— Это лицо? — спросил кто-то.
— Да, я тоже его вижу, — ответил другой, — но не уверен, что хочу этого. Я не совсем понимаю, где нахожусь в данный момент. Давайте постараемся не смотреть на него.
Крики из маленькой комнаты заставили Риньоло открыть дверь, оттуда в студию спинами вперед вывалились Нолон и Гриссал. Какое-то время они лежали среди мусора на полу. Художник быстро запер шкаф, после чего абсолютно неподвижно встал рядом с гостями, в белках закатившихся глаз не читалось и малейшего интереса к состоянию гостей. Когда те наконец сумели подняться на ноги, то быстро обменялись несколькими репликами, стараясь говорить вполголоса.
— Мистер Нолон, я узнал место, которое, по-видимому, должна изображать эта комната.
— Я в этом не сомневался.
— Я также уверен, что знаю, чье лицо видел сегодня на том поле.
— Кажется, нам надо идти.
— О чем вы говорите? — потребовал разъяснений Риньоло.
Нолон показал на большие часы, висящие высоко на стене, и спросил, правильно ли те показывают время.
— Они всегда точны, — ответил художник, — я не видел, чтобы их стрелки хоть раз двинулись с места.
— Ну, тогда благодарим вас за все.
— Нам нужно уходить, — добавил Гриссал.
— Подождите минуту, — крикнул Риньоло, когда гости направились к выходу. — Я знаю, куда вы сейчас идете. Кое-кто, и я не скажу вам кто, сообщил мне о вашей находке в поле. Я это сделал, ведь так? Вы можете мне о ней рассказать. Хотя нет, не нужно. Я наконец-то вошел в картину. Бесконечность с отделкой, абсолютный полет! О, возможно, там еще есть для меня работа. Но начало положено, не правда ли? Я одной ногой вышел за порог, я смотрю в окно. Мало-помалу, а затем… навсегда. Правда? Нет, ничего не говорите. Покажите мне, где это, я должен туда попасть. У меня есть право туда попасть.
Не имея понятия, как отреагирует экстравагантный Риньоло на отказ, и думая о возможных действиях со стороны анонимного информанта, Нолон и Гриссал уважили просьбу художника.
Три фигуры прибывают на сцену, где царит полная тишина. Их силуэты передвигаются осторожными шагами через росчисть, медленно, практически без какого-либо заметного движения. Вокруг них стоят скрещенные стебли высоких трав, застывшие, неподвижные, с заостренными живописными кончиками. Над ними висит круглая луна, правда, свет ее какой-то тусклый, похожий на блеклую белизну книжных страниц, украшенных затейливыми рисунками. Трое, один гораздо ниже остальных, останавливаются перед густыми зарослями стеблей необычной формы. Человек поднимает руку и указывает в их сторону, маленькая фигура делает шаг вперед. Двое замирают, тогда как коротышка растворяется в темных густых зарослях. Какое-то время можно разглядеть его ботинок с носком, направленным к земле, и ногу в серой ткани брюк. А потом исчезает все.
Двое продолжают стоять на месте, не жестикулируя, держа руки в карманах длинных пальто. Они смотрят в темноту, где исчез третий. Вокруг них пересекаются стебли высоких камышей, над ними круглая луна.
Оставшиеся отворачиваются. Они слегка склоняются вперед и какое-то время крепко прижимают руки к ушам. Потом медленно, двигаясь почти незаметно, покидают сцену.
Поле снова пустое. И неожиданно все оживает, картина наполняется движением и звуком.
После приключения Нолон и Гриссал вернулись к тому самому столу под деревьями, где встретились этим вечером. Помимо зажженной свечи в бесформенном зеленом пузыре, на нем теперь стояли два невысоких стакана и высокая, правда, тонковатая бутылка.
Собеседники методически осматривали приборы и друг друга, словно не желая тревожить покой вокруг.
— А там есть кто-нибудь, в том окне? Ну, вы понимаете, о чем я… — спросил Гриссал.
— Вы считаете, мне надо посмотреть?
Гриссал уставился в стол, затягивая паузу, а потом заметил:
— Мне все равно, мистер Нолон. Одно могу сказать: то, что произошло сегодня, было крайне неприятно.
— Что-то подобное случилось бы рано или поздно. Скажем прямо, он слишком много мечтал. Его слова не имели смысла, о котором стоило бы упоминать, к тому же он всегда говорил больше, чем следовало. Возможно, кто-то его услышал в конце концов.
— Я никогда не слышал таких криков.
— Все кончилось, — тихо произнес Нолон.
— Но что с ним произошло?! — воскликнул Гриссал и схватил стакан, похоже даже не заметив этого.
— И почему Риньоло так кричал, почему сказал, что все оказалось трюком, насмешкой над его мечтами, особенно эта «грязная тварь в земле»? Почему вопил «не хоронить его навечно в этой странной, ужасной маске?»
— Возможно, он запутался, — сказал Нолон и принялся разливать напиток из бутылки по бокалам слегка дрожащими руками.
— А потом он умолял убить его. Но он же не хотел этого, совсем. Скорее наоборот. Риньоло боялся… Вы знаете, чего он боялся. Почему же….
— Мне действительно нужно все это объяснять, мистер Гриссал?
— Наверное, нет, — тихо произнес тот, явно смутившись. — Он хотел сбежать, сбежать с чем-то.
— Именно, — спокойно пояснил Нолон, оглянувшись по сторонам. — Он хотел сбежать оттуда без разрешения вы-знаете-чего. Как бы это выглядело?
— Подало бы пример.
— Именно. Давайте же извлечем урок из ситуации и выпьем, прежде чем двигаться дальше.
— Я не уверен, что хочу этого, — сказал Гриссал.
— Я не уверен, что в этом случае у нас есть хоть какой-то выбор.
— Да, но…
— Тише. Сегодня наша ночь.
В освещенном окне дома на противоположной стороне улицы виднелась колеблющаяся тень. Вечерний легкий ветер пронесся по маленькому парку, и зеленое пламя свечи отблесками замерцало на двух безмолвных лицах.
Пер. Н. Кудрявцева
ЧЕТ УИЛЬЯМСОН
«Сочувствий к другому научи…»[30]
Чет Уильямсон родился в Ланкастере, штат Пенсильвания, в настоящее время живет в Элизабеттауне с женой Лори и сыном Колином. Первый рассказ Уильямсона был опубликован в 1981 году, и с тех пор его произведения появлялись в «The New Yorker», «Playboy», «The Magazine of Fantasy and Science Fiction», «Twilight Zone», «New Black Mask» и многих других журналах и антологиях.
Первый роман Уильямсона «Душевная буря» («Soulstorm») увидел свет в 1986 году, за ним последовали «Деревня снов» («Dreamthorp»), «Пепельная среда» («Ash Wednesday»), номинированный на премию Брэма Стокера, которую присуждает Американская ассоциация писателей жанра хоррор (Horror Writers Association), «Всадник низин» («Lowland Rider»), «Дилемма Маккейна» («McKain's Dilemma») и «Царствование» («Reign»). Повесть («Исповедь святого Иакова» («The Confessions of St. James») вышла в составе антологии «Ночные видения. Выпуск 7» («Night Visions 7»).
В рассказе «Сочувствию к другому научи…» автор по-новому раскрывает традиционную тему вампиров. Повествованию придают увлекательность основанные на собственном опыте Уильямсона зарисовки театрального мира Нью-Йорка.
Кевин описывал ее как вампиршу, и я, глядя на нее, был вынужден признать, что он прав. По крайней мере у нее было лицо вампирши — высокие, как у модели, скулы, огромные блестящие глаза. Черные как смоль волосы резко оттеняли белизну кожи, совершенно гладкой, почти светящейся. Однако, насколько мне известно, вампиры не носят футболок «Данскин» и широких брюк в стиле Энни Холл, а также не ходят на прослушивания в бродвейские театры.
В то утро безукоризненно чистый холл отеля «Ансония» был забит толпой из двухсот человек, у каждого из которых в одной руке были зажаты фотографии и резюме, а в другой — сценарий «Трамвая „Желание“». Джон Уэйднер руководил возобновлением постановки в «Театре на Площади», и каждый нью-йоркский актер, обладавший членским билетом Актерской ассоциации и хотя бы немного разборчивым бруклинским произношением, счел своим долгом явиться на прослушивание. Роль Стэнли Ковальского уже получила новая итало-американская звезда, обладавшая в большей мере наглостью, чем талантом, но остальные роли еще не были заняты. Я надеялся сыграть Митча или Стива или хотя бы выступать в качестве замены, мне нужна была какая-нибудь работа, чтобы заплатить за квартиру.
Я оказался в очереди рядом с Кевином Маккуинном, весельчаком, певцом и танцором, с которым мы играли в театре «Джонс Бич» два года назад. Это был приятный парень, совсем не склонный к смене деятельности.
— А я и не знал, что это будет мюзикл, — улыбнулся я ему.
— А как же! Ты разве не слышал об арии Стеллы? — И он негромко запел: — Я буду вечно повторять — Сте-ел-ла…[31]
— Я серьезно. Ты решил податься в драматические актеры?
Он пожал плечами:
— У меня нет выбора. В наши дни мюзиклы — сплошь рок, оперы или рок-оперы. Никаких больше мягких туфель в «Суини Тодде».
— «Суини Тодда» закрыли сто лет назад.
