– И ты ушел без мамы, – говорит Ру.
– Да. Я на нее разозлился. Я… Мне было за нее стыдно. Она выглядела как дура.
Тоши говорит:
– И больше ты ее не видел?
Глаза парня наполняются слезами, и он качает головой.
– Мне следовало настоять. Нужно было заставить ее пойти домой.
– Ты не должен присматривать за своей матерью, Джо, – говорит Ру, поворачивая на Оак-Энд.
– В некотором смысле должен, – возражает Джо. – Так происходит уже… За мамой иногда нужно приглядывать. Она… Она напивается, принимает наркотики, делает глупости.
Ру заезжает на круговое движение в конце тупика и останавливается перед заданным в навигаторе адресом.
– Это твой дом?
– Да, – отвечает Джо.
Она паркуется, и они выходят. Дождь прекратился. Небо очищается, и ветер опять становится теплым. Ру чувствует аромат моря. Они встали прямо возле тропы, по которой Том Брэдли водил их сегодня в лес. Ру смотрит на тропу, размышляя о произошедшем в контексте предположительно установленной личности жертвы. И того факта, что погибшая жила прямо здесь и конфликтовала с женой человека, нашедшего тело. А ее сын встречается с его дочерью.
– Это дом Коди? – уточняет Тоши, показывая на большое двухэтажное здание на другой стороне улицы.
– Да, – отвечает Джо.
Ру переключает внимание на дом. В окне чердака движется какая-то фигура. И столь же быстро исчезает. У Ру возникает странное чувство. А она привыкла доверять интуиции.
Они заходят вместе с Джо через калитку, и Ру видит старый синий микроавтобус «Фольксваген», раскрашенный огромными белыми снежинками. У него номера провинции Онтарио.
– На этом автобусе вы с мамой ехали на Запад, Джо? – спрашивает она.
– Да. Вход в коттедж – сбоку от главного дома, сюда.
Он ведет их по маленькой тропинке, окруженной кустами роз.
Ру бросает взгляд через плечо. Фигура на чердаке соседского дома вернулась, она наблюдает за ними, стоя сбоку от окна, словно пытаясь скрыться от глаз.
Лили
Сейчас
– Что ты сказал Диане? – спрашивает Лили у Тома.
Они с Томом на кухне. Дети все еще в школе, а Диана только ушла. Фургоны журналистов по-прежнему припаркованы возле дома, а дальше по улице виднеется полицейская машина.
Муж пристально смотрит ей в глаза. Холодное напряжение висит между ними, словно нечто осязаемое.
Медленно, тихо, осторожно Том говорит:
– Я сказал ей, что я – мы – знали Арвен. Что она жила на нашей улице, работала в «Красном льве», регулярно была нашей официанткой в «счастливый час» и что Фиби очень дружит с ее сыном, – помолчав, он добавляет: – Я сказал, прошлым вечером у Коди была ссора в домике у бассейна.
Она смотрит на него. Неподвижно.
– Копы все равно выяснят, Лили. Диане не нужны сюрпризы. Еще я сказал, что вчера провел с тобой целый день, с момента, как вы с детьми вернулись из церкви, а я с пробежки, и мы все пошли на барбекю. Я сказал ей, что вернулся с тобой домой, мы выпили еще, ты приняла снотворное и пошла спать, а я вернулся к Коди забрать детей. Потом я пошел в постель, – он отводит глаза.
– А еще? Что еще ты ей сказал?
– Она спросила, точно ли ты приняла снотворное.
– В смысле?
– Ну, уверен ли я, что ты отрубилась от лекарств.
– И ты сказал «да», верно?
Он сглатывает, кивает.
– Верно. Я думаю, ты отрубилась.
Лили чувствует: что-то не так.
– Том… ты… ты сказал это следователям?
– Я ничего им не говорил. Диана просто пытается понять, сможем ли мы использовать тебя в качестве моего алиби.
От этих мы и тебя Лили становится неприятно. Она медленно говорит:
– Если я отрубилась, то вряд ли могла заметить, как ты встал и ушел из дома.
– Я спал всю ночь, – возражает он. – Я слишком много выпил. Я… Я даже не заметил бы, если бы ты встала и ушла из дома.
Она смотрит на него с изумлением.
– Поверить не могу, что это происходит.
Том прикасается к царапинам на шее, красным и воспаленным.
– Они про них спрашивали?
– Я сказал Диане, это от бурного секса. Между мной и тобой.
Лили становится дурно. Она опускается на барный стул, вспоминая, как рассказывала Диане, что у них с Томом уже какое-то время нет секса. Она отворачивается, закрывает глаза.
– Зачем ты такое сказал?
– Просто сказал. Испугался. И сказал. Если теперь я откажусь от своих слов, будет выглядеть, будто я обманул ее и в другом.
– Зачем ты спрятал в сарае футболку, Том? Почему она вся в крови? Я нашла ее и постирала, ты знаешь?
Он сглатывает.
– Я… увидел ее на пляже, всю разбитую, и упал на колени, и поднял ее, пытаясь привести в себя, но она была мертва. И я побежал домой, а когда я добрался… Я… Я не мог зайти внутрь, весь покрытый ее кровью. Я плохо соображал. Был в шоке.
– Так ты понял, кто это, когда ее увидел?
– Я… сначала не хотел допускать такой возможности.
– Где твоя красная куртка?
– Я снял ее, чтобы накрыть ее лицо.
Лили мягко ругается и трет лицо.
– И твой фонарик. Тебя видел Мэттью, ты в курсе? Как ты уходил с фонариком и в куртке, а вернулся без них.
– Я уронил его, когда упал по дороге домой. Он завалился куда-то в кусты, а на улице уже достаточно рассвело, и я побежал дальше.
– Значит, ты оставил куртку, потерял фонарик, отправился домой в окровавленной футболке, по дороге во двор пробежал мимо Вирджинии Уингейт, сидевшей в машине возле калитки, открыл сарай, зашел внутрь, спрятал окровавленную футболку в контейнер, побежал наверх без футболки и в грязных кроссовках и переоделся в чистую футболку и куртку, прежде чем говорить с копами, – подводит итог Лили, глядя Тому в глаза.
Молчание.
– Почему ты обманул их, сказав про телефон на кухне?
Он роняет лицо в ладони и трет щетину.
– У меня было похмелье… Туман в голове. Обнаружив ее в таком виде… Я растерялся. Был шокирован. Я испугался, ясно? Если учесть… если учесть, что случилось в домике у бассейна. Ответ вырвался сам собой, когда коп спросил, почему я позвонил в 911 из дома.
– Боже, Том. Ты понимаешь, как все это выглядит?
– А почему ты постирала мою футболку, Лили?
Она сердито на него смотрит.
– Почему? – не унимается он.
– Потому что ты пытался ее спрятать, вот почему. И я тоже испугалась. Я не знала, что делать. Снаружи был коп, и я боялась, что он войдет и найдет ее. Я видела, как ты заходил в сарай, и… Я просто испугалась, Том. Я… Я не знаю, что думать.
– Ты думаешь, это сделал я? Думаешь, я мог ее убить?
Молчание.
Он яростно ругается, запускает пальцы в волосы, а потом замирает, словно что-то приходит ему в голову. И тихо говорит:
– Скажи мне, ради жизни наших детей, Лили: ты уходила из дома, когда я заснул?
У нее начинает бешено колотиться сердце. Бросает в жар. Она смотрит на мужа.
– Уходила?
Она отводит взгляд.
– Лили?
Она глубоко вздыхает, потом снова смотрит Тому в глаза.
– Мы алиби друг для друга, помнишь. Мы были здесь вместе всю ночь.
В его лице что-то меняется. Он медленно кивает и сжимает челюсть. Лили знает, о чем думает муж, и ей становится дурно.
– Ты правда не думаешь, что я могла совершить подобное, Том? Пожалуйста, скажи «нет».
Его глаза наполняются эмоциями.
– Лили, я уже не знаю, что думать.
Недоверие и подозрения расцветают между ними как нечто большое, осязаемое, переменчивое и растущее, и Лили знает: их жизнь никогда не станет прежней. В тот самый день, когда Арвен Харпер приехала в город на синем «Фольксвагене», разрисованном белыми снежинками, со своим шестнадцатилетним сыном на переднем сиденье, все начало меняться. Это стало началом конца.
Очень тихо она говорит:
– Что бы каждый из нас ни думал, Том, или что бы каждый из нас ни сделал…
– Я ничего не сделал, – отвечает он.
