Джон поперхнулся.
Она улыбнулась, но скорее не ему, а самой себе.
— Мы расстались два года назад.
— Почему?
— Потому что, когда так долго кого-то знаешь, когда растешь вместе с кем-то, ты слишком… — Она запнулась, подбирая нужное слово. — Оголен, — наконец решила она. — Слишком уязвим. Я знаю все о нем, а он знает все обо мне. Так нельзя любить человека по-настоящему. Я хотела сказать, любить его, конечно, можно — он как будто часть меня, часть моего сердца, — но с ним нельзя быть такой, какой тебе хочется. Нельзя любить его как любимого. — Она пожала плечами. — Если бы я действительно заботилась о нем, я бы бросила его, чтобы он мог жить своей жизнью.
Джон не знал точно, что на это сказать.
— Он был бы сумасшедшим, если бы отпустил тебя.
— Ну, в этой истории учитывается не только моя точка зрения, — призналась она. — Могу сказать, что я настоящая стерва, если ты сам этого еще не заметил. А что насчет тебя?
— Меня? — вздрогнув от неожиданности, переспросил Джон.
— Есть у тебя подружка?
Он засмеялся.
— Ты шутишь? Я сел, когда мне было шестнадцать. Единственная женщина, которую я видел, была моя мать.
— А как же насчет… — Она умолкла. — Ты ведь был мальчишкой, верно? Когда попал в тюрьму?
Джон почувствовал, как у него сами собой сжимаются челюсти. Он кивнул, не глядя на нее и стараясь прогнать из головы воспоминания о Зебре, об этих черно-белых зубах, о его руках, давящих на его затылок.
Если она что-то и заметила, то виду не подала. Вместо этого она подула на свой кофе и наконец сделала первый глоток.
— Черт, он остыл.
Джон подал знак официантке.
— Как вам у нас? — спросила та.
— Хорошо, спасибо, — ответил Джон, позволив подлить в свою чашку еще кофе.
Он не привык к такому количеству кофеина по утрам, и руки у него вспотели. Или, возможно, он просто нервничал из-за того, что здесь была Робин. Она разговаривала с ним так, будто они хорошо знали друг друга. Джон не мог вспомнить, было ли в его жизни такое время, когда он вел с кем-то такой разговор.
— Дайте мне знать, если что-нибудь понадобится, — сказала официантка.
Робин подождала, пока она отошла, и спросила:
— Итак, Джон, чем же ты занимался, после того как вышел на волю?
— Воссоединялся со своей семьей, — ответил он, а потом не удержался и добавил: — Я искал своего кузена. Есть кое-что, о чем нам с ним нужно потолковать.
Робин взглянула через плечо на мужчину, сидевшего в одиночестве в угловой кабинке. Джон посмотрел на его отражение в зеркале, подумав, что это, может быть, один из ее клиентов. На нем был костюм-тройка. Он, наверное, адвокат или доктор, которого дома ждет семья.
— Джон?
Он посмотрел на Робин.
Она удивила его, спросив:
— В какую беду ты попал?
— Ни в какую.
— Ты говорил мне, что кто-то шантажирует тебя.
Он кивнул.
— Говорил.
— И кто это?
Джон взял чашку в две руки. Ему хотелось ответить ей, рассказать обо всем, что с ним произошло, но у Робин хватало своих проблем, чтобы взваливать на себя дополнительное бремя. К тому же он не разделял оптимизма Джойс насчет того, что тетя Лидия все сделает правильно. Майкл по-прежнему оставался ее сыном, даже если при этом был садистом и убийцей. Неизвестно, на что он еще способен. Джон не сможет жить, если с Робин по его вине случится что-то плохое.
— Я не могу впутывать тебя в это, — сказал он.
Ее рука коснулась его бедра.
— А что, если я хочу быть впутанной? — Рука ее двинулась выше, и у Джона перехватило дыхание. — Я знаю, что ты хороший парень.
Чтобы не задохнуться, ему пришлось приоткрыть рот.
— Тебе, наверное, не стоит…
— Я знаю, что тебе не с кем поговорить, — сказала она, крепко сжав его ногу. — Я просто хочу, чтобы ты знал, что можешь поговорить со мной.
Он покачал головой и прошептал:
— Робин…
Она принялась двигать рукой вверх и вниз.
— Давно уже такого не было, да?
Никогда, подумал Джон. Такого с ним не было никогда.
— Хочешь пойти куда-нибудь и поговорить?
— У меня не… — Мысли путались, он плохо соображал. — У меня нет денег, чтобы…
Она придвинулась ближе.
— Я же сказала. Я не на работе.
Он сжал ее руку.
— Я не могу.
— Ты не хочешь меня?
— Нет на свете такого мужчины, который тебя не хочет, — сказал он, подумав, что более правдивые слова им еще не произносились. — Я забочусь о тебе, Робин. Я знаю, что это глупо. Понимаю, что почти не знаю тебя. Но я не могу впутывать тебя в свои проблемы, ясно? Уже пострадало слишком много людей. Если что-то случится с тобой, если еще пострадаешь и ты… — Он покачал головой. — Когда все закончится, — сказал он, — когда все закончится, я найду тебя.
Робин убрала руку. Она поднесла чашку к губам и повторила вопрос:
— Кто шантажирует тебя, Джон?
Тон ее изменился. Он не мог сказать точно, в чем именно, но он стал напоминать тон надзирателей в тюрьме, когда они задают тебе вопрос, зная, что ты должен ответить, иначе они бросят тебя в карцер.
— Все скоро утрясется, — сказал он.
— Как это?
— Я уже занимаюсь этим вопросом, — сказал он. — Но прямо сейчас больше ничего сказать не могу.
— Ты мне действительно ничего не скажешь?
— Нет, — ответил он.
— Ты уверен, Джон?
Она говорила очень серьезно. Он вопросительно улыбнулся ей и сказал:
— Давай поговорим о чем-нибудь другом
— Мне необходимо, чтобы ты поговорил со мной, — сказала она. — Мне необходимо знать, что происходит.
— А о чем, собственно, речь?
— О твоей жизни, Джон. Неужели ты не можешь быть со мной откровенным?
Волосы у него на затылке зашевелились.
— Мне не нравится то, куда уходит наш разговор.
Робин поставила кружку. Она встала, и выражение ее лица стало жестким.
— Я пыталась тебе помочь. Помни об этом.
— Перестань, — сказал он, не понимая, что сделал не так. — Робин…
Он почувствовал чью-то руку на своем плече и, подняв глаза, увидел, что у него за спиной стоит мужчина в костюме-тройке.
— В чем дело? — спросил Джон.
Мужчина взглянул на Робин, и Джон тоже посмотрел на нее.
— Мне очень жаль, Джон, — сказала она, и по ее виду это было очень похоже на правду, только Джон не знал почему.
Она полезла в сумочку и вытащила кошелек. Как это ни глупо, но он подумал, что она собирается заплатить по счету. Он уже открыл рот, собираясь сказать, чтобы она не беспокоилась, и заметил, как что-то блеснуло, когда она раскрыла свой полицейский жетон.
— Я коп, — сказала она, как будто он и сам этого не видел.
— Робин…
— Собственно говоря, это Энджи. — Мужчина в костюме крепче сжал его плечо. — Давай-ка выйдем отсюда.
— Нет… — Джон почувствовал, как тело его начинает трястись, а мышцы становятся ватными.
— На улицу! — скомандовала Робин и, подхватив его под руку, заставила встать.
Он шел, опершись на нее, как инвалид, в то время как мужчина открыл им дверь. Точно так же вели себя копы из Декатура, когда вытаскивали его из спальни. Они спустили его по лестнице, вывели во двор и на глазах у соседей надели на него наручники. Раздался чей-то крик, и когда он оглянулся, то понял, что это мама. Эмили упала на колени, а Ричард даже не попытался поднять ее, когда она зарыдала.
Солнце на парковке перед закусочной палило нещадно, и Джон часто заморгал. Он понял, что задыхается. Тюрьма. Они забирают его в тюрьму! Они заберут его одежду, обыщут его, снимут отпечатки пальцев и бросят в камеру, в компанию к заключенным, которые только и ждут его возвращения, ждут возможности показать ему, что они на самом деле думают об осужденном за изнасилование ребенка, который не смог жить на воле.
— Уилл! — Она обращалась к мужчине за спиной у Джона. — Не нужно.
Джон увидел серебристые наручники, которые тот держал в руке.
— Прошу вас… — выдавил из себя Джон.
Он не мог дышать. Колени его подгибались. Последнее, что он запомнил, была Робин, подхватившая его, чтобы он не упал.
8:55 утра
Энджи чувствовала себя грязной. Даже после обжигающе горячего душа ей все равно продолжало казаться, что она уже никогда не отделается от этого внутреннего ощущения.
Выражение лица Джона, стоявшее у нее перед глазами, — страх, понимание, что его предали, — рвало сердце, как кусок зазубренного металла. Уилл отвел Джона в машину и усадил на заднее сиденье, словно ребенка, приготовившегося к поездке в магазин. Энджи стояла и думала: «Вот двое мужчин, чьи жизни я поломала».
Она ушла, прежде чем Уилл успел остановить ее.
Что в Джоне Шелли было такого, отчего ей хотелось спасти его? Возможно, это было вызвано тем, что он был один на всем белом свете. Возможно, из-за того, что он носил свое одиночество, словно защитные латы, которые были видны только Энджи. Он был похож на Уилла. В точности как Уилл.
