливо смотрит на часы. Обычно этот процесс завершается быстрее.
Он напрягает слух, пытаясь различить сквозь шумы звук гидравлического механизма наружных ворот.
Ничего.
Но ведь к настоящему времени они должны быть закрыты.
Он тихонько чертыхается себе под нос. Должно быть, в очередной раз забарахлил нижний датчик. С ним такое случается – порой, даже когда ворота снизу надежно задраены, датчик показывает "открыто", и этот сигнал передается на индикатор панели управления. Не далее как три недели назад Саттон уже докладывал о повторяющихся сбоях своему руководству.
На мостике имеется дублирующая панель управления, однако на ней не отображается состояние всех запоров. Там имеются лишь индикаторы ската и боковые индикаторы наружных ворот. Поскольку скат поднят и зафиксирован, а с боковыми запорами "забрала" все в порядке, на мостике горят только зеленые огни.
Никто, кроме Саттона, не знает, что две последние лампы так и стались красными.
Он берется за микрофон интеркома.
– Автомобильная палуба вызывает мостик. Носовые ворота закрыты. Движение "Амфитриты" можно возобновить. Конец связи.
Слегка накренившись, паром приходит в движение.
* * *
Пластик уступа, на котором устроилась Кейт, липнет к коже. Чтобы устроиться поудобнее, она сворачивает и подкладывает под голову теплый, пушистый шерстяной шарф. Он мягко трется о ее щеку.
Вообще-то ей полагалось бы лежать в постели и крепко спать. Путь из Бергена в Абердин занимает двадцать четыре часа, и они заказали пять двухместных кают, но когда, вчера пополудни, поднялись на борт, им сообщили, что груза на борту оказалось больше, чем ожидалось, а всем водителям грузовиков по закону полагаются спальные места. Вот и получилось, что Кейт и остальным девяти членам труппы Абердинского любительского театра нашлось только место на борту. Об удобствах пришлось забыть.
Постепенно дыхание Кейт выравнивается. Она ощущает себя находящейся в сумеречной зоне между сном и бодрствованием, где мысли выплывают и выплывают из ее сознания, как перышки на ветру. Конфетти всяческой чепухи, сумбурно блуждающей в голове.
Воспоминания о Норвегии, где их любительская драматическая труппа только что выступала с пьесой Алана Эйкборна [1] «Вверх по течению». Всего их десять: семь актеров плюс режиссер, декоратор и осветитель, он же звукооператор. Ей вспоминаются фьорды, по которым их катали в выходные. Чистый, морозный воздух, такой, что дышать чуть ли не больно, отвесные, вздымающиеся на головокружительную высоту скалы и выступающие в воду косы, усеянные домами из красного кирпича, крытыми соломой.
Два громких удара отдаются реверберацией по всему корпусу, и Кейт резко пробуждается.
Закусив от досады нижнюю губу, она медленно садится. По иллюминатору над ее головой барабанит дождь.
Остальные недоуменно озираются по сторонам.
– Это могло быть что угодно, – говорит Кейт больше для себя, чем для кого-нибудь еще. – Не стоит беспокоиться.
Но тут "Амфитрита" неожиданно и резко кренится, и Кейт понимает, что дала маху. Беспокоиться как раз стоит.
Все разом валятся на пол, словно их смахнула рука великана. Кейт хватается за выступ, чтобы обрести равновесие, но тут паром кренится в обратную сторону, и она тоже летит на пол, основательно ударившись левым бедром.
Морщась от боли, Кейт пытается совладать с охватывающей ее паникой. Может быть, парому пришлось свернуть в сторону, чтобы избежать столкновения? Ей известно, что сильная качка и крен вполне возможны, если приходится резко менять курс. Например, когда другое судно движется наперерез перед самым носом.
Но откуда ему взяться, ведь радары "Амфитриты" засекли бы любой другой корабль задолго до сближения. Если, конечно, это не утлая лодчонка, но таковую, скорее всего, на пароме бы вовсе не заметили. Потопили бы и поплыли дальше, будто ее и не было.
Паром снова кренится, на сей раз круче и быстрее. В баре все, что не закреплено: бокалы, тарелки, подносы, людей, – отбрасывает к правому борту, где уже лежит Кейт. Она снова подтягивается на выступ. Синклер и Алекс, режиссер и ведущий актер труппы, скользят по полу и врезаются в переборку рядом с ней.
В воздухе возникают крохотные яркие вспышки, и Кейт инстинктивно закрывает лицо руками, поняв, что это вспыхивают на свету разлетающиеся осколки стекла. Кто-то – кажется Давенпорт, декоратор, – пронзительно вскрикивает, когда ему в лоб втыкается острая щепка. Кейт ощущает насыщенные пары из разбитых бутылок со спиртным. Она отнимает руки от лица и видит, как Давенпорт с недоумением смотрит на свои ладони. Они заляпаны красным – он непроизвольно размазал кровь по всему лицу.
Выбраться. Им нужно выбраться. Немедленно!
Все с надеждой смотрят на нее – ведь она офицер полиции.
Кейт хватает свой свитер и наматывает его на голову, связав рукава на затылке плотным узлом. Она понимает, что должна мыслить быстро и четко, а если ее оглушит удар по голове, с шансами на спасение можно распрощаться. Она не пьяна. Она все еще может размышлять трезво, принимать быстрые решения. И она должна воспользоваться этим, пока есть такая возможность.
