Эти странные моменты, когда разум подбрасывал далекие воспоминания, с прошлого месяца значительно участились. Это сбивало его с толку. Бесполезно было пытаться бороться с этим. Раньше он находил облегчение на дне бутылки. Но в итоге выпивка ввергала его рассудок в глубины, где возникали образы и чувства, с которыми совладать он никак не мог…
Он оглядел кухню – новую кухню в новой жизни в Марблхеде. Дом был довольно ветхим, и он потихоньку ремонтировал его комната за комнатой. Это отвлекало от невеселых мыслей. Потом он подумал о Тейлор Бартон, своей девушке, которая сейчас летела сюда из Лос-Анджелеса, где провела последние две недели.
Прошлое не хотело отпускать его.
Поднявшись наверх, он переоделся в спортивные шорты и футболку, натянул кроссовки и намотал девять километров в лабиринте тихих пригородных улиц, пока образы прошлого не начали наконец чернеть и исчезать, словно пленка, к которой поднесли зажженную спичку.
Джек принял душ, надел свежие джинсы и белую рубашку. Было без пятнадцати три. Самолет Тейлор прилетал в пять. Планировалось, что он приедет к ней к шести, они собирались готовить мясо. Осталось убить три часа.
Джек вышел на задний двор. Он поставил радиоприемник на пенек, включил трансляцию игры «Ред Сокс» и устроился в гамаке, натянутом между двумя деревьями. Небо было ярко-голубого цвета, и по нему медленно плыли густые облака.
Где-то на задворках сознания застрял образ Патрика Долана с залепленным ртом, который так и не смог ничего сказать жене и сыну. Потом всплыли воспоминания об утреннем происшествии. А позже – о событиях шестилетней давности. Он попытался отогнать их и сосредоточиться на игре. Он представил, как сидит в Фенвей-парк, смотрит игру с трибун, чувствует запах хот-догов и пива и слушает милый сердцу звук удара биты по мячу. Наконец его разум успокоился, и он уснул.
Ему снился безлюдный пляж. Пейзаж знакомый, и небо, как всегда, черное и беззвездное. С моря дует холодный ветер, пробирающий до костей, но вода, в которой он стоит по лодыжки, теплая и приятная, как горячий душ. У него гость.
Аманда не особенно изменилась. Те же глаза цвета морской синевы, светлые длинные волосы схвачены на затылке резинкой. Глубокий разрез на горле затвердел и превратился в ужасную улыбку, рубашка и выцветшие джинсы покрыты запекшейся кровью. Она стоит на берегу, засунув руки в карманы.
– Привет, малыш! Как дела? – спрашивает она.
– Все хорошо.
– Я так давно тебя не видела. Сколько уже прошло? Пять лет?
– Где-то так.
– Хорошо выглядишь. Ни капли жира не прибавил. Похоже, ты даже можешь поднять машину.
– Много качаюсь. Тягаю железо. И бегаю. Много бегаю.
– Ты бегаешь, когда тебя что-то беспокоит. Что происходит?
– Все в порядке.
– Тогда почему ты стоишь в воде?
– Не знаю.
– Ты же не вернулся в ФБР?
– Нет.
Она глядит на него странным взглядом.
– Я ушел после… Я больше с ними не связан.
– Ты никогда не сможешь бросить ФБР по-настоящему, Кейси. Это всегда будет частью тебя. Как это место, и то, что происходит под водой. Как ты это называл? Погружение во тьму?
Он смотрит на нее, ощущая сильную боль в сердце.
– Мне не хватает тебя, Аманда.
– Мне тебя тоже не хватает, дорогой. Тут так одиноко. Километры пляжа, и не с кем поболтать. Жаль, что Сидни здесь нет.
– Кого?
– Сидни, нашей дочери. Я так ее назвала.
– Где она? Я хотел бы встретиться с ней.
Она хмурится.
– Она там, под водой. С другими, – отвечает она.
Ее лицо темнеет. Оно теперь такое же темное, как и небо.
– Она не должна быть там.
– Я знаю, но она не приходит, когда я зову ее.
– Позволь мне спуститься и забрать…
– Нет, ты не можешь снова спуститься туда. Посмотри, что с тобой стало… что стало с нами!
Он смотрит на воду. Она густая и черная, как краска.
– Обещай мне, Джек… Обещай мне, что не уйдешь под воду.
– Обещаю.
– Ты сдержишь слово на этот раз?
Джек проснулся. Он был весь в поту, но при этом его била дрожь. Где-то соседский сын звал собаку домой.
Дом Тейлор был крыт кедровым гонтом и увенчан двумя одинаковыми кирпичными дымоходами. Спереди располагалась широкая веранда. Сзади дома, который выходил на крутой утес и словно парил в небе, находилась еще одна, закрытая веранда и балкон с видом на океан. Мать Тейлор жила здесь одна, пока четыре года назад неожиданно не умерла во сне. Тейлор не хотела, чтобы дом, в котором она выросла с пятью сестрами, перешел к чужим людям, поэтому выкупила его у родственников и переехала туда из Лос-Анджелеса, где уже успела сделать карьеру успешного фотографа.
Новые окна были сделаны по энергосберегающей технологии Андерсона, ставни недавно покрасили темно-зеленой краской, а прошлой осенью Джек превратил чердак на третьем этаже в обширный офис с паркетным полом из светлого клена, фотолабораторией, балкончиком и сделанным вручную дубовым столом, который разместился перед широким эркером. Оттуда открывался чудесный вид на море.
Небольшая подъездная дорожка была обсажена дубами. Когда Джек припарковал взятый напрокат двухдверный «Понтиак Гранд Эм» с помятым бампером и без кондиционера позади серо-голубого «вольво» с массачусетскими номерами, включилось устройство для поливки газонов. «Вольво» была ему незнакома.
Он выбрался из машины и направился к двери. Сосед Тейлор готовил барбекю у себя на веранде. Его малолетние сыновья пытались на скейтах заехать на деревянный пандус. Из магнитолы доносился какой-то богомерзкий реп. Джек подошел к дому, увидел, что дверь за противомоскитной сеткой не заперта, и вошел.
В прихожей были развешаны цветные фотографии стран, разрываемых войной, которые посетила Тейлор. Когда он встретил ее три года назад на рождественском благотворительном приеме в «Истерн Йот-клаб», она как раз вернулась из трехмесячной командировки в Боснию, где ей приходилось работать среди свиста пуль и взрывов снарядов. Один такой снаряд убил ее друга детства, который посвятил жизнь миссионерской деятельности. Там она сделала фото, которое позже принесло ей признание: медсестра, выбегающая из разбомбленной больницы, держит на руках кричащего ребенка, прикрывая его от пламени, которое уже охватило ее. Теперь Тейлор фотографировала на светских приемах. Она пользовалась спросом как у киностудий, так и у звезд экрана первой величины, режиссеров и музыкантов. В журналах, посвященных фотоделу, ее называли второй Херб Риттз.
В доме было тепло и пахло горящими дровами. Из динамиков, установленных в каждой комнате, неслись песни Рея Чарлза. Джек вошел в обставленную со вкусом кухню, тоже недавно переделанную, что было довольно забавно, поскольку стряпня Тейлор скорее напоминала неудавшиеся научные эксперименты. На кухонном столе стояла початая бутылка «мерло». Дверь на балкон была открыта, но Тейлор там не было. Он уже собрался подняться наверх, когда услышал ее смех.
Она вошла в кухню, и ее улыбка стала еще шире. В одной руке у нее был пустой бокал из-под вина, другой она поправляла светлые волосы до плеч. Она все еще была одета, как жительница Лос-Анджелеса. Тонкий белый хлопковый свитер с вырезом мысиком оставлял открытым пупок и кожу живота, смуглую и гладкую, как коричное масло. Черные брюки из лайкры облегали длинные стройные ноги. Завершали наряд черные туфли.
– Привет, малыш! – улыбнулась Тейлор.
Все, что он мог сделать, – это просто смотреть на нее и улыбаться. Она была среднего роста и в отличной форме, что объяснялось занятиями аэробикой и тренировками с отягощением. Голубые глаза излучали тепло и доброту, а улыбка заставляла забыть обо всех невзгодах. Как и его жена, Тейлор обладала способностью мгновенно расположить к себе человека и заставить его думать, что для нее он является центром мира.
– Мы не виделись две недели, и тебе нечего мне сказать? – спросила она.
– Почему ты так одета? Мы куда-то идем?
– Вообще-то у меня назначено свидание, поэтому я собираюсь попросить тебя уйти. Этот парень такой крутой, сидит на стероидах… Да ты понял, одни мышцы, никаких мозгов.
Она подмигнула Джеку.
– Можно поцеловать тебя, прежде чем я уйду?
Какое-то мгновение она раздумывала.
– Ладно, но только быстро.
Она поставила бокал на стол, обняла Джека и положила руки ему на затылок. У нее были теплые мягкие губы, пахнущие вином, а волосы хранили аромат кокосового шампуня и легкий запах духов от Кельвина Кляйна, которые она любила.
