Он все-таки это сделал.
— Мне следовало быть умнее, я не должен был тебе доверять! — Голос был резким, визгливым, громким.
Эвери надеялся, что его услышит какой-нибудь прохожий. Моррис уже догонял его, железная рука вцепилась в плечо Эвери, зажав его тисками. Эвери заскрежетал зубами от боли.
— Ты маленький болван. Что ты вообразил?
— Ничего. — Эвери повернулся к Моррису и смотрел сквозь него на разбитое стекло: окно зияло как темная пустая глазница на фоне бледных кирпичей.
— Посмотри на меня!
Глаза Морриса были полны ярости, а лицо багровым от гнева. Но он улыбался, с уголка губ стекала струйка слюны.
Рукоятка револьвера взметнулась в воздух, и последовал сильный удар в челюсть. Эвери зашатался и упал. Перед его глазами поплыли яркие цветные пятна. Его ободранные руки снова ударились о холодный и шероховатый цемент. Они горели как в огне. Он ждал, что последуют еще удары и боль. Моррис стоял над ним, он казался огромным.
— Мне следовало это знать. — Он яростно пнул Эвери в живот. Эвери застонал, пытаясь подавить неизбежную рвоту. Но все было напрасно. Кислая струя желтой рвотной массы, окрашенной желчью, вырвалась из его рта и ноздрей, обжигая их. — Ты омерзительный кусок дерьма. Знаешь это?
Эвери кивнул, глаза его слезились. Моррис наклонился и приставил револьвер к голове Эвери. Он взвел курок. Пусть это будет поскорее. Эвери закрыл глаза.
— Нам надо отсюда выметаться, Карла.
— Но почему, Джимми? Почему?
Джимми раздраженно посмотрел на мать. Он стоял у окна, представляя, как чёрный пикап проезжает по их улице. Он знал, что это скоро будет. Он пытался объяснить матери ситуацию, рассказал ей все, что мог вспомнить, начиная с той ночи, когда встретил этого типа Дуайта, и до того момента, как все начали исчезать. Он даже рассказал ей об убийстве Карлоса Гарсии. И в деталях передал ей все, что содержалось в полученном им письме. Но она не восприняла из этого ничего.
— Я не понимаю, сынок, почему все это происходит...
— Потому что, — Джимми встал на колени у ее ног и зажал ее ладони в своих, — потому что этот человек — псих, понимаешь? Он может убить тебя.
— Зачем ему мне вредить? Он ведь за тобой охотится. .
До этого момента Джимми не сознавал, до какой степени глупа его мать. Он гневно отпрянул от нее и закурил сигарету.
— Джимми, ты бы лучше пошел с этим делом в полицию.
— Что копы будут делать для такой птицы, как я, Карла? Думаешь, им есть дело до таких ребят? Они небось и не поверят мне.
Джимми вспомнил о случае, когда Уор Зона избил клиент и оставил его, окровавленного, лежать в переулке. Копы остановились поглядеть, в чем дело. Когда они убедились, что их никто не видел рядом с мальчишкой, они пошли дальше. Уор Зон мог умереть. Мы сами о себе заботимся.
— Я пойду с тобой.
Джимми сердито выдохнул дым через нос.
— Правильно! У тебя еще меньше шансов. Мы просто должны на время слинять из Чикаго. Спрятаться, пока все не рассосется.
— Джимми! — Мать поднялась на ноги, и Джимми с удивлением увидел слезы у нее на глазах. — Ты должен пойти к копам. Никаких «если» или «но». А что будет с твоими друзьями? Ты не хочешь помочь им?
Джимми вспомнил того мальчонку в Милуоки, того, что был с Дэмером, — он выскочил голым и окровавленным из квартиры этого ублюдского психа, так копы вернули его Дэмеру, практически поднесли на блюдечке с голубой каемочкой, чтобы Дэмер мог закончить свою работу. Да, ма, пошли к копам.
— Как же им поможешь... Я не знаю, как их спасти. Надо, как всегда, делать ноги самому.
Он в упор посмотрел на мать, и она отвернулась.
— Что мне сделать для тебя? — спросила она.
— Ничего, Карла, ничего. Это тебе удается лучше всего.
Джимми пошел к двери, услышав ее рыдания. Он подождал секунду и услышал знакомые звуки: водка вынимается из укромного места, отвинчивается крышка, плеск, когда она льется в стакан.
Он обернулся и увидел, как его мать подносит ко рту прозрачную жидкость. Ее рука так тряслась, что расплескала ее на розовый халат. Он покачал головой:
— Боже милостивый! Есть только одна вещь, в которой на тебя можно положиться. Пьянство.
Карла сделала один долгий глоток, осушив стакан, поставила его на стол.
— Сейчас я хочу пойти в спальню и одеться.
— Большое дело.
— Когда я выйду, мы с тобой пойдем к этому твоему другу-священнику, о котором ты говорил. И расскажем ему обо всем...
— Он мне не друг. Я сказал уже тебе. Он ублюдок...
— Заткнись, Джимми. — Карла туго стянула халат у горла, будто озябла. — Мы пойдем к нему, а потом все вместе в полицию.
Казалось, она боится сына — так странно поглядывала на него.
— А теперь посиди на диване. Я сейчас.
Джимми смотрел, как мать выходит из комнаты, — вот скрипнули дверцы платяного шкафа, зашлепали по полу домашние туфли, когда она направилась из спальни в ванную.
Интересно, верит ли она, что застанет его здесь, когда вернется.
Джимми мягко прикрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной, с наружной стороны, и зажмурил глаза — столь велико было напряжение. Сердце его бешено колотилось, а на лбу выступили бисеринки пота.
Ну как оставить ее в квартире, где ее может схватить этот сумасшедший? Он ведь уже знает ее адрес. Это все равно что подписать смертный приговор своей матери.
Оттолкнувшись от двери, он вернулся в квартиру. Мать стояла в спальне, поднося ко рту стакан с водкой.
Джимми трясущимися пальцами вытащил сигарету.
— Ты не сделаешь этого. Без тебя я не уйду. А если останемся здесь вдвоем — погибнем оба. Все очень просто.
Ее глаза остекленели: зеленую радужную оболочку покрывала красная сеть лопнувших сосудов.
— Никто не собирается умирать, — прошептала она.
— Звучит не очень убедительно.
На ее глаза навернулись слезы, и она вытерла их тыльной стороной руки.
— Копы нам помогут, Джимми. Помогут...
— Нет!
— Но ты должен мне верить.
— Пойдем со мной, Карла. Разве ты не говорила, что у тебя есть родственники в Индиане? В Форт-Уэйне? Туда можно добраться на автобусе.
Карла фыркнула.
— Да они будут просто в восторге, если мы туда заявимся.
Одним махом Карла проглотила то, что еще оставалось в стакане, и уперлась взглядом в пол. Джимми попятился к двери.
— Хорошо, пошли, что-нибудь придумаем.
Карла молчала. Она уселась на край кровати и изучала свои ногти. Наконец, не глядя на него, сказала:
— Здесь я старшая, и я решила, что мы идем в полицию. Ты понял?
Но, несмотря на решительность тона, голос ее дрогнул, и Джимми окончательно понял, что мать его побаивается.
— Так ты идешь со мной или нет? — спросил Джимми.
— Я иду в полицию, — пробормотала она.
Что оставалось делать? Тащить ее за собой насильно?
Желая показать, что подчиняется воле матери и снимает с себя всякую ответственность за происходящее, Джимми воздел руки кверху..
— Будь по-твоему. Но выметайся отсюда поскорее. Здесь небезопасно, ма.
Он молча наблюдал, как она одевается.
Вдруг она остановилась и поглядела на него.
— А как насчет возможности уединиться ненадолго?
— Ты собираешься отвалить, в конце концов? Я имею в виду — сразу!
— Как только надену платье.
— Ладно.
Джимми вышел в гостиную. Затушив свой окурок, он начал грызть ногти.
Через несколько минут появилась Карла. Ярко-синее платье, в которое она облачилась, ее явно старило, делало еще более жалкой и потрепанной. Синий цвет подчеркивал нездоровую бледность ее кожи, неухоженность давно немытых волос. В руках она комкала синюю лакированную сумочку, которую наконец выставила перед собой как щит.
Вид у нее был явно испуганный.
— Идешь? — спросил он.
— Да, Джимми, уверяю тебя, это нужно сделать.
— Нет, ма, говорю тебе, это ничего не даст. Но, по крайней мере, ты хоть уберешься отсюда.
