Ознакомительная версия.
Wings of Fire
© 1998 by Charles Todd «Крылья огня»
© Перевод, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
© Издание на русском языке, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
© Художественное оформление, ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)
Посвящается Д. – ты знаешь почему
Трупы обнаружила миссис Трепол, вдова, которая служила экономкой и кухаркой в доме покойных.
То утро было довольно ясное, но миссис Трепол впоследствии казалось, что над морем клубился туман, а из-за сплошной пелены дождя ничего не было видно.
На самом деле накануне ночью облака рассеялись. Море за мысом поблескивало в лучах неяркого майского солнца, дом отбрасывал длинные тени на мокрую траву. Когда она вышла из рощи и зашагала к огороду, подул теплый ветерок. Миссис Трепол ревниво оглядела капустные грядки, сравнивая их со своими. Она решила, что ее кочаны крупнее и сочнее. Да и как могло быть иначе! Ее сад всегда считался образцовым, лучшим в деревне. Она не раз подтверждала свои права, выигрывая призы на всех местных праздниках урожая. Ей показалось, что лук вытянулся – или он был таким еще в субботу? Ну да, лук может выращивать кто угодно. Зато в ее огороде сладкий горошек уже вовсю лез на опоры, а выращивать горошек – настоящее искусство. Ну а здесь никто не догадался хотя бы прутиками подпереть жалкие побеги! Здешний горошек еще зацвести не успеет, а она свой уже будет лущить. Старый Уилкинс, который ухаживал в Тревельян-Холле за садом и конюшней после того, как все молодые парни ушли на войну, в лошадях разбирался лучше, чем в овощах.
Правда, и старый Уилкинс любил позлорадствовать.
– Миссис Трепол, морковка у вас маловата, – говаривал он, бывало, перегнувшись через каменную стену, отделявшую ее палисадник от дороги. – Конечно, по сравнению с моей. – Или: – Бобы-то как вытянулись! Небось поздно посадили, а?
Старый дурень, вечно он лезет не в свое дело!
Немного успокоившись, миссис Трепол, как всегда, отперла ключом дверь черного хода и вошла в кухню. Убирать ей не нужно было. Обычно по понедельникам она брала выходной. Но в понедельник, то есть на следующий день, она собиралась съездить к сестре, Наоми, потому что ее муж предложил свозить их обеих утром на базар. Кроме того, мисс Ливия никогда не возражала, если она время от времени приходила не в тот день.
В длинном каменном коридоре было холодно и тихо. В конце коридора миссис Трепол сняла пальто, как всегда, повесила его на гвоздик, надела через голову фартук, а затем вошла в сердце своих владений. И сразу заметила, что миски для завтрака, обычно аккуратно составленные на сливную полку раковины, еще не тронуты. Оглядевшись по сторонам, она увидела, что все почти так, как было перед ее уходом вечером в субботу. На тщательно вымытом полу – ни крошки. И занавески никто не раздвинул.
«Ну надо же! – с жалостью подумала миссис Трепол. – Должно быть, мисс Ливия опять плохо спала – и до сих пор в постели!»
Выйдя в малую гостиную, она увидела, что и там шторы задернуты. Тогда ее впервые кольнула тревога.
Мистер Николас всегда отодвигал занавески с рассветом, чтобы посмотреть на море. Как-то он признался ей: когда он видит, как рассвет окрашивает воду, он понимает, что жив…
Раз мистер Николас не полюбовался рассветом, значит, мисс Ливии ночью было очень плохо! На памяти миссис Трепол такого ни разу не случалось за все годы, что она здесь работала. Мистер Николас всегда вставал с рассветом… всегда…
Она вышла в прихожую и поднялась по винтовой лестнице на второй этаж.
– Мистер Николас! – тихо позвала она. – Я пришла. Мне что-нибудь сделать? Хотите чаю?
В тишине ей ответило лишь гулкое эхо, и ей стало совсем не по себе. Конечно, если бы мистер Николас сидел у постели мисс Ливии, он бы услышал ее и вышел…
Если только с ним самим чего-нибудь не случилось…
Миссис Трепол подошла к комнате мистера Николаса и тихонько постучала. Никто ей не ответил. Немного подумав, она повернула ручку и открыла дверь.
Постель была застелена. Судя по всему, в ней не спали. Миссис Трепол сразу увидела: все осталось так, как было в субботу. Мистер Николас, конечно, был человеком аккуратным, но никогда он не застилал постель так ровно, без единой складочки, как она…
Миссис Трепол подошла к комнате мисс Ливии и снова постучала. И снова не услышала ответа. Она тихонько приоткрыла дверь, чтобы не побеспокоить ни мисс Ливию, ни мистера Николаса, если он заснул в кресле у постели сестры, и осторожно заглянула внутрь.
Постель мисс Ливии тоже оказалась нетронутой. Покрывало лежало гладкое, как стекло. Как и у мистера Николаса. И в кресле никого не было.
Миссис Трепол очень испугалась. Она стала прислушиваться. Если бы мисс Ливию ночью увезли к врачу, ей бы оставили записку на кухне! Правда, сегодня не ее день; мистер Николас мог и не знать, что она придет. И все равно кто-нибудь непременно обмолвился бы о происшествии на утренней службе. В Боркуме все любят посплетничать…
Тогда миссис Трепол направилась в конец коридора – к общему для мистера Николаса и мисс Ливии кабинету. Остановившись у двери, экономка снова постучала и подождала, а затем осторожно повернула ручку.
И тогда безотчетный страх сменился ужасом. Миссис Трепол судорожно прижала руку к плоской груди, словно защищаясь. Сердце под кончиками пальцев вдруг забилось часто-часто…
Несколько секунд она простояла так и не открыв дверь, отчаянно не хотелось ни звать мистера Николаса, ни прикасаться к дверной ручке…
Она не могла смотреть на то, что было там, за дверью, – во всяком случае, в одиночку, когда ее сердце колотилось так, словно собиралось выскочить из груди и убежать.
Миссис Трепол ринулась вниз по лестнице. В спешке она то и дело спотыкалась и два раза чуть не упала. Она торопилась: поскорее вернуться на кухню, в уют и безопасность. Но на кухне она не остановилась, а бросилась на улицу и побежала назад той же дорогой, какой пришла. Она торопилась к доктору Хокинзу. Только на улице она вспомнила, что забыла в доме пальто, но ничто не могло заставить ее вернуться в Тревельян-Холл. Дрожа, чуть не плача, она пробежала по огороду, даже не взглянув на капусту, и устремилась в рощу. За ней начиналась тропинка, ведущая в деревню.
Когда все остальные наконец разошлись по домам, оставшиеся в живых члены семьи собрались в гостиной – выпить и поговорить. Разговор вялый, искусственный, они, как чужие люди, впервые встретившиеся, никак не могли найти общую тему. По правде говоря, они и чувствовали себя чужими друг другу – особенно теперь, после того, что произошло. Все испытывали неуверенность, всем было не по себе. Каждый ушел в свои мысли.
Молчание нарушил Стивен.
– Как вы думаете, зачем они так поступили? – отрывисто спросил он.
Ответом ему было молчание. Слава богу, весь длинный день никто ни разу не задал этого вопроса. Ни на службе, ни на похоронах, ни после, на поминках в Тревельян-Холле, куда пригласили друзей семьи и местных жителей. Все переговаривались вполголоса. Говорили об Оливии и Николасе, делились воспоминаниями о разных незначительных происшествиях, встречах, разговорах. Теперь многое осталось в прошлом. Темы смерти все избегали, как будто сговорились. Никто не спрашивал, как и почему все произошло. В глазах местных жителей мелькало живое любопытство, но всем хватало деликатности не затрагивать щекотливую тему. Самоубийство!
И о стихах тоже никто не заикался.
– Нам-то что за дело? – резко ответила Сюзанна. – Они умерли. Хорошо бы этим все и кончилось…
– Как ты можешь так говорить? Николас и Оливия были тебе братом и сестрой…
– Сводными! – напомнила Сюзанна, как будто последнее обстоятельство уменьшало боль утраты.
– Ну ладно, сводными, но братом и сестрой! Неужели тебе все равно? Неужели в твоей душе ничего не шелохнулось?
– Шелохнулось, и еще как! Я рада, что их разрешили похоронить в нашем семейном склепе рядом с мамой, – ответила Сюзанна. – Спасибо нашему приходскому священнику! В прежние времена такого бы не допустили, о чем тебе прекрасно известно. Самоубийц на кладбище не хоронили, тем более – в подземной часовне! Кстати, заодно с ними осудили бы и нас. Нам и сейчас придется несладко. Что скажут наши лондонские друзья? Представьте, как тяжко будет встречаться с ними и знать, что за их сочувствием кроется жалость… – Она помолчала, видимо не желая бередить свежую рану. – И больше я не хочу об этом говорить! Нам сейчас предстоит решить другой вопрос: что будет с домом?
Ознакомительная версия.
