Он закрыл глаза рукой: как почти сутки назад на него накатил прибой чувств и воспоминаний, заставив его пустить слезу. Это была почти физическая боль, тело его сдавило, в основном в области сердца и лёгких, он задыхался и не мог даже сделать вдох. Листки с длинными строчками мелким почерком полетели вниз на твёрдый серый ковёр, вслед за ними полетела ручка. Он лежал неподвижно, уткнувшись лицом в подушку; лопатки и плечи изредка содрогались.
Он уснул.
Всё следующее утро он проспал как убитый, проснувшись только к трём часам, чтобы съесть чего-нибудь лёгкого и выпить чуть чаю. Выспаться он не смог – сон был беспокойным, его мучили кошмары. Отец ничего не говорил, но сразу же после чаепития заявил, что ему надо по делам в город, собрался и быстро уехал. Отец оставил своего сына на произвол судьбы, возможно не понимая, что могло случиться.
А сын не знал, как поступать. Ему вдруг захотелось взять и пойти на прогулку, но не такую, на которую ходят все люди – ему хотелось выйти сейчас и не останавливаться сутки. Он нацепил на ноги довольно плотные походные ботинки, набросил на плечи камуфляжную жилетку, сунул в неё нож, литровую флягу с водой и немного чёрного хлеба. Больше ничего для пешей безостановочной прогулки не надо, решил он. Выйдя на порог, он поднял руку, желая хлопнуть себя по лбу, но рефлекс был остановлен полной апатией; он молча развернулся на месте и пошёл брать ключи.
Часы шли за часами, солнце медленно двигалось по небу, плавно сбавляя интенсивность излучения. Ра насыщался измываться над миром, выжимая все соки. А он всё ходил, молча, без разговоров и лишних движений, ему было лень даже ответить на вопрос прохожего – жара изматывала его. В самом начале похода, ещё в первые пару часов, он о чём-то думал, осматривал окрестности, в которых ранее не был, восхищаясь пейзажами и природой. Но теперь он устал, не желая тратить более силы зря. Он, незаметно для себя, превратился в какую-то машину, тупо следующую по неизвестным маршрутам, но по заранее намеченной программе. Он не смотрел более по сторонам, а если и смотрел, то не видел там ничего интересного – дома, бывшие чуть ранее уникальными, теперь стали безликими и одноцветными.
Тень от большого дуба была для него спасением, ибо, собрав остатки разума в кулак, он решил остановиться там и передохнуть пару минут. Однако он быстро пожалел об этом: войдя под тень тело изменило ему – ноги ослабли и подкосились, прямая дорога и прямой забор вдруг искривились и поплыли вверх, земля расплылась в улыбке. Рефлексом он ухватился за ветку и повис на ней, уже стоя на коленях.
Позади себя он услышал неясный хор, из которого он разбирал только два слова: «хава нагила». Непроизвольно он начал им подпевать, нестройно и не очень попадая в такт, но ему казалось, что если сейчас он замолчит, то точно упадёт в обморок. С каждой секундой звук нарастал, он пытался вторить хору во всём и тоже пел громче, периодически давая петуха. Когда было не разобрать слов, он просто мычал. Кто-то сказал: «пой, как будто никто не слышит». И ему это помогало, он почувствовал прилив сил, приятная дрожь прошла по телу, одновременно напрягая и расслабляя мышцы. Хор неожиданно сменился каким-то жестоким гитарным рифом а-ля Металлика, после чего последовал низкий барабанный удар, и он рывком встал на ноги.
На удивление вокруг было не так светло как раньше, солнце шло к горизонту, воздух по чуть-чуть окрашивался кровяным цветом. Но, как и в то утро, что-то было не так, он чувствовал это всеми волосами, которые встали дыбом. Сам не понимая смысла своих действий, он подошёл к двери того дома, в чей дуб он упёрся днём, и постучался.
– … – только и вырвалось из него, когда дверь открыли.
На пороге стояла она, как в тот день. История повторяется. Он немо смотрел на неё, а она на него, но не в глаза, она боялась смотреть в глаза, трусливо пряча их под ресницами. Он искал её взгляд, но не мог поймать. Он раскрыл рот, дабы что-то сказать, но она опередила его, приложив палец к его губам и еле заметно помотав головой.
Позади неё выросла большая фигура какой-то её родственницы пренеприятного вида – лицо было сальным и угристым местами, над верхней губой пробивались лёгким пушком усы, глаза были красными и слезились, но всё же это была женщина. Мощным движением руки она, как заправской бульдозер, отодвинула Ксюшу за дверь и с размаху хлопнула дверью прямо перед его носом. В первую секунду он не знал, что делать, осмысливая ситуацию, а потом начал молотить в дверь изо всех сил. Дверь под одним из ударов отворилась, чуть не повалив его на землю, и оттуда вновь появилась пародия на женщину, которая знакомым мощным движением руки оттолкнула его на пару метров назад и вновь хлопнула дверью. Он посмотрел наверх, заметив, как небольшая фигурка на втором этаже закрывает окна и выключает свет, но к тому моменту там уже было темно.
Так, с задранной головой, он стоял минуты две, ожидая чуда, а потом повернулся и твёрдо пошёл прочь от дома. Но идти он уже не мог, и вскоре побежал, втянув голову в плечи, набирая скорость, какую обычно набирал на стометровке. Логично, что через метров двести он выдохся и упал в высокую траву давно заброшенного и заросшего поля.
Солнце шло к горизонту медленно и неумолимо, заполняя окружающую действительность ярко-красным мерцанием, плавно переходящим в бардовое. Начинали летать ночные жуки, в воздух поднялись рои мошкары и многочисленные группировки комарья. Глаза его почти закрылись, когда он услышал тихий, но до боли знакомый голос, зовущий его. Мгновенно он сел и уставился вперёд, хотя голос исходил немного слева. Чуть заметная тень отделилась от тёмного забора и направилась к нему; он узнал бы эту тень из тысячи по походке, по характерным движениям рук, головы, по дыханию.
– Пошли, – сказала Ксюша.
Он молча встал и пошёл за ней. По скорости, на которой она перемещалась, для него следовало, что она что-то замалчивает и надо ждать. Она вела его в лес по основной дороге, мощёной гудроном с примесями, двигаясь летящей походкой, периодически срываясь на бег и не оглядываясь. Он шёл за ней насколько возможно тихо. Вскоре они вошли в лес, сошли с дороги и пошли между деревьями по неведомым ему тропкам. Тонкие ветки прятались во тьме, и каждый раз норовили попасть в глаз или хлестнуть по лицу, но он молчал, равно, как и молчала она.
Шло время, стало совсем темно, дорога стала всё путаней, однако он начал понимать логику её передвижения: до определённого момента они шли по грибным тропинкам по краю леса, а потом плавно повернули вглубь. Она вела его куда-то настолько целеустремлённою, что, казалось, была готова убить любого, кто встанет на пути. Глаза его почти привыкли к темноте, различая дорогу и препятствия.
Через несколько минут быстрого похода по лесам, они вышли на поляну, посреди которой стояло некое кирпичное, давно сгоревшее и развалившееся строение. На небо вылезла запоздавшая надкусанная Луна, освещая поляну мягким голубоватым отражённым светом, где-то вдалеке вяло стрекотал кузнечик.
Он не помнил, что было дальше и как он добрался домой, одно он помнил точно – он был счастлив и заснул счастливым.
Утро наступило неожиданно – заверещал сиреной новый, покрытый тонкой коричневой кожей, будильник, а солнечный луч ударил прямо в правый глаз. Почти одновременно с этим дверь распахнулась от удара ноги, и на пороге, залитый с ног до только что побритого подбородка ярким светом, стоял отец в камуфляжного цвета рубашке и таких же брюках. В руках у него была свёрнутая в трубочку газета, которой он вяло похлопывал по бедру, периодически отгоняя назойливую жирную муху.
Через полчаса отец и сын, поев и приодевшись, пошли на первый сыновний рабочий день, несмотря на то, что он начинался только через два часа, а ехать до места назначения менее получаса. Но сын так рвался, дабы осмотреть место работы и вообще подготовиться морально к новому распорядку, что отцу пришлось уступить. Вместе они вышли на лесную дорогу и через десять минут были уже на остановке, дожидаясь автобуса, который по утрам ходил через каждые семь или меньше минут, что и произошло в это утро. Дорога в это время была чистая – самые пробки начинаются часом позже, когда все нормальные люди едут на работу, торопятся, забивают дороги коптящими машинами и часами стоят в пробках, проклиная местные власти и их родственников.
Однако сейчас такого не наблюдалось, небо было чистое, дорога свободная, водители спокойны как деревья. Через одну шестую часа они уже были на месте – близ офиса Мегафона, где ему предстояло работать на одной из низших должностей, но всё же это была работа, за которую платили. На его памяти был случай, когда один знакомый два месяца работал в какой-то фирме на испытательном сроке, не получая ни копейки, но он был счастлив от одного ощущения причастности себя к чему-то мощному и нужному человечеству.
