— Спокойной ночи, Кэрол.
И прежде чем она успела что-нибудь ответить, он легко притворил дверь. Кэрол осталась одна.
Она прошла в ванную, разделась, устало повесила вещи на крючок слева от двери; секунду постояла, скользя оценивающим взглядом по выложенным плитками розоватого мрамора стенам и полу, — ей здесь нравилось! Намылив лицо благоухающим кусочком, она подумала о том, как, должно быть, здесь, в этом доме, хорошо работается. Протянув руку к вешалке, пальцами ощутила приятную свежесть полотенца, ароматно пахнущего недавней стиркой. Обмотавшись полотенцем, она вышла из ванной, в верхнем ящичке туалетного столика нашла несколько ночных сорочек. Чьи они? Наверное, жены. Было бы странно, если бы у нее была только одна сорочка. Кэрол подошла к кровати и тут обратила внимание, что на маленьком столике у окна лежит стопка дорогих журналов, а туалетный столик заставлен флакончиками духов и косметикой.
Неужели здесь кто-то живет? На столике, у самого края, стояли две фотографии в рамочках — Кэрол только сейчас их заметила. Она подошла ближе и наклонилась, чтобы получше рассмотреть. На одной — живописная группа девочек — школьная сборная по хоккею на траве, на другой, черно-белой — крупным планом симпатичная девушка улыбается прямо в камеру, немного неестественно, будто эту фотографию делают специально для школьного ежегодника. Какая-то доля секунды потребовалась Кэрол чтобы вспомнить, где она видела точно такое же фото, — в полицейском участке, приколотое кнопочками к стене! Она со страдальческой гримасой отшатнулась от фотографии, как будто вместо улыбающегося лица Сьюзан, дочери Миллера, увидела залитое кровью место преступления, судорожно закрыла лицо руками и, дрожа каждой клеточкой своего тела, долго не могла прийти в себя. Она хотела обратиться к Богу, чтобы помог забыть, но не могла найти слов для молитвы… «Он» не помог ей… она не смогла забыть. Кэрол подошла к кровати и откинула покрывало, обнажив белоснежную простыню, потом включила лампу на туалетном столике и с головой забралась под одеяло, как улитка в свой домик, ища спасения.
Кэрол вдруг стала слабой и беспомощной. Маленькая девочка убегала из леса, а деревья тянулись длинными ветками-щупальцами к ее горлу. Окруженная сверкающими клыками оскалившихся хищников, споткнулась и полетела в огромную яму вязкой красной тины. Она медленно погружалась в трясину: по грудь, вот уже по плечи… захлебываясь, она звала на помощь. Вдруг появился Прекрасный Принц на белом коне. Красная жижица лезла в рот, вязла на зубах, становилась все гуще и гуще, но девочка смотрела на принца, который спешил к ней на помощь. Она звала… звала его, пока вдруг не заметила голову, наколотую на шпагу Прекрасного Принца, голову со всеми лицами сразу: Энни, и Марго и девушки с фотографии. Красная трясина засасывала, Кэрол чувствовала, что ей остался только один вдох, и он вылился в крик, крик о помощи такой громкий, что, пожалуй, разбудил бы всех богов, спящих на Олимпе. Ее мольба была услышана: откуда-то снизу заструился чудесный свет, и в мгновение ока кровавое болото исчезло. Она была спасена.
Кэрол проснулась.
Горела настольная лампа, на краю кровати сидел Пол в пижаме и красном халате. Кэрол тяжело дышала, дрожала всем телом.
— Уже все прошло, — сказал он. — Просто плохой сон.
Она вытянула руки и, как будто боясь снова провалиться в кровавое болото, крепко обняла его и сидела, прижавшись к нему, благодарная за то, что он живой и настоящий; его колючий шерстяной халат помогал ей полнее чувствовать реальность.
— Обними меня, — жарко прошептала она. — Ну прошу тебя, обними.
Казалось, прошла целая вечность, но вот… его пальцы коснулись ее плеча, спины, и она почувствовала, как Пол нежно гладит ее по голове, бормоча:
— Все хорошо, Кэрол, все хорошо.
Они не разжимали объятий, пока ей не стало легче. Потом он немного подался назад и спросил:
— Сейчас лучше?
Она кивнула. И снова замерла, не говоря ни слова, лишь не мигая смотрела ему в глаза. Он провел ее через долгий тоннель сомнений, ни на секунду не оставляя без поддержки, и теперь она смотрела на него другими глазами. Его душа распахнулась перед нею во всей своей непорочности и преданности памяти дочери. Этот человек жертвовал всем, чтобы добиться своей цели. Ей вдруг захотелось коснуться его лица, и она провела рукой по его щекам. Он едва заметно отклонил голову, не отвергая ее, но делая попытку отвергнуть. Ее рука легла на его плечи и нежно потянула вниз. Что это было? Любопытство. Желание. Кэрол не знала. Но так хотелось ощутить на губах его поцелуй… Очень медленно, утомительно медленно он наклонил голову, и их губы слились. Она потянулась к нему, вся изогнувшись под одеялом. Пол чуть отшатнулся.
Кэрол, только и сказал он, но в его тоне были протест и даже предостережение. Но Кэрол крепко держала его за руку.
— Нет! Пожалуйста, не уходи. Я не хочу сейчас оставаться одна.
Он долго сидел, не проронив ни слова и не шелохнувшись, потом наклонился и выключил свет. Она не помнила, сколько времени прошло, ей показалось — пролетело мгновение. Он снова был рядом с ней, его халат и пижама висели на стуле; и снова поцелуи — жаркие, нежные страстные — в губы… грудь… и снова — в губы… В нем тоже вспыхнуло желание.
Она открыла глаза. Миллера уже не было. За окном в прозрачном утреннем воздухе купались голые деревья. Кэрол лежала и думала, почему же все-таки у нее возникло желание близости с ним? Было ли это вызвано необходимостью? Попыткой скрыться от ночного кошмара? Или это просто минута слабости и безволия после стольких стрессов?
Она встала, приняла ванну, оделась; все эти вопросы ни на секунду не оставляли ее, но ответов она не искала сделано, то сделано — жалеть не о чем! Только время покажет, был ли это ошибочный шаг… или, может быть, Пол Миллер останется в ее жизни.
Она шла по коридору к лестнице мимо знакомых уже комнат, но ни в одной из них не было того очарования, каким благоухала комната Сьюзан — тусклые цвета, никаких картин на стенах. Кэрол вспомнила, что Сьюзан была единственной девочкой в семье, все остальные — мальчики, и воспитывались, видимо, в спартанских условиях.
Она заглянула в последнюю комнату у самой лестницы и поняла, что это комната Пола. На огромной заправленной постели лежали его шерстяной халат и пижама. У окна стоял изящный столик красного дерева. Внимание Кэрол привлекли две книги на столе в блестящих цветных обложках, на которых отражалось солнце. Войдя в его комнату, Кэрол почувствовала смущение от того, что сделала это тайком, не предупредив хозяина, но память прошлой ночи наделяла ее особыми полномочиями, близость с ним предоставляла ей особые права в этом доме. Книги, лежащие на столе, как и та, которую он послал ей однажды, были детскими: старое и довольно потрепанное издание «Сказок братьев Гримм», в прекрасном переплете «Винни Пух» Милна. Кэрол взяла их в руки и на обороте заметила знакомую бирочку магазина «Книголюб». Она положила «Сказки» обратно на стол и с интересом принялась рассматривать причудливые рисунки Шепарда к «Винни Пуху». «Интересно, — подумала Кэрол, — я когда-нибудь нарисую так же?» Насколько мрачные события последних недель повлияли на ее способности?
Она посмотрела последнюю картинку и уже собиралась отложить книгу, как заметила, что один листочек в самом конце книги свободно болтается. Он что, порвался, когда она листала книгу? Кэрол осторожно открыла последнюю страницу и вздохнула с облегчением, увидев вырванный из тетради листочек в линеечку, на котором Сьюзан, видимо, делала упражнения на правописание. На каждой строке имя девочки было старательно выведено корявым детским почерком, который Кэрол уже видела на обложке «Матушки Гусыни». На самой верхней стороне первое слово было написано с ошибкой — «Сьюсан», кто-то, видимо отец, зачеркнул его и подписал сбоку правильный вариант: «Сьюзан» с «з». Наверняка в этом доме в память о детстве Сьюзан как сокровище хранились все школьные тетрадки девочки. Кэрол осторожно вложила листок на Место и закрыла книгу. Говорят, что вещи человека многое могут сказать о хозяине. Кэрол с любопытством изучала все, на чем останавливался ее взгляд. Вот объемистая зеленая записная книжка с черной каймой, ножницы с позолоченными ручками, нож для вскрытия конвертов, аккуратно вложенный в черный кожаный чехол — под цвет календаря из блокнота. Да… есть над чем подумать!
Кэрол вспомнила, что в один из рождественских дней видела точно такой же набор в «Марк Кросс». Она собиралась купить его Ричарду в подарок, но потом передумала. Однако вспомнила она это потому, что в том наборе были и специальные рамочки для фотографий, которых не было здесь, на столе у Миллера. Их отсутствие не так бы бросалось в глаза, ведь такие комплекты продавались везде в разных вариантах, если бы не странное и непонятное беспокойство, вызывавшее до сих пор работу мысли. Нигде во всем доме, не считая комнаты Сьюзан, Кэрол не видела семейных фотографий. Вот что беспокоило ее; она наконец поняла, отчего у нее было такое странное чувство вчера вечером, будто чего-то не хватало внизу, на первом этаже… Да! Фотографий! Кэрол никогда не видела таких огромных домов, в которых бы большая и дружная семья жила, не развешивая по стенам и не ставя на столы и тумбочки детские фотографии, снимки в память о проведенном вместе отпуске, фотографии семейных торжеств, встреч… Почему же в этом доме все иначе? Может, дети — его очередная ложь?
