Я вытащил пистолет и медленно, дюйм за дюймом, потянул на себя дверь. К открывшемуся мне зрелищу я был никак не готов.
Томас Пирс распростерся на кровати, которую когда-то делил с Изабеллой Калайс.
В руке он сжимал сверкающий и острый, как бритва, скальпель.
Грудь Пирса была распорота. Он сделал себе вскрытие точно так же, как любой из своих многочисленных жертв. Жизнь в Томасе едва теплилась, но он дышал и находился в сознании. Со стороны это выглядело неправдоподобным.
Пирс заговорил. Не знаю, каких нечеловеческих сил это ему стоило.
– Тебе не приходилось видеть раньше художества мистера Смита?
Я нашел в себе мужество лишь слегка мотнуть головой. За долгие годы работы по расследованию самых разных убийств я впервые сталкивался с подобным. Лоскуты кожи, свернувшиеся рулонами, обнажали его мышцы и связки. Я одновременно испытывал и страх, и шок, и отвращение.
Томас Пирс стал жертвой мистера Смита. Последней ли?
– Не подходи ближе. Стой, где стоишь, – его шепот прозвучал, как команда.
– С кем я разговариваю? С Томасом Пирсом или с мистером Смитом? – собравшись с духом, спросил я. Пирс еле заметно пожал плечами:
– Оставь свои психологические эскапады. Я куда умнее тебя.
Мне ничего не оставалось, как только кивнуть. Да и имело ли значение, кто сейчас был моим собеседником: Пирс или Смит?
– Я, Пирс, убил Изабеллу Калайс, – словно заклинание повторил он привычную фразу. Глаза его закрылись, будто в трансе. – Я, Пирс, убил Изабеллу Калайс.
Он приложил скальпель к груди, готовый нанести последний удар. Мне хотелось отвернуться, но я был не в силах сделать это.
«Этот человек хочет пронзить собственное сердце, дабы завершить полный жизненный круг, – мелькнула мысль. – Значит, буква "С" все-таки обозначала Смит».
– Ты так и не избавился ни от одной вещи Изабеллы, – проговорил я. – Даже все ее фотографии на местах.
Пирс кивнул:
– Да, доктор Кросс. Все эти годы я оплакивал ее.
– Именно так я и думал. С этим были согласны и специалисты из поведенческой группы в Куантико. Но потом все-таки мне открылась правда.
– И что же ты понял? Расскажи-ка мне что-нибудь обо мне, – он усмехнулся, и я вновь поразился, насколько быстро и ясно работает его мозг.
– Те, прочие убийства. Ведь ты не хотел никого убивать, верно?
В глазах Пирса вспыхнул огонь. Теперь он поддерживал в себе жизнь лишь огромным усилием воли. Его надменность внезапно напомнила мне Сонеджи:
– Так почему же я поступал так?
– Ты просто наказывал сам себя. Каждое убийство было как бы римейком смерти Изабеллы. Ты снова и снова повторял один и тот же ритуал. Каждый раз, убивая, ты заново переживал ее смерть.
Томас застонал:
– Я убил ее здесь, на этой кровати!.. Ты можешь себе это представить? Конечно же, нет… И никто не может. Он занес скальпель над грудью.
– Пирс, не надо! – истерично выкрикнул я. Надо было как-то реагировать: я бросился к Томасу, и скальпель вонзился в мою правую ладонь. Закричав от боли, я разжал руку, и Пирс выдернул скальпель.
Я схватил с постели желтое одеяло и накрыл им Томаса сверху, прижав к матрасу. Он сопротивлялся, размахивая руками, как бешеный.
– Алекс, нет! Алекс, берегись! – раздался сзади рев Сэмпсона. Краем глаза я увидел, как Джон метнулся к кровати. – Алекс, скальпель!
Пирс продолжал бороться. Он выкрикивал какие-то ругательства, но я не слушал его. Сила Томаса показалась мне просто поразительной. Я не видел скальпеля и не знал, держит ли Пирс его до сих пор в руке.
– Пусть Смит убьет Пирса! – визжал он.
– Нет! – так же яростно орал я. – Ты мне нужен живой!
И в этот момент снова произошло нечто невероятное и непредвиденное.
Сэмпсон выстрелил почти в упор. В небольшой комнате грохот показался мне оглушающим. Томас забился в конвульсиях, задрав вверх обе ноги и издавая вопль раненого зверя. Этот нечеловеческий крик мог принадлежать только пришельцу.
Сэмпсон выстрелил во второй раз. Из горла Пирса вырвался странный рокочущий утробный звук. Глаза его закатились, открывая белки, и скальпель, зазвенев, упал на пол.
Я покачал головой:
– Больше не надо стрелять, Джон. Пирс и мистер Смит умерли. Да упокоит ад их души.
Раненый, перебинтованный, опустошенный изнутри, я все-таки оказался дома – и как раз вовремя, чтобы пожелать детям спокойной ночи. У Деймона и Дженни теперь были разные комнаты. Они сами этого захотели. Нана уступила Дженни свою спальню на втором этаже, перебравшись в маленькую комнатку рядом с кухней, что старушку вполне устраивало.
Я был так счастлив снова оказаться дома!
– Кто-то здесь изрядно потрудился над интерьером, – заметил я, заглядывая в новую спальню дочери. Она очень удивилась моему раннему и успешному возвращению с поля боя, и ее мордашка засветилась от радости, словно тыква на Хэллоуин.
– Я все сделала сама, – гордо заявила Дженни, демонстрируя натруженные бицепсы. – Правда, Нана помогла мне повесить занавески. Мы сами сшили их на машинке. Тебе нравится?
– Ты – хозяйка высшего класса! – похвалил я дочурку. – Видимо, я пропустил все самое интересное.
– Это точно, – рассмеялась Дженни. – Иди сюда!
Я приблизился к ней, и моя маленькая девочка заключила меня в самые теплые объятия во всей истории взаимоотношений отцов и дочерей. Я сразу почувствовал себя в безопасности.
Затем я отправился к Деймону. Раньше здесь была общая детская… Я остановился на пороге, потрясенный произошедшими переменами.
Сын выбрал смешанный стиль: симбиоз монстров из комиксов и спорта. Это получилось и по-мужски, и по-детски чувственно. Мне понравилось, как он распорядился своей комнатой. В ней ощущался характер Деймона.
– Ну, теперь вам придется позаботиться и о моей норе, – предупредил я его.
– Мы сегодня пропустили занятия боксом, – напомнил он, но не жалуясь, а просто констатируя факт.
Мы тут же устроили побоище на его кровати, и я вынужден был согласиться на проведение двойного урока завтра вечером в подвале. Я уже с нетерпением ждал наступления нового дня. Дженни и Деймон взрослели очень быстро. Не было на свете отца счастливее меня.
Мне здорово повезло.
Я снова дома.
Мне хотелось начать жить по-другому, но очень трудно изменять устоявшиеся привычки. Есть у меня любимая поговорка: «Голова послушна велениям сердца».
Сегодня вечером я решил предпринять некоторые шаги в этом направлении.
Кристина все еще жила в Митчелвилле, но уже не в своем прежнем доме. Она говорила, что ей очень больно оставаться там, где был убит ее муж во время расследования дела Джека и Джилл. Она переехала в кондоминиум и устроилась там прекрасно.
Я свернул с шоссе Джона Хэнсона и, проехав несколько кварталов, увидел, что у нее на веранде горит свет. Я остановил машину и некоторое время сидел в темноте, не выключая мотора.
Свет на веранде и в гостиной продолжал гореть, а за остальными окнами прятался мрак. Мои часы показывали без четверти одиннадцать. Надо было сначала, конечно, позвонить.
Наконец, я вылез из своего старенького «порше» и направился к дому.
Я позвонил и стал ждать, чувствуя себя уязвимым в ярком электрическом свете, заливавшем крыльцо.
Голова послушна велениям сердца.
Кристина очень долго не реагировала на звонок, и я начал беспокоиться. Сказалась старая привычка: победитель драконов всегда настороже.
Неужели что-то случилось в ее доме? С собой у меня был «Глок», который я мог носить, по закону, когда и где угодно.
Ночной воздух был пропитан нежным ароматом цветов. Тонкие природные запахи напоминали мне духи, которыми иногда пользовалась Кристина. «Страсть Гардении». В шутку я называл их «Гардения в засаде».
Я уже собирался позвонить во второй раз, когда дверь неожиданно распахнулась.
– Вот это сюрприз! – воскликнула, лучезарно улыбаясь, Кристина. Ее карие глаза сразу заметили белевший бинт. – Что у тебя с рукой? – тут же забеспокоилась она.
Я неопределенно пожал плечами:
– Пустяки. Царапина.
– Никогда тебе не стать хорошим актером.
– Что ж, видно не судьба, – рассмеялся я. Кристина вышла ко мне в потертых джинсах, простой белой рубашке, завязанной узлом на животе, и босиком. Еще не было случая, чтобы эта женщина не нравилась мне в любом из своих нарядов, и у меня всегда начинала кружиться голова.
– С тобой правда все в порядке, Алекс? Я была в саду, и мне показалось, что ты уже вернулся из Бостона. Теперь меня тоже одолевают предвидения и предчувствия, прямо как тебя.
Я заключил ее в свои объятия, и все снова стало таким, каким ему и положено быть. Я почувствовал себя целым, навечно связанным с рекой жизни и добра. Сколько лет я был лишен этого сладостного ощущения!
– И это было частью моего предчувствия, – прошептала Кристина. – Мне очень хотелось, чтобы ты приехал и обнял меня, Алекс.
