Ознакомительная версия.
— В нашем магазине самый широкий выбор красок для дома, офиса, дачного участка…
— Мне нужен господин Коржевский, — прервал брюнетку Турецкий.
При слове «Коржевский» ее улыбка стала еще шире и еще лучезарнее.
— Второй этаж. — Она широким жестом указала куда-то в глубь помещения и унеслась еще к одному незадачливому покупателю, нерешительно топтавшемуся у порога.
По винтовой лестнице Турецкий поднялся на второй этаж, где был встречен столь же ослепительной секретаршей, которая без лишних расспросов проводила его в кабинет шефа.
Дмитрий Коржевский без пиджака и в рубашке с закатанными рукавами метался по кабинету, размахивая теннисной ракеткой. Чуть не сбив Турецкого с ног, он в высоком прыжке нанес легкий удар — и зеленый попугайчик шлепнулся на ковер лапками вверх. Коржевский осторожно перенес его в клетку.
— Акселераты, — пожаловался он Турецкому, протягивая руку для приветствия, — научились клювами дверцу открывать.
Второй беглец голубовато-сиреневого цвета уселся на хрустальной люстре и косил в сторону хозяина, интересуясь, станет тот лупить по дорогому хрусталю или нет. Коржевский не стал, но ракетку держал под рукой и в клетку насыпал орешков в надежде, что попугайчик прельстится и покинет свое убежище.
Секретарша, очевидно по заведенному здесь этикету, внесла поднос с запотевшими баночками пепси и поставила на стол шефа. Отдельного столика для приватных бесед у окна с удобными креслами в кабинете Коржевского не было. Да и вообще, за исключением хрустальной люстры обстановка выглядела спартанской: светло-бежевые стены, разумеется выкрашенные той же тамбуровской краской, шкаф с папками, на котором стояла клетка с блудными попугаями, письменный стол без всяких новомодных канцелярских прибамбасов и довольно жесткие стулья.
— Я так понимаю, Женька не нашелся? — спросил Коржевский, открывая пепси и жестом предлагая Турецкому последовать его примеру.
— Иначе бы я к вам не приехал, — резонно ответил «важняк». — Кстати, а когда именно вы в последний раз видели Промыслова?
— Восемнадцатого или девятнадцатого числа. Боюсь, что точно не припомню. Я тут недалеко, на платной стоянке, парковал машину, и вдруг он подошел. Вам, наверное, нужны подробности?
— Конечно. — Турецкий медленно посасывал сладкую пепси, от которой еще больше хотелось пить.
— А подробности довольно стандартного рода. Как обычно. Он попросил у меня денег. Двести долларов, обещал отдать на следующей неделе. Выглядел Женька отвратительно: небритый, грязный. Хотите сигару? — Коржевский подвинул к Турецкому коробку. — Партнеры презентовали, настоящие голландские. А я не курю вообще, бросил, так что теперь угощаю гостей.
Турецкий отказался и закурил привычный организму «Кэмел». Почему-то сигары у него ассоциировались со знойной Кубой и еще более знойной Латинской Америкой, а «Кэмел», несмотря на одногорбого верблюда и пустыню, а значит, еще более знойную Африку, ни с чем не ассоциировался. Что в такую погоду было очень кстати.
— Ну и что — дали вы ему денег?
— Нет. То есть дал, конечно, но только пятьдесят, больше у меня с собой не было. Он собирался зайти в конце дня или на следующий день, но так и не появился.
— И не звонил?
— И не звонил, и, предваряя ваш следующий вопрос, где он может быть сейчас, не знаю.
— А какие-нибудь общие знакомые или там знакомые знакомых?
Коржевский только развел руками:
— Как вам сказать, Александр Борисович. По-моему, таковых не осталось. Грустно, но факт. Собственно, он и со мной отношений почти не поддерживал. Последние пару лет он много кололся, много лечился, потом снова много кололся, ему было не до знакомых. К тому же всем он был должен деньги, а отдавать, естественно, было нечем… Ах ты паршивец! — Коржевский вскочил с места и ринулся к клетке. Там пришедший в чувство зеленый попугайчик молча, стараясь не шуметь, ковырялся клювиком в дверце, пытаясь сбросить крючок, и, если бы не ободряющее кудахтанье сине-сиреневого собрата с люстры, ему бы это наверняка удалось. Но так Коржевский заметил и вовремя среагировал.
Зеленый, завидев хозяина, хлопнулся на бок и притворился мертвым, а сиреневый взволнованно вспорхнул, звякнув хрустальными сосульками, и, разумеется, был незамедлительно сбит ракеткой. После чего Коржевский замотал дверцу клетки проволочкой и спрятал ракетку в шкаф.
— Чем-то еще могу помочь?
— Само собой, — кивнул Турецкий. — Вы давайте-ка расскажите все, что сможете вспомнить, о Промыслове, а я, возможно, что-нибудь из этого и выжму.
Коржевский откупорил еще одну баночку пепси.
— Познакомились мы в колхозе. На первом курсе нас сразу же отправили в колхоз на морковку. Жили в каком-то пионерлагере, на поле нас возили автобусами, а после ужина, часов в девять, зачем-то вырубали свет, и народ вечерами палил костры и по очереди рассказывал всякие страшные истории. Так вот Женькина коронная история, которая буквально покорила всех, была про то, как его в детстве похищали инопланетяне. Причем тогда еще никто никаких «Секретных материалов» не смотрел, так что, понятное дело, все были в восторге и многие, как ни странно, ему верили. А когда он сказал, что у него на правом бедре после посещения летающей тарелки осталось родимое пятно, на котором эта летающая тарелка изображена хоть и схематически, но очень похоже, такое началось! Наши женщины писались в очередь, чтобы в интимной обстановке поближе рассмотреть заветное пятнышко. Короче, Женька был центром тамошней вселенной.
— И вы тоже интересовались инопланетным разумом? — спросил Турецкий, чтобы спросить что-нибудь.
— Нет, со мной он сошелся вначале на почве любви к меду. В соседнем селе, совсем недалеко от нашего лагеря, была пасека, и мы по ночам бегали воровать мед. Весь первый курс Женька проторчал в каких-то СТЭМах, КВНах и прочей самодеятельности, еще был комсомольским активистом, оформлял какие-то газеты, устраивал какие-то товарищеские суды и антиимпериалистические акции и при этом еще нормально учился. А у меня, во-первых, талантов особых не было, разве что бегал я неплохо, а во-вторых, учиться оказалось довольно трудно. Как, вы еще не засыпаете?
— Да нет пока, — откликнулся Турецкий, хотя на самом деле уже откровенно «кунял».
— Сами же просили все подряд.
— Конечно, конечно, я слушаю.
— Перехожу к новейшей истории. Я отслужил в армии, Женьку не взяли, что-то у него было с легкими. Когда я восстановился в институте, Промыслов меня сам нашел и предложил познакомить с классными ребятами. Как оказалось, классные ребята были наркоманами. Глотали таблетки из противорадиационной аптечки, кажется, «торен» называются или «тарен», не помню. И Женька уже довольно основательно подсел. Вот, собственно, и все.
— То есть как все?!
— Да так. Я честно пытался его отвадить, но безрезультатно. Мать его все мне звонила: вы же с Женей друзья, нужно мальчика спасать. — Коржевский смял рукой пустую банку из-под пепси. — А что, папаша его уже всю прокуратуру купил или вы в свободное от работы время, в порядке личного одолжения, поисками занимаетесь?
Турецкий подумал, что вопрос, конечно, интересный.
— Возбуждено уголовное дело по факту похищения человека — статья сто двадцать шестая Уголовного кодекса… А после института вы, значит, совсем разбежались?
— Почему же. Встречались раз в несколько месяцев. Он меня еще раз пытался в наркоманы записать. Но к тому времени он уже стал героинщиком и поволок меня в натуральный притон. На квартиру какого-то Вовика или Вовчика. Который был еще и гомосексуалистом. Милая компания.
— А Промыслов?
— Что?
— Промыслов тоже был гомосексуалистом?
— Н-не знаю. Вам бы поговорить с этим Вовиком, если он, конечно, еще жив. Я слышал, редко кто из героиновых наркоманов доживает до тридцати. Женька вот — исключение, возможно, и этот Вовик еще держится. Если хотите, я даже, пожалуй, вспомню, как его найти…
— Спасибо, я уже поговорил.
— Да? — удивился Коржевский. — И что, он тоже не в курсе, где Промыслов?
— Нет. — Турецкий поднялся. — А попугайчиков вам не жалко?
Коржевский расхохотался:
— Зря вы за них беспокоитесь. Я же не изверг, по ночам они летают где хотят и неизменно возвращаются в клетку. А среди бела дня гадить людям на головы, это уж увольте.
И как бы в подтверждение его правоты сине-сиреневый выгнул шею и заорал:
— Митя хороший! Хороший!
— Если что-нибудь стоящее вспомню или узнаю — обязательно сообщу. — Коржевский решительно протянул руку, прощаясь.
Вечером позвонил Грязнов-старший и сообщил, что, по предварительным данным, в ориентировках за последний месяц пропавший Промыслов или хотя бы личность с похожими приметами не значится. Неопознанных трупов, опять же соответствующих описанию, по Москве нет. Теперь нужно проверить область, но на это понадобится время.
Ознакомительная версия.
