Ознакомительная версия.
— Полметра текилы… Нет… Сантиметров сорок пять… — забормотал Плетнев и сам себе удивился. — Что я за ахинею несу?
Девушка смотрела на него без любопытства, глаза у нее были затуманены. И это понравилось Плетневу. Таинственный взгляд. Романтический…
— Девушка…а вы похожи на… — решил поддержать разговор Плетнев и нарвался на новую грубость.
— Не похожа… ковбой…
Какая грубая девушка. Нет в ней понимания. Только Плетнев хотел высказать вслух по этому поводу свое огорчение, как она встала со стула и довольно пряменько пошла к выходу. Почти не качаясь. Поляки переглянулись и ринулись за ней. Вот, оказывается, для кого они так старались.
Положительно со знакомствами Плетневу в этом баре не везло. Какая грусть и тоска! И не к кому приклониться, так как вокруг одни незнакомые рожи. Обидно — на него никто не обращал внимания. Всеобщее братание, а он как-то в стороне. Непорядок!
— Ты, братан, откуда? — не удержался Плетнев и обратился к веснушчатому моряку в маленькой шапочке с помпоном.
— Здешний я, мужик, — довольно трезвым голосом отозвался сосед. — Зашел на огонек. Со вчерашнего трубы горят… — пожаловался он.
— И у меня горят! — оживился Плетнев. — Давай с тобой жахнем за победу наших!
— Где? — не удивился странному тосту веснушчатый.
— Да везде! На всей планете! Ты смотри, — обвел широким жестом вокруг себя Плетнев, — сколько народу подвалило! Со всего света. Значит, мы им нужны? У нас есть все! — гордо заключил он. — Прикинь — недра у нас богатые, водные просторы немереные… А победы в космосе?! Вот они и слетаются. А мы их всех победим. Нас много. Вот поднатужимся чуток, и мы им покажем! За победу!
— Жахнем! — поддержал его веснушчатый. И крикнул бармену:
— Эй, ковбой в шляпе, давай сюда еще текилы. За родину пьем!
— Пейте, пейте, — поддержал их бармен. — Пока такие, как вы, за родину пьют, значит еще не все потеряно.
— А что он хотел этим сказать? — не понял Плетнев.
— Да хрен его знает. Наверное, усек, что мы патриоты… Давай пей…
Рядом с ними вдруг во все горло запели английские моряки.
— Горазды пить эти англичане! Я за ними уже второй час наблюдаю. Не хуже наших. Давай с ними потрепемся? Будем укреплять мир и дружбу между народами, — предложил веснушчатый. — Кстати, меня Вольдемаром зовут.
— А я Антон, — пожал его руку Плетнев. — Но ты ж вроде из наших! — удивился он имени соседа.
— Кликуха у меня такая.
— Давай, Вольдемар, я согласен укреплять… А ты чем, не к ночи будет сказано, промышляешь?
— Да так, по мелочи, — отмахнулся новый знакомый. — Прикинь, выменял у одного англичанина форму за бутыль самогона. Бабка моя в деревне гонит. Запах — мертвый встанет. Я как дал ему нюхнуть, его чуть не стошнило. Как пристал — ченч, ченч… Это по ихнему — обмен. А то, говорит, деньги у него одна наша герла в борделе сперла. Главное, он ее лицо не запомнил. Говорит, она его на какой-то корабль приволокла, старый, ветхий… Говорит, ну, у вас и флот! А я сразу потумкал, что она его в бордель на баржу притащила. Да уж не стал выдавать. Своих не выдаем! — гордо заключил он. — Ну, я ему в утешение этот бутыль. Но не за так же, чего это я внакладе должен оставаться, даже если я дружбу укрепляю? Говорю ему — давай ченч на форму. У тебя же она не одна. А мне для прикола пригодится. И точно, менты теперь никогда не останавливают. А то им раньше все моя рожа не нравилась, подозрительной казалась. Так это, поперлись к нему, я на берегу подождал, он мне и вынес. А я ему самогон. Наверное, хочет кого-нибудь поразить. Рашен сувенир, — заржал довольный Вольдемар.
Плетнев уютно облокотился на стойку, Вольдемар ему нравился все больше.
— Слышь, дружбан, а ты чем занимаешься? — спросил Вольдемар у Плетнева, заглядывая в осоловевшие глаза собутыльника.
— Да приехал по одному дельцу. Друга выручать. Да что-то подзадержался. Пора бы уже и отчаливать, да все некогда. Как навалилось — то одно, то другое… То свет отключили, то с другом пособачились…
— Ну, ты и навертел! То выручаешь, то собачишься… — укоризненно изрек Вольдемар.
— Да у нас всю дорогу так… — вздохнул Плетнев. — Друг у меня такой, неадекватный. Чуть что — в рыльник. А я тоже горячий. В психушке отсидел, даром не прошло. А он еще к жене своей ревнует… Ну я, правда, был неравнодушен к ней. Но не разрешал себе ничего, ни-ни! — замахал руками Плетнев, предупреждая вопрос Вольдемара. — И это уже прошло. У меня тут такая любовь была… Такая девочка! А мой сынок-губошлеп, дурачок, все испортил. Девочка от меня тю-тю. Жена друга с моим сынком тоже тю-тю. Уехали. Одним словом — кино и немцы. Так что я остался тут кое-что уладить. Да с другом поругались. Опять. Как мне все это надоело! — пожаловался он Вольдемару и тяжело вздохнул.
— Что-то все от тебя тю-тю. Неправильно себя ведешь! Тебе надо новую девочку завести, — безапелляционно посоветовал Вольдемар. — Она всю твою грусть-тоску разгонит. И другу твоему надо новую девочку. А че? Жена смылась, на фига такая? Он что ей, клятву верности давал?
— Давал, наверное, в загсе…
— В загсе из тебя клещами клятву верности вытянут. У них работа такая. Слушай, друг, айда за твоим дружбаном. Вместе пойдем. Мне тоже девочку приспичило. Аж свербит. Я одно место знаю. Девочки — закачаешься.
— Слушай, а ты, часом, не по сутенерской части? — вяло поинтересовался Плетнев.
— Да есть маленько, — не смутился Вольдемар. — Я ж тебе говорю — по мелочи шуршу. То там, то сям… Бабке помочь надо, крышу перекрыть. Бабло на это нужно, вот и зарабатываю.
— А что ж ты ей дом не построишь? Сутенеры, слышал, немало загребают…
— Боюсь. Вдруг конфискуют? Она ж у меня первая самогонщица в деревне. Тамошний мент у меня на прокорме. А ну как более серьезная комиссия? Бабка у меня неосторожная, психолог неважнецкий. Кому попало самогон продает. Лишь бы бабло давали.
— Так ты ее тоже на прокорм возьми. Ей, видать, денег на жизнь не хватает, раз она в это дело ввязалась.
— Да ты че?! Думаешь, я родную бабку обижаю? — поразился Вольдемар. — Она у меня как куколка ходит. Я ей шмоток привожу, у нее уже из шифоньера вываливаются. Как дверцу приоткроет, так все на пол — шарах! Потом нужно запихивать, подпирать, изловчиться дверцей придавить… Мясо каждый день лопает. И колбасу. Без хлеба! Кусает вот такими кусищами! И куда только все это влезает? Крепенькая такая, не обхватишь, — похвастался Вольдемар габаритами бабки. — Но от самогона ни за что не хочет отказаться. Гонит из любви к искусству. Ну и нехай, сколько ей еще осталось? Пусть радуется жизни. У кого есть увлечение, те живут дольше. У меня знаешь какая бабка? Класс! Хочешь, поедем к ней? Бери дружбана и махнем. Наберете самогону, сколько довезете.
— Так ты и бабке клиентов поставляешь? — усмехнулся Плетнев.
— А че? Надо ж родному человеку помочь… Ну так как? К девочкам или к бабке?
— Погодь немного. Хорошо сидим, чего с места срываться? Тем более мы ж с тобой хотели дружбу укреплять.
Плетнев протянул руку и похлопал высокого худого англичанина по плечу, тот обернулся и заулыбался, увидел в русском парне родную душу.
— За победу! — чокнулся с ним Плетнев.
Англичанин не понял, но радостно ответил:
— Of course!
— Чего он сказал? — поинтересовался Вольдемар, в свою очередь потрепав англичанина по плечу.
— Согласен с нами… — ухмыльнулся Плетнев.
Жаль, что Анна так торопилась. Турецкий с удовольствием помучил бы ее еще расспросами о ее славном спортивном прошлом. Ему не раз приходилось применять огнестрельное оружие, но о пулевой стрельбе как виде спорта он знал недостаточно. Иногда смотрел по спортивному телеканалу соревнования, но особо не вникал. Его интересовал результат — кто выйдет победителем. Конечно, для него не было новостью, что выступления спортсменов-стрелков ведутся из винтовок и пистолетов — пневматических, малокалиберных и крупнокалиберных. Знал, что соревнования проводятся ежегодно различного уровня, от региональных до чемпионатов мира и Европы. Анна просветила его, что Международной федерацией стрелкового спорта по пулевой стрельбе предусмотрены пятнадцать мужских и семь женских упражнений, которые включаются в программы международных соревнований. В обязательную олимпийскую программу входят шесть мужских и четыре женских упражнений. Информация любопытная, но к делу не относящаяся. Так, для общего развития.
— У меня сохранился телефон моего тренера — Лагутина Юрия Ильича. К счастью, я не выбрасываю старые записные книжки, — сказала Анна. — Я выписала телефоны нескольких участников, которые тогда были со мной на соревнованиях. Также у меня есть имена следователя и эксперта-криминалиста. Я все их сохранила, потому что собиралась когда-то бороться за свое честное имя, но потом поняла — не смогу. Проще забыть, чем лучшие годы тратить на то, в результате чего я совсем не уверена, — доказать справедливость.
Ознакомительная версия.
