Вчерашний день изменил все, во что верила Лили об отношениях с мужем, о своей жизни, о себе как о жене Тома. А теперь это.
Опустошенная, смятенная, она опирается на кухонную столешницу.
Ей отчаянно хочется убедить себя, что «это» пустяки. Том просто вышел на пробежку в шторм в 5:30 утра и нашел на пляже мертвую женщину. Потом он вернулся с пятнами крови на руках и шее. А теперь он просто показывает следователю, который расследует серийные убийства, где он нашел тело. Там, на пляже Гротто, лежит какая-то мертвая незнакомка. Они не знают этого человека… Внезапно она замечает грязные следы, ведущие по белому плиточному полу от двери кухни к лестнице и вверх по ступеням. Другие следы ведут от лестницы к передней двери. Он не переобулся, но пошел на второй этаж. За чистой курткой? Потому что Лили точно видела его в сарае без футболки и без привычной куртки.
Она даже не может начать исследовать вероятности, которые раскрываются, распахиваются сегодня у нее под ногами. Она медленно переводит взгляд на кухонную столешницу. Телефона Тома там нет.
Я… У меня не было с собой телефона. Обычно я беру его на пробежку, но прошлым вечером поставил заряжаться на кухне. Обычно я заряжаю его возле кровати, и, поскольку он был в другом месте, я… Я его забыл.
– Мама? – спрашивает Фиби. – Что происходит?
Лили прочищает горло и идет к холодильнику, избегая испытующих взглядов детей.
– Все будет хорошо. Ваш папа наткнулся на раненую женщину сегодня на утренней пробежке и позвонил в полицию. А теперь он помогает им ее найти.
– Она умерла? – уточняет Мэттью.
У Лили внутри все сжимается.
– Нет – я… хм… Я не знаю. Полиция выяснит все, что нужно.
– Кто она? – интересуется Фиби.
Лили распахивает дверцу холодильника. Невидящим взглядом смотрит на содержимое.
– Милая, они пока не знают. А теперь вам пора закончить завтрак и идти чистить зубы.
Она вспоминает, как следователь Руланди Дюваль рассказывала по телевизору об Убийце Бегуний. Думает о мертвой женщине. Если ее убили, убийца все еще где-то там.
– Сегодня утром я сама отвезу вас в школу.
– Мне нравится автобус, – возражает Мэттью.
– Поедете со мной. Не спорь.
Она лезет в холодильник за мясом и майонезом. Нужно собрать им обед. Рутина. Порядок. На этом держится вся жизнь Лили. Приверженность к привычкам защитит от ужасных событий и ее детей. Ее дети – ее мир. Ради их безопасности она готова на все. И она знает – Том тоже. Для Тома семейная стабильность всегда была превыше всего. Несмотря на то что она узнала прошлым вечером. Пожалуй, это даже можно считать еще одним доказательством. Внезапно ее глаза наполняются слезами, пока она пытается собрать все необходимое для обедов.
Сосредоточься.
Один маленький шажок за другим, и она придет куда нужно. А пока нужно просто двигаться вперед, знакомые дела поддержат. Она часто говорит это пациентам в кризисе. Но Лили знает: решать чужие проблемы гораздо проще, чем свои собственные. Докопаться до тайн пациентов легче, чем сорвать покровы с собственных защитных механизмов. Она не хочет признаться даже самой себе, что скрывает ее фиксация на рутине и порядке.
Как сказал Карл Юнг, «человек делает всё возможное, сколь угодно абсурдное, лишь бы избежать встречи с собственной душой».
Лили знает от своих пациентов – и из собственного опыта, – что хотя нет ничего желаннее освобождения от страданий, при этом нет ничего страшнее утраты опоры.
– Мама? – повторяет Фиби. – Ты в порядке?
Она вытирает с лица слезу.
– Да. Конечно. Тебе сэндвичи с салями или с ветчиной?
Фиби хмурится.
– Я же говорила, уже тысячу раз, я теперь вегетарианка. В чем твоя проблема? Господи. Я словно со стеной общаюсь. Ты целыми днями слушаешь своих пациентов, но никогда не слышишь, что пытаюсь сказать тебе я.
Лили охватывает вспышка гнева. Она достает банку органического арахисового масла и с грохотом опускает на гранитовую столешницу. Пытается открыть крышку. В масле нет сахара, и оно не гомогенизировано, а потому расслаивается в противную липкую массу. Поэтому она ненавидит делать сэндвичи с арахисовым маслом. Сначала нужно его размешать, и оно разливается. Она берет хлеб и принимается на автомате готовить сэндвичи.
– Как думаешь, это кто-то из наших знакомых? – спрашивает Мэттью с набитым ртом, зачерпывая ложкой хлопья из миски.
– Думаю, нет, – Лили намазывает масло на хлеб.
– Но это может быть кто-то из Стори-Коув, – говорит Фиби. – И вообще, больше шансов, что это кто-то из нашего района, чем прибежавший откуда-то еще. Здесь многие любят бегать по утрам. Кто из наших знакомых любит бегать по…
– Можете уже доесть? – перебивает их Лили, накладывая арахисовое масло на хлеб. – Нам нужно двигаться. Мы опоздаем.
– А как можно опаздывать или нарушать распорядок, пока твой отец ведет по лесу полицию в поисках тела, да, мам? Не приведи бог.
Лили посылает дочери горячий взгляд. Фиби отвечает тем же. Ее глаза обведены черным лайнером. Она любит темно-сиреневые тени, из-за которых глаза выглядят как дыры в голове. Темно-розовые волосы свисают на лицо, белое от ненавистной Лили пудры. В голове у Лили возникает старое воспоминание. Другая девочка. Черный макияж. Выкрашенные в черный волосы. Готическая одежда. У нее леденеют руки. На мгновение она не может думать. Звуки отдаляются. Горло сжимает страх.
– Почему папа ушел бегать с обычным фонариком, а не с налобным? – спрашивает Мэттью.
Лили резко приходит в себя.
– Что?
– Сегодня рано утром я видел, как он выходил из дома с фонариком в руке. А еще на нем были куртка и кепка, но домой он вернулся без куртки, кепки и фонарика.
– Ты уверен?
– Да, – Мэттью запихивает в рот последнюю ложку хлопьев. У него по подбородку течет молоко – он жует и болтает одновременно.
– Папа зашел в сарай, а потом вышел оттуда без футболки.
– Что? Папа вышел на улицу без футболки? – уточняет Фиби. – Под дождь?
Мэттью кивает, вытирает рот и отталкивает миску.
– Какая-то ерунда, – недоумевает Фиби. – Зачем ему так делать?
– Разумеется, ерунда, – хрипло говорит Лили.
Она осторожно кладет на готовый сэндвич кусок хлеба, проверяя, чтобы у них идеально совпали края. Сосредоточившись на сэндвиче в руках, она разрезает его посередине и спрашивает у сына, очень тихо:
– Ты ведь не фотографировал, правда?
Мэттью колеблется.
– Я… гм… нет.
– Ты уверен?
Он снова медлит, но прежде, чем он успевает ответить, раздается дверной звонок – словно удар гонга. Все молча поднимают взгляды.
– Наверное, снова копы, – шепчет Мэттью.
Лили хватает кухонное полотенце и спешит к двери, вытирая с пальцев арахисовое масло. Она открывает дверь.
– Ханна! Я… думала, это…
– Привет, милая. Том уже вернулся? Он в порядке?
– Он… в норме. Слушай, Ханна, я немного спешу. Нужно собрать детей в школу.
– Ой, я как раз зашла предложить их подвезти. Я везу Фиону и Джейкоба.
Ханна жестом указывает на «Мерседес» возле входа, где сидят двое ее детей. Лили замечает, что одна из полицейских машин припаркована на противоположной стороне улицы. Внутри полицейский, наблюдающий за их домом.
– Я подумала, это лучше, чем отправлять их на автобус, когда… Ну знаешь, – она наклоняется вперед и понижает голос до едва слышного шепота. – Когда рядом может ходить сексуальный маньяк-убийца.
– Мы пока ничего не знаем, Ханна. Возможно, это просто ужасная случайность. И спасибо за предложение. Ты мне очень поможешь, – она оборачивается и зовет: – Фиби! Мэттью! Ханна вас отвезет. Идите, чистите зубы. Берите вещи.
Когда дети Лили с топотом убегают по лестнице, Ханна спрашивает:
– Том знает, кто это?
У Лили перехватывает дыхание. Не в силах вымолвить ни слова, она качает головой. И в тот же момент замечает телефон на столике в коридоре, под зеркалом. На нем красное пятно – Том брал его в руки, чтобы позвонить в 911. Ей становится дурно. Скорее бы Ханна забрала детей и уехала.
