– Простите. Я сейчас. Я на минутку, – и вылетела из кабинета, оставив на полу черный комок платка и очки.
Юля встала, подняла все это, положила на стул, отправилась в маленькую смежную комнату, открыла окно и закурила. Медсестра Вика села рядом на подоконник.
– Юлия Николаевна, вы что, серьезно хотите от нее отказаться?
– Хочу. Я всего лишь согласилась ей помочь, а мне стали угрожать. Зачем мне это нужно?
– Интересно, где этот продюсер взял ваш домашний телефон? Может, вы его Анжеле давали?
– Разумеется, нет.
– Мамонов не мог?
– Ни в коем случае, ты же знаешь, это один из железных законов нашей клиники: свой домашний номер врач может дать пациенту сам, если захочет. Но больше никто.
– Кошмар, – Вика покачала головой и выпустила несколько аккуратных колечек дыма, – вы Мамонову сказали?
– Нет еще. Думаю, он меня поймет.
– Она очень талантливая, – осторожно заметила Вика, – вокруг нее много всяких психов. Может, она вообще ни при чем?
– Может, и ни при чем. Не знаю.
В дверь постучали. Юля загасила сигарету и вернулась в кабинет. Анжела вошла вместе с маленьким, круглым и совершенно лысым мужчиной.
– Вот, я его привела! Это Гена, мой продюсер. Он вам не звонил.
– Абсолютная правда, – энергично закивал толстяк, – в четыре часа утра я спал как убитый. Никогда, никому я не стал бы звонить в такое время. Я что, сумасшедший? А главное, откуда я мог узнать ваш номер, если до этой минуты понятия не имел, как вас зовут?
У Гены был необыкновенно высокий фальцет, говорил он торопливо, взахлеб, с частым придыханием. С такими голосовыми данными практически невозможно сымитировать бархатный начальственный бас. Юлия Николаевна убедилась, что ночью беседовала с другим человеком.
– Кто же, в таком случае, мне звонил? – спросила она, переводя взгляд с продюсера на Анжелу.
– Мы это выясним, – решительно заявила певица, – клянусь, такое больше не повторится. Вы только не отказывайтесь от меня, пожалуйста.
В этот момент дверь открылась и в кабинет по-хозяйски вошел Мамонов. Он успел услышать последнюю фразу и спросил елейным голосом:
– Что, Юлия Николаевна, у нас опять проблемы?
– Добрый день, Петр Аркадьевич, – широко улыбнулась Юля, – да, у нас возникли некоторые проблемы. – Она рассказала о ночном звонке, а продюсер Гена еще раз сообщил, что кто-то другой назвался его именем.
Мамонов выслушал, хмурясь и озабоченно кивая, откашлялся и произнес:
– Да, неприятно. Однако это вовсе не повод, чтобы отказать человеку в лечении.
– Такое больше не повторится, – мрачно отчеканила Анжела, – вас, Юлия Николаевна, никто не побеспокоит. Если вы мне сейчас откажете, я не буду жить. Я не знаю, как жить с такой рожей.
За десять лет работы в пластической хирургии Юлия Николаевна научилась различать, когда угроза покончить с собой из-за дефектов внешности всего лишь угроза, а когда человек действительно готов умереть. В случае с певицей Анжелой речь шла не об увеличении груди или изменении формы носа, а о реальном уродстве, с которым в двадцать два года действительно невозможно смириться.
Все смотрели на доктора Тихорецкую. Она молчала. Конечно, можно просто забыть о безобразном ночном звонке и сегодня же начать готовить девочку к первой операции. Это будет правильно, и в общем Юля уже готова была сказать свое «да». Но что-то мешало.
– Я не единственный хирург-косметолог, – произнесла она, чувствуя, что тянет время, и с трудом понимая, зачем это делает, – не единственный и далеко не самый лучший.
– Не кокетничайте, – поморщился Мамонов, – решайте – да или нет.
– Да, – сердито рявкнула Юля.
Глава шестая
Полковник ФСБ Михаил Евгеньевич Райский появился в квартире Герасимовых ровно через час после того, как Владимир Марленович позвонил ему. По телефону он ничего объяснять не стал, просто сказал: «Миша, у меня беда, нужна твоя помощь».
Они не виделись года полтора, и полковник заметил, как сильно изменился его бывший начальник. Еще недавно он выглядел крепким спортивным стариком, играл в теннис, бегал по утрам, любил попариться в баньке. Теперь стал рыхлым, вялым, кожа приобрела нехороший землистый оттенок, под глазами набухли темные мешки и глаза глядели так уныло, что хотелось отвести взгляд.
– Здравствуй, Миша, – генерал слабо обнял его и повел в гостиную, где молодая застенчивая домработница Оксана накрывала кофейный столик.
– А где Наталья Марковна? – спросил Райский, усаживаясь в глубокое кресло и закручивая кренделем свои длинные тощие ноги.
– В спальне. Приболела, – отрывисто ответил генерал.
– Что такое? Опять астма?
– Да, был очень острый приступ. Но сейчас, слава Богу, заснула.
– А вы сами как себя чувствуете?
– Ох, Миша, не спрашивай, – вздохнул генерал, – ну как я могу себя чувствовать, если моему драгоценному засранцу прицепили взрывчатку к днищу машины?
Горничная Оксана налила полковнику крепкий кофе, генералу жидкий чай с мятой и бесшумно удалилась. Несколько секунд оба молчали. Райский осторожно пригубил кофе, кинул в рот шоколадную конфету. Он уже понял, что засранец Стас Герасимов, единственный сын генерала, уцелел. В противном случае все в этом доме выглядело бы не так обыденно и старик разговаривал бы совсем иначе.
– На взрыв наши выезжали или милиция? – спросил Райский, дожевав конфету.
– Не было никакого взрыва. Стас увидел с балкона, как возятся у машины двое в трикотажных шапках, и догадался вызвать милицию. Хотя бы на это мозгов хватило. Приехали и милиционеры, и наши. Следователь Чижов из районного управления. Не знаешь такого? – генерал брезгливо поморщился.
– Нет. Вам с Натальей Марковной он не внушил доверия? – догадался Райский.
– Какое там доверие? Шут гороховый. Хихикает, будто его все время кто-то щекочет. Не надо нам такого, Миша. Я ему ничего рассказывать не стал. Что толку?
– И правильно, – кивнул Райский, – в любом случае расследование должно проводиться на самом высоком уровне.
– Миша, я бы хотел, чтобы ты занялся этим, – тихо произнес генерал и отбил короткими пальцами дробь по стеклянной столешнице, – думаю, у твоего начальства возражений не будет.
– Конечно, Владимир Марленович.
Генерал подробно и четко изложил Райскому все от начала до конца.
– Да, повезло, – покачал головой полковник, – а где же он сам?
– Расслабляется, – генерал криво усмехнулся, – день провел в оздоровительном комплексе, потом отправился с очередной бабой в ресторан, у нее, вероятно, и заночует.
– И много их у него?
– Ну, штуки три точно есть. Две постоянные и обязательно какая-нибудь одна временная.
– Вы с Натальей Марковной знаете хотя бы двух постоянных?
– Одну. Ту, у которой он ночевал, когда все произошло, – мрачно пробормотал генерал.
Райский давно заметил, что генерал не курит. Раньше он дымил каждые полчаса, предпочитал крепкий американский «Кэмел». Теперь даже пепельница на столе не стояла. Полковнику после чашки крепкого кофе очень хотелось закурить, и он решился вытащить свою пачку.
– Прости, Миша. Только на балконе, – развел руками Владимир Марленович, – я, видишь ли, недавно бросил и пока очень болезненно отношусь к дыму. Хочется, но нельзя.
Они вышли на балкон. Райский закурил. Генерал глядел в желтоватое вечернее небо и жадно вдыхал запах дыма.
– Женщина, у которой ночевал Стас, замужем, – проговорил он, обращаясь скорее к смутному шпилю Останкинской башни, чем к своему собеседнику, – ее зовут Галина, по мужу Качерян. Она внучка няни Стаса. Ей было пятнадцать, когда мой засранец впервые переспал с ней. И до сих пор спит иногда. Сейчас ей тридцать. Муж армянин, художник, работает у Стаса на фирме. Есть ребенок, мальчик.
– Где же были муж и ребенок, когда Стас там ночевал? – быстро спросил Райский.
– Ребенок у бабушки, муж в командировке.
– Погодите, Владимир Марленович, получается, у вашего сына пятнадцать лет длится роман с этой Галиной и муж ни о чем не догадывается?
