Ознакомительная версия.
Правда, если быть справедливым, заметил Шляхов, то само обвинение Савину еще не выдвинуто, но это дело нескольких дней, как сообщил супруге подполковника сам следователь Головкин. Именно в этом ключе и вокруг конкретно этих вопросов и вел он свою беседу с ней. Или, правильнее сказать, допрос.
И чтобы избавить адвоката от возможных сомнений, Шляхов призвал в свидетельницы Екатерину Юрьевну. А та, будто повторяя за полковником только что сказанное им, словно ученица по подсказке, подтвердила, что да, именно об этом говорил ей и спрашивал, что ей известно по данным вопросам, следователь Головкин. Но она никогда не вмешивалась в дела мужа, не могла также и интересоваться ими, потому что они всегда были в доме табу. У них и посторонних людей, гостей например, в последнее время практически не было, это в молодости, бывало, любили повеселиться в компании. А так — весьма узкий семейный круг, жизнь без особых излишеств, он работал у себя, она работает в школе… Их вполне устраивало.
«Все-таки странная какая-то у нее жизнь, — снова подумал Гордеев. — Ни друзей. Ни компаний… И что же, так и ни единого увлечения? Сугубая верность, как у Пенелопы? А сам-то муж стоил ли того? Может, он красавец писаный? Человек, скажем, иных богатырских достоинств? За которым — хоть на край света?.. Подполковник? Нет, как-то непохоже…»
И Юрий Петрович постарался вновь сосредоточиться, потому что одна промелькнувшая в разговоре мысль неожиданно привлекла к себе его внимание и немного насторожила. Шляхов заявил, что, по его глубокому убеждению, «лубянский генералитет» вошел в сговор с военной прокуратурой и военным судом с той целью, чтобы совместными усилиями состряпать уголовное дело и упрятать отличного мужика в тюрьму.
А главной причиной, точнее, поводом для этой акции послужило то обстоятельство — вот наконец Гордеев, кажется, и докопался до истоков! — что Николай Савин в свое время дружил с полковником Виктором Латыщенко, который оказался «перебежчиком» в конце девяностых годов. И теперь он в своих громких выступлениях на всяких западных радиостанциях время от времени «выворачивает наизнанку» лубянские погреба, рассказывая о тайных операциях и жертвах гэбэшной системы, а также демонстрируя всему цивилизованному миру, как в российской службе госбезопасности на самом деле понимали и понимают сегодня гласность, гражданские права человека и прочую «демократическую дребедень», которая нам и на дух, оказывается, не нужна. А генералы, больше всего боящиеся именно гласности, как таковой, твердо уверены, что делает это недостижимый для их рук предатель Латыщенко с помощью либо даже с подачи своего старого дружка подполковника ФСБ Савина. И за такое преступление, за то, что вскрывается тайное тайн их «героического прошлого», нет и не может быть предателю никакого прощения. Вот и вся, собственно, интрига.
Ох, лучше б уж, ей-богу, не подводил Шляхов свои долгие речи к такому выводу! Всякое желание отбил он у Юрия Петровича заниматься данным делом — только в лубянские дрязги не хватало ему сейчас лезть…
Но все смотрели на него со странной надеждой, будто ни у кого из этих пожилых людей даже и мысли не появлялось, что он может вдруг отказаться.
А ведь они тоже прошли эту жизнь, подумал Гордеев. И они ничего не боятся, говорят открыто, значит, не так уж все и плохо?
Он еще раз посмотрел на Екатерину Юрьевну, словно что-то про себя прикидывая или хотя бы для того, чтобы поймать ее реакцию на его «внутренние колебания», но быстро понял, что ничего не увидит просто так на лице этой очень неожиданной и весьма притягательной женщины, с ходу раскусить характер которой ему, кажется, не дано.
Короче, он дал свое согласие взять на себя защиту подполковника Савина.
Вопрос с гонораром решили быстро, и полковник Шляхов внес в кассу юридической консультации положенную сумму аванса. Сам же Гордеев оформил соглашение с Валерием Петровичем как с представителем общественного фонда, который действовал по поручению супруги Савина — Екатерины Юрьевны. Затем в канцелярии своей же консультации он получил ордер на защиту клиента в стадии предварительного расследования и, таким образом, с этой минуты уже официально приступил к исполнению обязанностей защитника по уголовному делу подполковника ФСБ Николая Савина.
Прощаясь со своими клиентами, Гордеев сделал часто удававшуюся ему в подобных ситуациях попытку расстаться с загадочной клиенткой этаким понимающим и многообещающим взглядом опытного в житейских, в том числе и женских, делах человека. Но Екатерина Юрьевна просто не заметила потуг Гордеева, кивнула равнодушно, как всякому просто знакомому человеку. Однако когда он попросил ее оставить свой домашний телефон на тот случай, если возникнет по ходу дела какой-нибудь неотложный вопрос — а он обязательно возникнет, и не один, это Юрию Петровичу хорошо известно из его собственного адвокатского опыта, — она спокойно протянула ему маленькую самодельную визиточку, какие обычно имеют школьные учителя, беседующие с родителями своих учеников. На ней и было напечатано, скорее всего, с помощью школьного компьютера: «Савина Екатерина Юрьевна, учитель биологии». И — от руки вписан домашний телефон.
В этот же день Гордеев созвонился со следователем Головкиным.
Петр Константинович был удивлен, но, по голосу чувствовалось, не очень, тем, что Гордеев получил ордер на защиту Савина, хотя он рассчитывал — именно это слово следователь и произнес, когда Юрий Петрович представился и сообщил о предмете своего служебного интереса, — так вот, рассчитывал на то, что вообще-то за это дело возьмется Эдель.
— Ну раз этого не произошло, значит, — сказал он, — будем теперь работать с вами. — При этом в голосе его не было ни малейшей враждебности. — Надеюсь, — добавил он, — нам не придется устраивать всякого рода демонстрации, ибо действовать мы оба постараемся исключительно в жестких рамках законности, не так ли?
— Естественно, совершенно с вами согласен, — ответил Гордеев. — Так когда я, по вашему мнению, мог бы ознакомиться с обвинительным заключением?
— Не далее как послезавтра. Я как раз собираюсь предъявить подозреваемому Савину обвинительное заключение, и ваше присутствие при этом будет чрезвычайно уместным. Так что после десяти утра, в четверг, я жду вас в Лефортове, пропуск на ваше имя, Юрий Петрович, будет заказан, — любезно завершил разговор следователь.
Положив трубку, Гордеев задумался. Что-то его все-таки беспокоило. Ах ну да, конечно, беспокоила Екатерина Юрьевна, чей телефон — вот он, перед глазами. А что, подумалось Гордееву, если прямо сегодня же и позвонить? И напроситься в гости по той причине, что… ну что необходимо составить для себя максимально полный портрет ее мужа? Откажет? Вряд ли. А там, за разговором, что называется, глядишь, и…
Словом, сказано — сделано.
Екатерина Юрьевна спокойно выслушала предложение адвоката встретиться для выяснения и уточнения некоторых вопросов, касающихся дел мужа, и, не раздумывая, ответила, что подумает и сама назначит удобное время. Но сегодня она занята.
Гордеев чуть было не спросил: «Чем?» — но вовремя спохватился. Мало ли какие могут быть у красивой молодой учительницы проблемы! Нелюбезности, во всяком случае, он в ее голосе не услышал, и это уже само по себе было неплохо. Впрочем, время покажет.
Что оно покажет, как-то не думалось. Но зато появилась другая, и даже чуточку мстительная, идейка. Вот бы «случайно» познакомить эту Катерину, не сейчас, конечно, а потом, уже после всего, что могло бы произойти между ним и Катей, с другом, Сашкой Турецким. Тот — большой знаток женщин именно такого плана. И любителем его назвать в этом смысле нельзя, только — профессионал. Но вот когда у него обломится, можно будет хорошо, от всей души посмеяться! Что «обломится» у него самого, Гордеев в настоящий момент даже и не мыслил — с какой это стати? Время… всему нужно только свое время… И умелый подход.
— Ах, как хороша баба, черт возьми! — с чувством воскликнул Юрий Петрович и вдруг увидел, как приоткрылась дверь и из-за занавески показалась крупная седая голова самого Генриха Афанасьевича Розанова.
— Это вы о ком, Юрочка, с таким неподдельным восторгом? — пророкотал басом этот «лев адвокатуры», управляющий юридической консультацией номер десять.
— Невольно вырвалось, Генрих Афанасьевич! — засмеялся Гордеев. — Клиентка была такая, что просто черт возьми! А дело — вонючее, с Лубянки. Ваш секретарь в курсе.
— Ну-ну, вам, Юрочка, не впервой… разгребать. А я шел мимо и услышал рев возбужденного, хм… Однако, думаю… Ваш ордер я, кстати, подписал, вы видели, так что и я в курсе.
— Да, спасибо.
— Ну-ну, удачи, Юрочка, — улыбнулся «лев».
Глава вторая Серийный почерк
1
Андрей прятался за деревом. Для тех, кто мог его видеть, ничего необычного в его поведении не было — ну остановился человек, привалившись плечом к старой липе, и закурил. А что странного? Возвращался с работы, сошел с асфальтовой дорожки на травку, стал за дерево. Сейчас покурит и отправится дальше. Другое дело, если б днем было, когда тут народу много, а сейчас уже вечереет, и по дорожке этой ходят только те, кто в этом доме пятиэтажном живет. Фактически все свои, друг друга давно знают.
Ознакомительная версия.
