— Мне всегда хотелось, чтобы ты рассказал о ней.
— В последний раз во Флоренции я зашел в церковь Санта-Мария-дель-Кармин, что неподалеку от места, где она погибла, и поставил поминальную свечу. — Я смотрел ей в глаза. — А в книге посетителей оставил наши имена… твое и мое.
Джелли отвела взгляд.
— Наверное, ты ее очень любил.
— Не знаю, почему я это сделал. Просто понял, что скучаю по тебе.
— А не потому, что я напоминаю ее, нет?
— Нет. Ты никого не напоминаешь.
Джелли ничего не сказала. Я услышал, как заурчало у нее в животе. Это выглядело удивительно интимным и трогательным ответом. Она вскинула брови. Потом засмеялась, на лицо ее упала прядь волос.
— Я сделаю так, что мы будем вместе, — сказал я.
— Не говори глупостей, мы не можем быть вместе.
Помолчали.
— Еще выпьешь?
— Знаешь, дело не в том, что ты старше и у тебя другая жизнь, — сказала Джелена. — В тебе боль… Ты пережил самое страшное, что только может случиться с человеком. Вот что нас разделяет. Рядом с тобой я будто вообще не существую.
Это выглядело так, словно она сдается.
Метя в висок под очень густыми волосами, Страж тюкнул молотком раз, потом другой. Ни к чему заливать кровью всю площадку, а черепные раны самые кровоточивые. Он бил в одну точку и наконец увидел, как от лопнувших капилляров побагровели белки узких глаз китаезы. Посветив брелоком в умирающий зрачок, Страж узрел в нем собственное отражение: словно перегнулся через сруб и заглянул в колодец.
В его своеобразном восприятии мира не было места аналогиям и метафорам, для него вещи не «походили» друг на друга, а были друг другом. Отражение собственного лица в колодце испугало, в этом виделся скрытый нежелательный смысл. Пугающий знак перемен.
Раздавленный мобильник сыщика Страж забросил в кусты.
Потом заткнул липкий молоток за ремень и захлестнул тело веревкой, пропустив ее под мышками. Он потащил труп к дому, но был вынужден остановиться, чтобы подобрать свалившуюся кроссовку. Не пытаясь водворить ее на место, он сдернул с ноги убитого вторую кроссовку и, связав пару шнурками, повесил себе на шею.
Это отражение в угасшем глазу… Нет, не его лицо показалось на дне того чертова колодца. Скрытая способность выхолащивать смысл и перестраивать ход событий изгнала неприятный образ.
Давай-ка закончим с делом.
Страж задом выехал из гаража, отогнал «бьюик» к развилке подъездной аллеи и ухабистой тропой, огибавшей тылы усадьбы, покатил к реке.
Днями он подыскивал место, куда привести девушку (на случай, если все пойдет не по плану), и в болотистой заводи обнаружил старый лодочный сарай, сохранившийся с тридцатых годов. Заросшее кустами строение показалось слишком ветхим и грязным, но теперь могло пригодиться.
Остановившись на тропе, Страж заглушил мотор.
Из машины не вышел. Просто сидел и смотрел перед собой, положив руки на баранку. Ждал, чтобы внутри все утряслось. За дальней стенкой сарая слышалось серебристое журчание реки.
Что, дружок, маленько тяжелее, чем в прошлые разы? Жалко молоденькую женушку и дочурку во Флориде? Некогда распускать сопли. Отстаем от графика.
Просто это не входило в планы.
Страж допускал, что Кэмпбелл обнаружит тело Грейс раньше, чем к дому вышлют полицейский патруль, но появление сыщика в «Ла-Рошели» застало его врасплох. О содеянном он не сожалел. Конечно, китаеза был бы полезнее живым, ибо мог свидетельствовать против своего клиента; с другой стороны, теперь его убийство выглядит делом рук Эда Листера.
Во рту еще жил едкий вкус спаржевых помоев — зеленовато-голубой треугольник с шипастыми углами. Как же гаденыш его нашел? Неужели синестезия чем-то себя проявила? Будь больше времени, он бы вытряс из косоглазого, как тот пронюхал о «Небесном поместье». Насчет полиции беспокоиться нечего. Вранье от безысходности.
Однако в чем-то он допустил промашку, что не давало покоя.
Растопыренные на руле пальцы бросали на него строгие неодобрительные взгляды. Ну что еще с тобой? Их осуждающие выпады были неприятны.
Страж открыл багажник и сбросил тело на грязную мягкую землю. В доме он нашел старые резиновые сапоги Эда Листера; они слегка жали, зато не приходилось беспокоиться о следах. По мосткам он поволок труп к сараю. Бесхозное сооружение опасно скособочилось: крыша провисла, дощатые стены, зияющие щелями, кое-где обвалились.
Знаешь, а ведь специально для тебя, своего маленького Эрни, Грейс сделала прическу в «Первом впечатлении» — лучшем салоне Норфолка.
Хорош зудеть. Я там был, не помнишь? Сказал, она хорошо выглядит — ей было приятно, что я заметил ее старания.
Дверь просела. Страж ударил ее плечом и втащил тело в сарай. Вначале тьма показалась непроглядной; он постоял, привыкая к мраку и гнилостному запаху, прислушиваясь к неугомонному плеску затхлой воды о сваи.
В дальнем конце сарая замаячил проход.
Страж потянул за веревку. Застонали балки, под ногами прогнулся пол. Дальше идти нельзя — двойного веса настил не выдержит; первоначальный план — сбросить труп на лодочный пандус — пришлось похерить. Страж выпустил тело; голова сыщика привалилась к рухнувшей балке, глаза смотрели на реку в рамке дверного проема.
Страж был рад вернуться к машине.
— Мне надо в Нью-Йорк, — сказал он, отужинав с Алисой. — Возьму твой «бьюик», не возражаешь?
В холодильнике нашелся суп — состряпанный Хесуситой гаспачо, — который он разлил по тарелкам и вместе с крекерами и початой бутылкой «Шардонне» принес в гостиную.
— Хорошо выглядишь, милый, — по-матерински сказала Алиса.
Страж помылся и надел старый Эдов костюм, позаимствованный из шкафа в гостевой комнате. Там же нашлись рубашка и галстук.
— У меня свидание с красивой девушкой. Я покажу ей город, а потом, наверное, привезу сюда.
— Тебя тут какой-то человек спрашивал. Почему ты так задержался?
— Извини, — промямлил Страж. — Мы с ним все же пересеклись.
Старуха кивнула.
— Имя у твоей красавицы есть?
— Джелена.
— Однако ты поступаешь нехорошо, Эдди. Джеленой звали одну из последних принцесс Черногории. Ты ее любишь?
— Мы влюблены друг в друга, — рассеянно ответил Страж. Он смотрел на обрамленные фотографии Софи Листер на столе, ощущая во рту рассыпчатую сладость леденцов. — Без нее я был никем.
— Как романтично! — улыбнулась Алиса.
— Ты никто, пока тебя не любят.
— Однажды Дин Мартин[102] мне это спел, я не говорила? Хочешь на ней жениться?
— Я женат, ты забыла?
— Ох, Эдди! — укоризненно фыркнула старуха. Зазвонил телефон. Она протянула к нему трясущуюся руку.
— Не отвечай! — Окрик заставил ее отпрянуть.
Страж накрыл рукой трубку. Алиса смотрела непонимающе. Когда телефон смолк, она спросила:
— Ты не Эдди, правда?
— С чего ты взяла? — усмехнулся Страж.
— Думаешь, я не понимаю? — Она откинулась на ротанговом шезлонге и закрыла глаза.
— Ты немного запуталась, вот и все.
— Да, наверное. — Алиса вздохнула — Вы очень похожи.
Она задремала, но тотчас встрепенулась, словно испуганная своим нечаянным отсутствием. Что с ней делать, Страж еще не решил.
Идеально заточенное лезвие не отражает свет.
Страж поднес изогнутый клинок меццалуны к люминесцентной лампе над верстаком. Поворачивая взад-вперед отполированную дугу, он заметил проблески. Как все новые ножи, меццалуна имела фабричную заточку, которая абсолютно не годилась для его целей.
Черным фломастером Страж провел вдоль изогнутого клинка толстую полосу и зажал нож в тисках. Точило он держал обеими руками под углом двадцать градусов и круговыми движениями продвигался от одного края серповидного лезвия к другому, следя за тем, чтобы угол наклона не менялся и полоса исчезала равномерно. Когда метка стерлась, он перевернул нож и повторил процедуру с другой стороны. Потом сосредоточился на шлифовке режущего края…
Когда я занят, меня лучше не отвлекать.
Понимаю, сейчас не лучшее время поднимать этот вопрос, но иногда, Эрни, и впрямь необходимо уладить отношения с памятью.
Отношения с памятью? О чем ты, мой главный врач?
Мясницкое точило с мелким алмазным абразивом одновременно затачивало и шлифовало. Край лезвия истончился, оставив на оселке длинное металлическое волоконце. Это был знак готовности. Страж изменил наклон бруска до десяти градусов и легкими, скользящими движениями снял заусенцы. Добившись максимальной гладкости, он вновь поднял лезвие к лампе и посмотрел, нет ли бликов.
Теперь ничего не было.
Страж вновь поместил нож в пластиковый чехол, обернул тряпкой и положил в рюкзак. Все было готово. Забросив рюкзак на плечо, он стукнул по дверному выключателю и вышел к припаркованной машине. Ноздри заполнил сладкий ночной запах виргинского табака, росшего у крыльца. Прикосновение к дверце машины вызвало четкий образ гостиной в «Небесном поместье».
