Когда я отъезжаю достаточно далеко, останавливаю машину, открываю багажник и тащу кокон между деревьями. Полчаса я трачу на то, чтобы лопатой, взятой из гаража, вырыть яму по колено глубиной. На мне все еще перчатки. Пальцы снова сморщились от влажности. Когда яма уже достаточно глубока, я пинаю тело, и оно с глухим звуком скатывается в могилу.
Эта земля выставлена на продажу. Если я не закопаю яму, тело быстро изжариться на солнце, а маленькие зверьки, живущие поблизости, позаботятся о том, чтобы все улики были съедены. Но это рискованно: может объявится какой-нибудь провинциальный фермер.
Залезаю в яму и ножом вспарываю кокон. С помощью садовых ножниц, пинцета и молотка начинаю лишать труп зубов и отпечатков пальцев.
Скверная работенка, но я что-то насвистываю, чтобы развлечь себя, да и грязи меньше, чем я ожидал. Делаю все возможное, чтобы не перепачкаться кровью, но у меня это не получается. Через некоторое время набиваю руку и время летит незаметно.
Я складываю зубы и пальцы в отдельный полиэтиленовый пакетик, туда же кладу его бумажник и удостоверение. Потом обливаю тело остатками бензина, снова использую зажигалку из машины, чтобы подпалить еще одну тряпку, и бросаю ее на труп. Пахнет как шашлык.
Через четверть часа труп почти прогорел. Снова насвистывая, я закапываю яму, утрамбовываю землю, засыпаю сверху листьями и сухой травой. Возвращаюсь к машине и закидываю лопату Даниэлы Уолкер в багажник.
Останавливаюсь приблизительно в километре от дома, пропитываю машину бензином и поджигаю. В этой части города никто и не подумает вызывать пожарных. До дома дохожу пешком, с собой у меня видеокамера и пластиковый пакет.
Девять тридцать. У меня еще полчаса.
Я делаю две копии с пленки, хотя нужна мне только одна. Одну копию оставляю у себя в квартире. Вторую убираю в портфель, чтобы позже спрятать в надежном месте. Я вытряхиваю всю наличку из бумажника детектива, убираю ее в карман, а потом кидаю бумажник в пакет. Пальцы я размельчу и скормлю бездомным собакам позже. Зубы раздроблю молотком.
В девять пятьдесят выхожу и направляюсь в парк. Теплая ночь, полнолуние.
Идеальный вечер для романтики и смерти. За пояс у меня заткнут пистолет мертвого человека, но воспользоваться им я не собираюсь.
В заднем кармане моих брюк лежит заткнутый в ножны маленький ножик с пятисантиметровым лезвием.
Дохожу до парка, он абсолютно пуст. Иду к тому месту, где я лишился яичка. Здесь довольно прохладно, и меня пробирает озноб. Деревья в лунном свете указывают на меня своими черными пальцами. Я останавливаюсь рядом с тем пятачком травы, где моя жизнь изменилась навсегда. Мне интересно, заляпан ли он все еще моей кровью, но вокруг слишком темно, чтобы разглядеть.
Когда они приходят за ней, она уже в постели. Лежит и думает о Джо. Раздумывает о том, где он был сегодня вечером, когда она приехала к нему и постучала в его дверь. Внутрь заходить она не стала. И к его матери не поехала, на случай если он там. Как и не поехала к тому дому, где видела его накануне, хотя ей почему-то казалось, что как раз туда прокатиться следовало бы.
В последний раз полиция побывала у нее дома пять лет назад. Они приехали через два дня после того, как умер Мартин. Тогда была только одна полицейская машина. На этот раз прямо у входа остановилось сразу несколько. Мигалки включены, но сирены молчат. Зато в дверь стучат громко. Свет от мигалок, проникая сквозь занавески, мечется туда-сюда по обоям красными и синими отблесками.
Салли слышит, как отец и мать спрашивают, что происходит, а потом кто-то произносит ее имя. Она только успевает вылезти из постели и надеть халат, как распахивается дверь. В дверях стоит детектив Шредер, он выглядит усталым, очень раздраженным и смотрит на нее так, будто она в чем-то виновата.
— Что происходит?
— Тебе придется поехать с нами.
— Что?
— Поехали, Салли.
— Мне одеться можно?
На секунду он замирает, ему очень хочется сказать «нет», но потом он вызывает женщину-полицейского, которая через мгновение оказывается в комнате.
— Давай быстрее, — говорит он и закрывает за собой дверь.
Пока она влезает в джинсы и футболку, женщина молчит. Салли ее узнает, но не помнит ее имени. Натягивает куртку, носки и ботинки.
— Пойдем, — говорит женщина и открывает дверь.
В коридоре толпится с полдюжины полицейских. Они задают ее родителям вопросы и не отвечают на вопросы, которые родители задают им. Салли пытается успокоить их, сказав, что все в порядке, но она сама не слишком уверена в этом. Наручники ей не надевают, но сажают в зарешеченную полицейскую машину и увозят. Она замечает, что около половины машин остаются у ее дома. Если они обыщут ее комнату, она надеется, что они за собой приберутся. Почти все соседи высыпали из своих домов и смотрят.
Поездка до участка была самой быстрой в ее жизни. Эта срочность показалась ей весьма сомнительной после того, как ее посадили в комнате для допросов, оставили одну, закрыли дверь и исчезли на полчаса. Салли прохаживается по комнате, садится, снова прохаживается. Сердце ее бешено колотится, руки трясутся, и ей страшно, очень страшно, хотя она не понимает, чего именно боится. Что она сделала? В этой комнате она никогда не была. Здесь холодно, и она рада, что прихватила куртку. Стулья неудобные. Стол весь испещрен значками, оставшимися от ее предшественников. Ногтями, ключами, монетками, чем угодно, любыми подручными средствами люди оставляли сообщения на деревянной поверхности.
Человек, который входит в комнату через полчаса, ей не знаком. Обычный мужчина, но он ее пугает. Он просит ее протянуть вперед руки, и она протягивает. Он берет мазок с ее кожи, и когда она спрашивает зачем, он ей не отвечает. Потом он уходит.
Когда в комнату наконец-то входит детектив Шредер, она уже плачет. Он садится напротив и кладет на стол папку, но не открывает.
— Прости за все это представление, Салли, но это действительно важно, — говорит он и улыбается, одновременно придвигая к ней чашку кофе. Как будто он вдруг стал ее лучшим другом. Салли тут достаточно долго проработала, чтобы знать, что это лишь тактика.
— Что происходит?
— Как хорошо ты знаешь детектива Кэлхауна?
— Не очень хорошо. А что?
— Ты когда-нибудь общалась с ним за пределами участка?
— Никогда.
— Ни разу не ходила с ним выпить что-нибудь? В ресторанах с ним не сталкивалась? В шопинг-центрах?
Она бросает взгляд на чашку с кофе, но не притрагивается к ней.
— Нет.
— Ты была когда-нибудь в его машине?
— Что?
— В машине, Салли. Никогда не ездила с ним покататься?
— Нет.
— А ты вообще видела его сегодня?
— Вы спрашивали это сегодня утром.
— Я спрашиваю опять.
— Нет. Я не помню, когда в последний раз его видела. Может, вчера.
— Тебе нравится огонь, Салли?
— Я не понимаю.
— Огонь. Сегодня вечером был пожар. Поэтому у тебя взяли мазок. Мы искали следы бензина.
— Но вы ведь ничего не нашли, — говорит она утвердительно.
— Ты могла надеть перчатки.
— Но я ничего не поджигала.
— Сгорел дом.
— Мне нужен адвокат.
Шредер наклоняется и вздыхает.
— Ну же, Салли. Просто будь честна, и адвокат тебе не понадобится. Как давно мы друг друга знаем?
— Полгода.
— Ты мне доверяешь?
— В данный момент нет.
Он ухмыляется и снова наклоняется вперед.
— Сгоревший дом является местом преступления. Там была убита Даниэла Уолкер. И там же была убита Лиза Хустон.
Она узнает имена: две жертвы Потрошителя Крайстчерча.
— Я не поджигала этот дом.
— И ты никогда не была у детектива Кэлхауна в машине?
— Нет.
— Ладно. Тогда тебе не о чем беспокоиться.
— Тогда почему я так беспокоюсь?
Он улыбается ей, но тепла в этой улыбке Салли не находит.
— Дай-ка я покажу тебе три вещи, — говорит он. Открывает папку, и взору предстает герметичный пластиковый пакет для улик, лежащий поверх фотографии. В пакете — билетик с парковки. Фотографию она рассмотреть не может.
— Это мы нашли сегодня под столом у детектива Кэлхауна. Очень интересная штучка оказалась. На этом билетике отпечатки детектива. Мы это знаем, потому что все, работающие в участке, сдают свои отпечатки пальцев. Все. Даже люди, отношения к полиции не имеющие. Уборщики, например. Даже Джо. Даже ты.
Салли не знает, что сказать, поэтому она молчит. Сжимает распятие покрепче. Она его не отпускала с тех пор, как попала сюда.
— Вторые отпечатки, найденные на этом билетике, принадлежат тебе.
— Что это означает?
— Само по себе? Немного. Это значит, что и ты, и детектив Кэлхаун в какой-то момент держали его в руках. Знаешь, мы съездили на ту парковку, откуда этот билетик. На нем проставлена дата пятимесячной давности.
