— Вечеринки каждый уик-энд. Машины, которые носятся по улице взад-вперед. Тот мальчик отравлял каждого, кто вступал с ним в контакт. Мы называли его Парией с Пейсли-стрит.
Уилл подумал о письме, в котором Алиша называла себя парией.
Она продолжала:
— Его матери никогда не было дома. Она была адвокатом, как это ни парадоксально звучит. — Она снова повернулась к Уиллу. — Думаю, я могла бы до посинения обвинять во всем этом ее, но на самом деле она была так же не способна управлять своим сыном, как и все мы.
— Алиша сбежала с этим мальчиком?
— Нет, — ответила Мириам. — Она сбежала с тридцатидевятилетним мужчиной по имени Маркус Кейт. Он был одним из консультантов в программе ее лечения. Позже мы выяснили, что он уже сидел за растление несовершеннолетних. — Она грустно усмехнулась. — Это все равно, что установить во всех тюрьмах Америки вращающиеся двери со свободным входом-выходом.
Уилл осторожно спросил:
— В своем письме она, похоже, в чем-то упрекает вас.
Мириам с трудом улыбнулась.
— Когда Алише было одиннадцать, я оставила семью. Из-за другого мужчины. Но наши отношения скорее напоминали отношения матери и ребенка… — Она подняла письмо. — Грехи родителей, как выразилась моя дочь.
— Потом вы вернулись.
— Мы с Тобиасом помирились, но отношения еще долго оставались натянутыми. Нам было не до Алиши, она отошла на второй план и в этот момент связалась с тем мальчиком с нашей улицы. — Она подняла руку и нащупала висевший на шее маленький крестик на золотой цепочке.
Уилл полез в карман и вынул крестик, обнаруженный в письме.
— Еще мы нашли вот это.
Мириам посмотрела на крест, но не взяла его.
— У всех моих детей такие.
Уилл решил не говорить ей, что Алиша отослала его назад. Письмо и так было достаточно тяжелым. И все же он должен был спросить:
— Этот крестик имеет какое-то особое значение?
— Тобиас купил крестики, когда я вернулась домой. Мы собрались за столом, и он раздал их всем. Крестик символизирует наше единство, нашу веру в то, что мы снова можем быть семьей.
Уилл вложил крестик в руку Мириам и сжал ее пальцы.
— Я уверен, она хотела бы, чтобы это было у вас.
Он снова шел через холл — мимо предметов искусства, мимо фотографий, мимо всего того, что Мириам и Тобиас собирали много лет, чтобы создать в этом особняке настоящий семейный очаг. У входной двери стоял высокий стол, и Уилл остановился, чтобы положить на него свою визитную карточку, когда услышал из соседней комнаты голос, приглушенный расстоянием и горем. Очевидно, Мириам Монро говорила по телефону.
— Это мама, — сказала она одному из своих многочисленных детей. — Ты мне нужен.
Глава 30
9:16 вечера
К окончанию смены Энджи смертельно устала. В результате ее напряженного труда за решеткой оказались пара разъезжающих торговцев сжиженным газом, водитель грузовика и безработный отец троих детей. Все они в настоящий момент ломали голову над тем, как будут объяснять женам, что были задержаны за приставание к проституткам на улице.
Энджи понимала: при существующем порядке вещей то, что она делает, — занятие бессмысленное. Клиенты постоянно возвращались, девушки постоянно выходили на улицу. Никто не был заинтересован в том, чтобы добраться до корня проблемы. Последние шесть лет она занималась тем, что пыталась понять этих женщин. У всех в прошлом были примерно одинаковые истории сексуального надругательства и пренебрежительного отношения, все они от чего-то убегали. Не нужно быть выпускником экономфака Гарвардского университета, чтобы понять, что намного дешевле потратить деньги на помощь в защите их прав, пока они дети, чем садить их в тюрьму, когда они вырастут. Впрочем, таков пресловутый Американский путь. Потратить миллион долларов на то, чтобы помочь ребенку, упавшему в канализационный колодец, но только, боже упаси, не сотню баксов на то, чтобы закрыть этот колодец надежной крышкой, чтобы ни один ребенок в принципе не мог туда провалиться.
Жасмин Эллисон, вероятно, была одной из тех потерянных детей, которые никогда не будут найдены. Закончит она где-нибудь на улице, где у нее будет новое имя, новый статус и новые пагубные привычки, которые сутенер может использовать, чтобы контролировать ее. По тому, как Уилл говорил по телефону об этой девочке, Энджи понимала, что он обеспокоен. И у него были на то веские причины, учитывая, что Жасмин заплатили за телефонный звонок в полицию ночью, когда была убита Алиша. Энджи знала, что мог быть и миллион других мелочей, которые в итоге выгнали девочку из дому, но все же позвонила паре знакомых парней из городского управления и попросила присмотреть за этим делом.
Энджи посмотрела в свои записи, нацарапанные на листке, который она вырвала из телефонной книги. Кен Возняк жил в доме престарелых на Лоуренсвиль-хайвей. Дежурная нянечка, диктовавшая ей адрес, с энтузиазмом восприняла новость, что к этому человеку едет посетитель. Энджи до этого видела Кена всего несколько раз. Она вообще не была уверена, что он ее узнает.
Время посещений заканчивалось в десять. Судя по пустой парковке, Кен был не единственным здесь, к кому мало кто приезжал. В фойе с неизменно присутствующими в таких местах белой кафельной плиткой и люминесцентными лампами было пустынно, но чисто. На столике в небольшой комнате ожидания стояли искусственные цветы. Когда Энджи направилась к стойке приемной, громко булькнул аппарат с питьевой водой.
За стойкой, откинувшись на спинку стула, сидел мужчина. Он окинул Энджи с ног до головы понимающим взглядом, и его ухмылка говорила, что он точно знает, кто она такая и сколько может стоить. Он сцепил пальцы на затылке, рубашка на нем распахнулась, и стало видно жирное волосатое брюхо.
Похотливо облизнув губы, он спросил:
— Сколько?
Энджи сунула руку в сумочку и вытащила свой полицейский жетон.
Мужчина в буквальном смысле свалился со стула. С трудом поднявшись, он промямлил:
— Да я просто…
— Я приехала увидеться с Кеном Возняком.
— О господи… — Он пытался поставить свой стул прямо, голос его дрожал. — Мне очень нужна эта работа.
Энджи подумала, что, может быть, она нужна ему для того, чтобы потихоньку трахать старушек, пока они спят в своих постелях.
— Прими таблетку успокоительного, Клетус, я здесь не для того, чтобы выкинуть тебя за двери.
— Я просто…
— Возняк, — повторила она. — Где он?
Дрожащими пальцами мужчина набрал что-то на клавиатуре.
— По коридору налево. Палата три-десять. Господи, леди, простите меня, пожалуйста! Я никогда раньше такого не делал.
— Ну да, конечно. Я тоже.
Энджи шла по коридору, звонко стуча каблуками. Перед глазами все еще был взгляд этого болвана из приемной, который похотливо смотрел на нее. Такое знакомое выражение: словно она всего лишь дырка, в которую он собирается потыкать.
— Алло? — позвала она, постучав в дверь, и сквозь рев телевизора расслышала довольное ворчание, которое расценила как приглашение войти.
— Эхн, — сказал Кен, увидев ее, и рот его скривился на одну сторону, когда он попытался улыбнуться.
Оказавшись в инвалидной коляске, он уже потерял около тридцати килограммов веса, и она подумала о том, как он умудряется просыпаться каждое утро, зная, что впереди его ожидает только такая жизнь.
— Помнишь меня? — спросила Энджи.
Он издал низкий смешок, словно говорил: «Ну как я мог тебя забыть?»
Энджи придвинула стул и села напротив. Кен завозился с пультом у себя на коленях, стараясь прикрутить звук. Она ненавидела дома престарелых почти так же, как ненавидела больницы, а тут попала в оба одновременно. Химическая вонь дезинфицирующих средств, белые простыни и дрожащий свет ламп напоминали Энджи о том, как она увидела мать после передозировки. Деидре лежала на койке, тело ее было абсолютно неподвижным, рот открыт, словно она была удивлена тем, что оказалась здесь. Необратимая кома. Энджи была тогда ребенком, но по мыльным операм «Центральная больница» и «Дни нашей жизни» уже четко понимала, что это значит для нее: детка, ты пропала!
— Дэх, — сказал Кен.
Ему наконец удалось выключить звук.
Энджи пыталась заговорить бодрым тоном.
— Как ты?
Одно его плечо поехало вверх. Что говорить, бывало и получше.
— Дурацкий вопрос, да?
Кен позволил себе улыбнуться той половиной лица, которая слушалась его.
— Ты плохо разговариваешь?
— П-п… — признался он.
— Я насчет Майкла Ормевуда.
Он пару минут смотрел на беззвучно работающий телевизор. Наконец шумно выдохнул.
Энджи перешла к делу.
— Я знаю, что он козел, так что можешь не утруждать себя рассказами об этом.
