Ознакомительная версия.
Уж Грязнов-то знал, какие ответные чувства испытывает эта незамужняя женщина к Сашеньке Турецкому. Он вообще много знал, хотя о своих «приключениях» Саня ему не рассказывал, но иной раз какое слово сорвется или взгляд выдаст, вот и информация. И о том, что было между Саней и Клавдией, когда она была помоложе, более собранной, статной, упругой и завлекательной в своем желании обязательно обаять Турецкого, Грязнов тоже догадывался. Все было, и даже не вчера, а бог весть когда, так что ж теперь и вспоминать? Поэтому, поговорив немного и высказав женщине массу приятных комплиментов, друзья покинули приемную.
— Смотри-ка, Саня, а Клавдия до сих пор так вся и светится при виде тебя. К чему бы это? — закинул удочку Грязнов.
— Чудак, да это ж она на тебя смотрела! А как на мой вкус, рыхловатой, кажется, становится девушка.
— Ты неправ, старик. Я тебе готов напомнить твой же анекдот о том, что именно женщина, которая думает, что это, — Грязнов изобразил руками нечто крупное и объемное, — у нее в последний раз, такое вытворяет, что можно с ума сойти.
— Может быть, все может быть, — быстро и как о постороннем ответил Турецкий. — Ты мне вот что скажи, когда это Костя успел переговорить с этим Баркановым, да? Мы ж вчера еще фактически мало что знали. Вот артист!
— Но ты действительно не упусти его, — становясь серьезным, ответил Грязнов. — А лучше поезжай-ка туда сам, без звонка, так будет вернее. На контроле тебя никто останавливать не будет. А я соберу наших ребят и пройду с ними по плану, чтоб не терять зря времени, ладно?
Это был хороший вариант. Турецкий отдал Грязнову ключ от своего кабинета, а сам пошел по лестнице вниз. Транспортом он пользоваться не собирался, поскольку от здания Генеральной прокуратуры на Большой Дмитровке до здания Совета Федерации на той же улице было пять минут ходьбы, причем ленивым шагом.
…Сергей Анисимович Барканов сидел в своем небольшом кабинете и был чрезвычайно удивлен, когда узнал, что к нему прибыл сам помощник генерального прокурора и вежливо, через секретаршу, просит аудиенции.
Барканов вспомнил, что вчера уже разговаривал с заместителем генерального прокурора по поводу дел, касавшихся учреждения фирмы «Анализ», и, честно говоря, решил, что на этом дело и закончилось. А свое обещание встретиться и поговорить с этим Турецким — кажется, так Полина назвала фамилию гостя — счел скорее знаком вежливости, не более. И вот он здесь…
Нет, у Барканова были кое-какие дела, конечно, как у всякого представителя региона в Совете Федерации, но сегодня, на вечернем заседании, будут рассматриваться вопросы, к которым лично он имеет второстепенное отношение, и специально готовиться, или читать с карандашом материалы не было особой нужды. Но это внезапное вторжение как бы в чем-то нарушало его планы, которых тоже, в сущности, не было. Черт его знает, как быть? Отказать, сославшись на занятость? Ведь он уже говорил, кажется, Меркулову, что собирается срочно отбыть на родину, к своим избирателям, чтобы там решать некоторые неотложные вопросы, но именно это обстоятельство и стало причиной особой настойчивости этого Меркулова.
Нехорошо получилось. Надо же, прибыл без звонка! Так деловые люди, между прочим, не поступают! Вот! Вот где кроется причина для вежливого отказа!..
«Маленький, но гордый народ…» — размышлял тем временем Турецкий, ожидая в приемной ответа «парламентария». Он, видите ли, просил немного подождать, чтобы иметь возможность привести на столе дела в порядок, неудобно при ответственном госте. А сам наверняка сидит и размышляет, как бы половчее смыться. Но это у него теперь не получится, раньше надо было думать. Турецкий уже имел в голове аргумент, который мог бы заставить этого Барканова стать приветливым и ласковым, хоть он и член Совета Федерации. Но тут этих членов сидит столько, что на всех слуг не напасешься, и кормятся они, между прочим, на деньги избирателей, а не на свои собственные. Нет, есть аргументы — и мягкие, и пожестче, если потребуется.
Наконец раздался писк интеркома. Секретарша сняла трубку, посмотрела на Турецкого и изысканно-вежливо, улыбаясь, предложила ему пройти в кабинет господина Барканова. И здесь уже сплошные господа! Ну ничего, от того, как он желает называть себя, зависит исключительно его собственное настроение, не больше. На дело это не повлияет. А надо будет, так и члена Совета Федерации можно прижать к ногтю. Закон — он для всех закон, даже для маленьких, но гордых представителей отдельных регионов.
Турецкий усмехнулся: чего это он себя заранее заводит? Ведь шел сюда без всяких задних мыслей. И вовсе не злился, а, напротив, расположил себя мысленно к откровенной и последовательной беседе. А может, это «наведение порядка на рабочем столе» стало таким неожиданным раздражителем?
Странно, но, видимо, собственное раздражение уже сыграло свою роль — Барканов ему не понравился сразу. Невысокий — это было видно, когда тот привстал, протянув руку для приветствия, — с круглой безволосой головой и плоским лицом, но при этом нос у него был с явной горбинкой, а невыразительный взгляд чуть раскосых маленьких глаз сверлил буравчиками. Он не нес на себе определенных черт какой-то конкретной национальности, здесь, похоже, было столько намешано, что Барканов и сам вряд ли смог бы объяснить, откуда родом его предки.
Предупреждая вопрос, он с ходу сказал:
— Да, я помню, что дал обещание господину Меркулову, так? Что встречусь с вами. Но вы пришли без звонка, а у меня не все готово к вечернему заседанию, поэтому прошу меня извинить, много времени я вам подарить не могу. Если это вас устроит, господин Турецкий, так?
«Ишь ты, подарить! А нужны ли мне его подарки?» — опять стала почему-то закипать злость, но Александр Борисович наступил на горло «собственной песне».
— Я не думаю, что отниму у вас много времени, хотя это будет зависеть в какой-то степени, — тут Турецкий широко и приветливо, как он это умел даже тогда, когда все кипело внутри, улыбнулся, — от вашего желания помочь делу. А если вам в этом вопросе понадобится моя помощь, то я готов прямо сейчас вместе с вами пройти к спикеру Совфеда и объяснить ему, с какой целью мне пришлось вас побеспокоить. Я почти уверен, что господин спикер, узнав, что расследуется громкое дело об убийстве генерал-полковника ФСБ в отставке Порубова, ответственного сотрудника фирмы «Анализ», учредителем и, стало быть, одним из хозяев которой вы являетесь, и следствие по делу которого нам поручено в Кремле, охотно разрешит вам использовать ваше дорогое служебное время для дачи показаний первому помощнику генерального прокурора, то бишь мне, как вы понимаете. Думаю, что таким образом помогу вам в этом вопросе освободить для меня столько времени, сколько потребуется для дела. У вас иное мнение, простите? — Турецкий снова ослепительно улыбнулся.
Барканов был мрачен — такого поворота он, вероятно, никак не ожидал.
— Ну так как вы решили, господин сенатор? — Турецкий специально не назвал его по имени-отчеству, подчеркнув этим неумолимую официальность своей позиции.
— Я думаю, нет нужды беспокоить спикера… А вы, — он натянуто улыбнулся, — можете начать задавать свои вопросы, время, как сегодня говорят, пошло. Чай или кофе желаете?
— Лучше минеральная вода.
Барканов нажал клавишу интеркома:
— Полина, бутылочку минеральной, похолодней, и парочку стаканчиков, — подумал и добавил: — Пожалуйста.
«Да, — подумал Турецкий, — вежливости вас еще учить и учить…»
Он сразу предупредил Сергея Анисимовича — теперь, когда акценты расставлены, можно было называть его и так — о том, что, поскольку разговор не является обычной дружеской беседой, а должен выглядеть как официальные показания, правда, пока без протокола, он хотел бы воспользоваться помощью диктофона. Затем запись будет расшифрована и передана для прочтения господину Барканову, после чего станет уже официальным документом.
Барканов же, несмотря на свою простецкую этакую невзрачность, оказался, однако, докой по части всякого рода протоколов и немедленно потребовал чуть ли не официального подтверждения того, что без его личной подписи записи беседы не будут считаться его показаниями. Турецкий пообещал, что предваряющей их разговор фразой будет именно эта — о предварительном прочтении и соответствующих подписях, что немедленно и сделал, включив диктофон и внятно продиктовав в микрофон, где в настоящее время находится и по какому поводу. Ну а затем и все остальное касательно законности этих записей. Барканов был удовлетворен, словно первой собственной победой в нелегком состязании. А ведь Александр Борисович и не собирался его провоцировать, ему нужны были просто факты, обыкновенные факты, которые прозвучали бы, как говорится, из первых уст….
Разговор, точнее, монолог Барканова длился что-то около получаса. За это время Турецкий постарался ни разу не перебить его, чтобы тот не потерял нить своего рассказа. А слушать было что, тем более что с кое— какими фактами Александр Борисович был уже знаком из справки, предоставленной ему Генрихом.
Ознакомительная версия.
