Энджи чувствовала, как Майкл, возбужденный ее болью, все сильнее прижимается к ней.
— Сними это, — тяжело дыша, сказала она. — Сними маску.
Он покачал головой.
— Дай мне увидеть тебя.
— Нет.
— Уилл… — прошептала она.
Где сейчас Уилл?
— Что?
Она замотала головой, замигала, не давая себе потерять сознание.
— Уилл…
— Это не Уилл, — сказал он, свободной рукой стянул лыжную маску и отшвырнул ее в сторону. — Это Майкл. Это я делаю с тобой все это.
— Уилл…
Он повернул ее голову, заставив смотреть на себя.
— Кто делает это с тобой, Энджи?
— Уилл…
— Посмотри на меня, — повторил Майкл, и голос его стал жестким. — Посмотри на меня, Энджи!
Он сильнее прижал ее к полу. Сломанные кости сместились, и Энджи застонала.
— Помоги… — прошептала она, голос ее уже не слушался.
— Ну вот, — сказал Майкл. — Вопль о помощи.
— Нет! — корчась под ним, заплакала Энджи. — Прошу тебя, не делай мне больно… Пожалуйста!
Майкл выронил нож и принялся расстегивать джинсы. Его руки были уже в штанах, когда Энджи резко приподнялась и ударила его головой в лицо.
Этот удар ошеломил Майкла, но прежде чем он успел прийти в себя, она схватила нож левой рукой. Теперь уже Энджи сидела на нем верхом. И это она держала нож у его горла.
— Тупой выродок! — пробормотала она, брызгая слюной и кровью ему в лицо. — Стекло на лестнице… Я перерезала веревку стеклом.
Он ничего не сказал, но она все поняла по его глазам. Нет!
Энджи трясло от ярости, и она еще сильнее прижала нож к его горлу. Майкл не сопротивлялся — жестокий насильник, бесчеловечный убийца, он сдался сразу.
Сколько мужчин… Сколько мужских лиц запечатлелось в ее мозгу! Их ухмыляющиеся перекошенные рты, когда они долбили ее; их руки, выворачивающие ее запястья с такой силой, что на следующие день там болело намного больше, чем между ног.
Даже если Жасмин удастся выбраться отсюда живой, у нее в памяти навсегда останется лицо этого мерзавца, останется ощущение его рук на теле, и это воспоминание будет всплывать всякий раз, когда к ней прикоснется мужчина. Даже если она будет этого мужчину любить, даже если будет хотеть его больше, чем кого бы то ни было в мире, закрывая глаза, она будет видеть перед собой лицо Майкла.
Быть изнасилованной — это еще не самое страшное. Остаться в живых после этого — вот что убивает.
— Энджи!
Наверху раздался удар, потом треск ломающегося дерева. Передняя дверь с грохотом распахнулась.
— Энджи! — закричал Уилл. — Где ты?
Она наклонилась к Майклу, заставив его смотреть себе прямо в глаза, и прошептала:
— Поцелуй вот это, тупой ублюдок!
И воткнула ему нож под ребра.
Рот Майкла приоткрылся. Вытянув нож, Энджи снова всадила его по самую рукоятку, издав душераздирающий крик:
— Помогите! Я внизу!
Она вынимала нож и била им снова и снова, продолжая кричать, пока не охрипла:
— Уилл! Мы здесь, внизу!
— Энджи!
Уилл пытался выломать дверь погреба. Та трещала, но держалась.
— Уилл! — умоляла она, всаживая нож Майклу в живот. — Помоги мне!
Прогремели три выстрела, которые разнесли замок. Когда на ступеньках послышались шаги, она, используя торчащий нож, как ручку, рванула тело Майкла на себя.
Уилл схватил его и отшвырнул в сторону, как мешок с мусором.
— Энджи! — Уилл едва мог говорить. — Он ранил тебя? Ты в порядке? — Он попытался забрать нож, но она не могла разжать пальцы. — Все хорошо. Я здесь.
— Уилл…
— Твои руки… — с ужасом прошептал он. — Что он сделал с твоими руками?
В дом вошел кто-то еще. Она увидела мужчину, бегущего по лестнице. Джон Шелли остановился как раз перед последней ступенькой. Он посмотрел на Майкла, потом на Жасмин, как будто не мог решить, что делать.
— Энджи… — Уилл обнял ее обеими руками и принялся укачивать, как маленькую. Она не останавливала его, хотя у нее все болело. — Ох, Энджи…
Джон подошел к девочке, проверил пульс, осмотрел рану на голове.
Энджи не отрывала глаз от Майкла. Она хотела, чтобы ее лицо было последним, что он увидит.
Глаза его были открыты. Кровь лилась рекой, и на полу уже образовалась целая лужа. Кровь заполняла легкие, и на губах Майкла появились розовые пузыри. При каждом вдохе из ран, оставленных ножом Энджи, вырывался свист.
Майкл понимал, что с ним случилось.
Он был в ужасе!
Уилл прижался губами ко лбу Энджи.
— С тобой все хорошо, — прошептал он. — С тобой все о’кей.
Веки Майкла затрепетали. Подвал заполнился булькающими звуками, когда он начал захлебываться собственной кровью. Потом рот его широко открылся, и оттуда хлынула кровь.
Энджи сложила губы бантиком и отправила ему прощальный воздушный поцелуй.
13 февраля 2006 года
— Вы.
Это было единственное, что сказала Лидия Ормевуд, когда открыла дверь и увидела на пороге Джона и Джойс.
Мать Майкла выглядела хорошо для своего возраста, или — что более вероятно — потратила немало денег, чтобы добиться такого результата. Хотя Джон знал, что Лидии уже под семьдесят, кожа на ее лице оставалась молодой и здоровой. Даже шея и руки, на которых годы обычно отражаются в первую очередь, были у нее такими же гладкими, как у Джойс.
Судьба к ней благоволила, это было очевидно. Жила она в Винингсе, одном из самых дорогих пригородов Атланты, в новом трехэтажном доме. Белые стены, на полах из отбеленного дубового паркета — белые ковры. В гостиной стоял белоснежный рояль, а возле отделанного мрамором камина располагались два черных кожаных дивана. На окнах висели шелковые занавески нежного кремового цвета, на стенах — абстрактные картины ярких основных цветов, вероятно оригиналы. Лидия была одета в черное. Джон не знал, было ли это ее обычным нарядом или же это траур по сыну.
Когда Джона арестовали, Джойс находилась в здании суда округа Де-Кальб, где в поисках Лидии просматривала старые записи страницу за страницей. Взяв на работе отгулы, она перекапывала все публичные архивы, какие только смогла найти. С тех пор как умер Барри, Лидия еще дважды выходила замуж и разводилась. Каждый раз она меняла фамилию, но Джойс все-таки удалось найти след матери Майкла через знакомого, который работал в отделе социального страхования. Когда дядя Барри умер, он был облачен в системе всеми имущественными правами. Лидия начала собирать чеки его социального страхования четыре года назад.
Через три дня у Джойс уже был ее адрес.
Они уселись перед камином: Джойс и Джон на одном неудобном диване, Лидия — напротив них, на другом. Она сидела, выпрямив спину, колени сомкнуты, ноги слегка наклонены в сторону — настоящая Мисс Хорошие Манеры — и смотрела на Джона с нескрываемой ненавистью.
Он знал, что выглядит ужасно. Мисс Лэм постучала в его дверь сегодня в пять утра. Она вручила ему емкость для анализа мочи, а сама принялась осматривать квартиру в поисках запрещенных предметов. Когда он вернулся из туалета, то застал ее с фотографией матери в руках. Джон стоял, держал в руках пробирку, и чувствовал, как внутри медленно разгорается стыд. Еще одно унижение, которое он навлек на Эмили. Когда же все это закончится? Когда его мать наконец получит возможность почить в мире?
— Мы здесь по поводу Майкла, — сказала Джойс.
— Он был моим сыном, — сообщила им Лидия, как будто все было так просто.
Джойс напряглась, и Джон покачал головой, умоляя ее проявить терпение. Он любил свою сестру, но она жила в мире, где было только белое и черное. Когда она сталкивалась с оттенками серого, то просто не знала, как себя вести.
— С девочкой, которую он похитил, все хорошо, — сказал он Лидии.
— Прекрасно, — ответила она, равнодушно пожав плечами, словно отмахиваясь от этого факта.
Джон ждал, но она так и не спросила об Энджи Поласки, не поинтересовалась здоровьем последней жертвы своего сына. Похоже, сейчас ее вообще ничего не интересовало.
— Если бы вы могли…
— Он ненавидел тебя, и ты это знаешь.
Джон и сам уже догадался, но ему нужно было кое-что понять.
— За что?
— Не знаю, — ответила она, расправляя юбку. На пальце у нее было массивное золотое кольцо шириной не меньше сантиметра с большим бриллиантом. — У него, похоже, была навязчивая идея в отношении тебя. Он собирал газетные вырезки. — Она встала. — Сейчас принесу. — И вышла из комнаты, мягко ступая по белому ковру.
Джойс шумно выдохнула сквозь зубы.
— Успокойся, — сказал Джон. — Она не обязана этого делать.
— У нее в руках твоя жизнь.
— Я знаю.
Он уже привык, что его жизнь контролируют другие люди, будь то отец, Майкл, надзиратели в тюрьме или Марта Лэм. Джон не помнил момента в своей взрослой жизни, когда бы он не старался кого-то ублажить, лишь бы только спокойно прожить еще один день.
