Пронин только вздохнул.
– Я не бог и тоже ничего не вижу.
– Как же быть? – спросил Матвеев.
– Ждать, – сказал Пронин. – Выжидать. Может быть что-нибудь и обнаружится.
– А если не обнаружится? – спросил Матвеев.
– А не обнаружится – значит, не обнаружится, – сказал Пронин. – Не выдумывать же преступление? А пока что надо позаботиться о жене и детях Савельева, это – прежде всего. Я дам соответствующую команду, но и вам советую подумать об этом.
На этом они расстались, и Пронин не обманул Матвеева, он тоже не знал, что думать о смерти.
Обвинение Прибыткова
Смерть Савельева была, конечно, большой потерей для МТС, он был одним из лучших трактористов, а после вступления в партию то и дело выступал застрельщиком многих важных мероприятий, но эта смерть, как казалось, принесла ущерб даже там, где влияние Савельева было совсем незначительно и где он был только редким гостем.
Недели через две после похорон Савельева, когда слёзы на глазах его родни уже обсохли, а горечь утраты поубавилась, к Пронину пришёл секретарь райкома комсомола Тарановский.
Пришел он советоваться по многим делам и, между прочим, коснулся смерти Савельева, вернее того, какое впечатление произвела эта смерть на комсомольскую организацию школы № 3.
– Довольно-таки паршиво обстоят дела в школе, – пожаловался Тарановский. – Никогда бы не подумал, что смерть одного товарища может так деморализовать целый коллектив. Ребята так успешно начали свой поход против сорняков, пожалуй, половина станицы была очищена ими от амброзии, а сейчас как-то все размагнитились, разбрелись кто куда, у всех нашлись какие-то свои дела и хорошее мероприятие, которое они, было, начали, так сказать, законсервировалось.
Тарановский вопросительно посмотрел на Пронина и при этом с сожалением пожал плечами, показывая, что в этом деле он бессилен что-либо изменить.
Пронин, разумеется, обрушился на собеседника.
– Что же ты расписываешься в собственном бессилии? – упрекнул он Тарановского. – То, что ты говоришь, прежде всего, характеризует плохую работу райкома.
Тарановский обиженно воззрился на Пронина.
– Да, именно плохую работу райкома комсомола – повторил Пронин. – Если исчезновение одного человека способно остановить работу целого коллектива, значит, там и не было никакого коллектива, значит вы, райком комсомола, не сумели создать в школе сплочённый и работоспособный коллектив комсомольцев. И потом, почему это отсутствие одного Савельева, который и бывал там, вероятно, не слишком часто, может сорвать такое важное мероприятие, каким является поход против сорняков, сорвать мероприятие, проводимое целой общественной организацией?
– Я и сам не знаю, Иван Николаевич, – признался Тарановский. – Но только все как-то увяли.
– Нет, что-то здесь не так, – возмутился Пронин. – Увязли вы в своем райкоме в бумажках, и задаром, что комсомольцы, а живой жизни не видите, не разбираетесь в ней.
– А вот вы и помогите нам, Иван Николаевич, – придрался к случаю Тарановский. – Райком партии занимается только взрослыми делами – уборка, сев, молоко, а чтобы молодёжи помочь…
Пронин усмехнулся.
– Ответная самокритика?
– Хотите, я вызову комсомольцев из школы к нам в райком? – предложил Тарановский. – Вы придёте и побеседуете с нами.
– Нет, это не годится, – отверг Пронин предложение Тарановского. – Лучше уж мы с тобой пройдём в школу и на месте посмотрим, что там у них делается.
– Это ещё лучше, – согласился Тарановский. – Я предложил вызвать комсомольцев, потому что знаю, как вы заняты.
– Что касается занятости, это верно, – подтвердил Пронин. – Но для того, чтобы получить верное представление о человеке, с ним надо знакомиться у него дома, а не звать к себе в гости. Поэтому придётся пойти и посмотреть твоих ребят на месте.
Пронин поехал в школу вместе с Тарановским в тот же день. Вся улица перед школой поросла густой травой и напоминала лужайку, – школа находилась в проулке, прохожих ходило здесь мало, занятия в школе кончились, топтать траву было некому.
Тарановский знал, по-видимому, когда приехать, потому что, сразу повёл Пронина в комнату, где помещался девятый класс.
Там на задней парте сидел долговязый юноша с чёрными курчавыми волосами, вьющимися, как у Пушкина, и с умным широкоскулым лицом. Низко наклоняясь над тетрадкой, как это делают или близорукие, или очень прилежные люди, он что-то старательно писал, непрестанно шевеля губами.
– Ты что это тут сочиняешь? – покровительственно спросил его Тарановский, подходя к юноше и заглядывая к нему в тетрадь.
Тот сперва только махнул рукой.
– Да всё никак с членскими взносами не распутаюсь, – сказал он несколько погодя. – Не сходится, а надо сдавать.
– А сдавать-то много? – поинтересовался Пронин.
– Двенадцать рублей шестьдесят копеек, – отчеканил юноша. – Сорока копеек не досчитываюсь!..
Судя по его взъерошенному виду, эти сорок копеек сидели у него, должно быть, в печёнках!
– Ну, ладно, разберёшься ещё со своими сорока копейками, успеешь, – небрежно сказал Тарановский и представил юношу Пронину: – Это Иван Николаевич, Чоба – секретарь комсомольской организации школы.
– Очень приятно, – сказал Пронин. – А как тебя зовут?
– Василий Григорьевич, – назвался Чоба. – А вы кто?
– До чего солидно! – засмеялся Пронин. – А может можно попроще? Можно – Вася?
Чоба улыбнулся.
– Можно и Вася.
– Так-то лучше, – сказал Пронин. – А, вот, меня приходится звать Иваном Николаевичем, возраст…
– Это товарищ Пронин, секретарь райкома партии, – несколько сконфуженно сказал Тарановский и упрекнул Чобу: – Неужели не знаешь?
– А откуда знать? – возразил Чоба. – Мы родных отцов никогда в школе не видим, а что касается районных руководителей…
Он не договорил, но молчание его было выразительнее иных слов.
– Что ж, признаю и каюсь… – Иван Николаевич усмехнулся. – Но, как видишь, я всё же к вам пришёл.
На этот раз усмехнулся Чоба, – он посмотрел на Пронина блестящими и чуть выпуклыми, глазами, похожими на спелые чёрные вишни, и Пронину показалось, что в глазах этого мальчика таится какая-то насмешка.
– Ведь пришли вы сюда не для того, чтобы нам помочь, – откровенно сказал Чоба, – а для того, чтобы получить помощь от нас.
– Как так? – озадаченно спросил Иван Николаевич. – Это ты в чём же меня подозреваешь?
– Да ведь мы уже не дети, – внушительно сказал Чоба. – Мы понимаем, что к чему.
– Что же ты понимаешь? – недовольно спросил Тарановский, – ему не нравился задиристый тон Чобы, если он так разговаривал с самим Прониным, ему ничего не стоило в таком случае напасть и на райком комсомола, и на Тарановского в частности.
Так оно и оказалось, Чоба только и ждал вопроса Тарановского.
– То и понимаю, что райком сам не может, вот ты и кинулся за помощью к варягам!
– Постой, постой, – сказал Пронин. – Во-первых, неясно чего не может райком и, во-вторых, кто же это варяги?
Ему уже было ясно, что в варяги попал он сам!
– А очень просто, – сказал Чоба, нимало не смущаясь. – Относительно варягов я, конечно, загнул, мы понимаем, что нужно вам от райкома, а райкому от нас…
– Постой, постой, – ещё раз остановил его Пронин. – Кроме тебя ещё кто-нибудь из комсомольцев в школе есть?
– А как же, – сказал Чоба. – Костя есть Кудреватов, Ната Коваленко, оба члены комитета готовят выпускной вечер… – Он
