— Алебардой я называю алебарду, шеф!
— Вроде тех, что были у стражников короля?
— Ну да. Конечно, оружие довольно необычное, но ошибки быть не может. Взгляните на рану. Она начинается с тонкого прокола и тут же становится квадратной, затем расширяется, края неровные. У парня сердце искромсано в клочья, убийца бил наверняка. Горло же перерезано ножом. Судя по запаху, смерть наступила пять или шесть дней назад…
Да, запах не давал соврать. Он и раньше мало радовал, а теперь, когда Владимир лежал у моих ног, становился совершенно невыносимым. Временный помощник Матиаса, молодой полицейский, был иссиня-бледен. Что ж, поздравим салагу с боевым крещением.
— Вот его бумажник, — добавил мой бесценный сотрудник и взял со столика черный кошелек с одним отделением. — Удовольствие исследовать содержимое я предоставляю вам.
— Спасибо. Осталось лишь выяснить, где именно его зарубили.
— Уже выяснил. По правде говоря, место убийства сразу бросается в глаза.
— И где же оно?
— На лестнице, — объявил ясновидец.
— Какой лестнице?
— Той, что ведет на террасу.
Наверное, глаза у меня были, как миндальные пирожные, не съеденные по причине глубокого душевного кризиса.
— Ты утверждаешь, что его убили в комнате под террасой?
— Это очевидно. Идемте, я покажу.
Мы спустились. Матиас шел следом и наступал мне не на пятки, но на пальцы.
Посреди лестницы он остановился.
— Здесь! Жертва поднималась или спускалась по ступенькам. Некто, находившийся в комнате (предположительно, он стоял у комода), нанес покойному сильный удар алебардой. Посмотрите, на стене есть следы крови, а лестницу хоть и вымыли, но на стыках прутьев остались следы.
Я задумался. Дело принимало совершенно иной оборот. До сих пор я полагал, что драма разыгралась за пределами квартиры, а теперь, выходит…
Я был сбит с толку. Молочный бидон без днища чувствует себя увереннее.
— Скажи-ка, Матиас, если ему нанесли удар в грудь снизу, то брызги должны были запачкать ковролин? А чтобы отчистить ворсистую ткань от крови, без специального растворителя не обойтись.
Матиас ткнул пальцем в пол.
— Взгляните, граница между старым и новым куском видна очень четко. Тот, что под лестницей, немного другой, светлее…
— Его заменили?
— Разумеется.
— Отлично. Ты выжал из места преступления все, что мог, дружище. Последнее пустяковое поручение — и можешь отправляться домой ковать очередного малыша. Детям, зачатым ночью, больше везет в жизни.
Матиас смущенно улыбнулся. Детишки в его семействе рождаются по штуке в год и даже чаще, поскольку в коллекции есть и близнецы.
— Что прикажете, господин комиссар?
— Найди алебарду, старина. Утиль такого рода не держат в доме просто так, если только хозяин не швейцарский гвардеец или не театральный костюмер. Убийство было сымпровизировано, если можно так выразиться. Алебарда находилась здесь, в квартире. Найди или эту железяку, или место, где ее хранили.
Отдав приказ, я плюхнулся на хозяйское ложе, чтобы исследовать бумажник. Это был обычный плоский кошелек, внутри лежало удостоверение личности и водительские права, выданные Владимиру Келушику, родившемуся в Польше, город Лодзь, тридцать лет тому назад и проживавшему в Париже на улице Франк-Буржуа. Кроме того, я выудил из бумажника квитанцию на заказное письмо и фотографию молодой светловолосой женщины с ребенком на коленях. У блондинки был грустный вид.
Я испытывал досаду, словно кукольник, у которого во время представления пальцы свело судорогой. Беспросветная тьма, как в цистерне с гудроном, черным и дымящимся!
В таких случаях неплохо разложить все по полочкам. Возможно, тогда ситуация станет яснее и вразумительнее.
Две добрые женщины жили себе не тужили.
Да и с чего им дергаться? У них комфортабельная жизнь в роскошной квартирке на острове Сен-Луи.
Одна из них — личность известная, шлягеры печет как блины, деньги гребет лопатой. Другая — хорошенькая и работящая молодая девушка.
Однажды вечером, совершая моцион перед сном, эта другая (по ее словам) обнаруживает на крыше труп человека, известного ей в лицо.
Жертва — парижский поляк, более или менее замешанный в деле фальшивомонетчиков. Он болтается по окрестностям, используя мольберт в качестве прикрытия.
Вместо того чтобы позвать на помощь, что делает наша милая девушка? Ничего. Вы правильно прочли? Погодите, не ищите очки, я напишу заглавными буквами. НИЧЕГО! Она хранит секрет и выжидает битых сорок восемь часов, ничего не предпринимая и никому не говоря ни слова. Сумасшедшая, да?
Однако мертвец начинает пованивать. Тогда она собирается с духом и робко, застенчиво стучится в дверь Управления полиции. Настолько робко и нерешительно, что мой коллега, головорез Мартини не успевает что-либо заподозрить, девица же не посвящает его в тайну.
Наконец, она наводит на след меня, но с какой неохотой, с какими ужимками!
Одна нелепость наслаивается на другую, не так ли, друзья?
Хорошо. Шумные неуправляемые полицейские берутся за дело, и лабораторный гений Матиас в рекордные сроки выясняет:
1) Владимира Келушика проткнули алебардой;
2) его зарезали в доме;
3) пол после убийства вымыли и заменили ковер, очевидно пропитанный кровью.
Заметьте, обе обитательницы квартиры клянутся, что понятия не имеют о происшедшем.
Тем не менее Ребекка, услышав, как Пино звонит в лабораторию, заявляет, что дело пахнет жареным, и сбегает посреди ночи, попросив подружек отвлечь внимание легавых.
Может, у вас есть замечания по существу? Предположения, гипотезы? Нет?
Было бы странно, если бы таковые имелись. Ваша пассивность — тот памятник, к подножию которого я вновь и вновь приношу цветы моего воображения. Но цветы вянут и сохнут, а мраморный памятник стоит себе и стоит. Но ведь нам с вами так больше нравится, не правда ли? Мы скупы на проявления дружеских чувств. Не клянемся в вечной любви, не рвем рубашку в клочья. Я лишь призрак той рубашки, витаю над вами, материализуясь время от времени. Видите ли, дорогие мои любители позабавиться, постоянство в любви не требует слишком частых встреч, но и вовсе прекращать свидания тоже не следует.
Все дело в чувстве меры.
Жизнь принадлежит тем, у кого это чувство присутствует.
Мои усталые размышления были прерваны появлением двух персонажей. Речь идет о мадам Пино и жене Берюрье.
Помните знаменитую картину «Граждане Кале»? Более выразительного изображения покорности не сыскать. В лохмотьях, с веревками на шее, бредут они босые, в кандалах.
Мамаша Пенек — копия сухопарого Юсташа де Сен-Пьера. Я удачно воплощаю Эдуарда III, а Берта вполне сойдет за остальных пятерых граждан. Дамы пришли, чтобы заключить перемирие. Они конфузятся, мнутся. Смотрят смущенно и заискивающе. Им неловко, стыдно.
Метаморфоза произошла благодаря Нини — она им представилась. Принять известного композитора за содержателя притона! Несравненный Жорж Кампари! Волшебник в музыке! Автор удивительной песенки, ставшей гимном поклонников простоты и безыскусности. Ее распевает вся Франции и Квебек в придачу. Цитирую по памяти:
Ангелы и демоны,
И сосед внизу
Вынуждены, бедные,
Ковырять в носу
Пальчиком,
Пальчиком,
Маленьким пальчиком.
Если свербит,
Что кому за дело!
Маленьким пальчиком
Ковыряй смело![11]
Им все объяснили! Мертвец на террасе. Расследование. Недоразумения по ходу дела, суматоха. Побег девчонки.
Две неразлучные подруги, сподвижницы, китиха и моль, спешат загладить промах, они безмерно щедры в своем раскаянии. Отныне мне дозволено держать их муженьков на работе двадцать четыре часа в сутки. Ни минутки у домашнего очага! Стоит им ступить на порог, как я снова могу требовать козлят на службу. Каким бы я ни был злодеем, но работа превыше всего.
Они призвали в свидетели Матиаса.
Матиас, добрая душа, поддержал их.
Внизу, в гостиной, супруги дали друг другу честное слово. Обменялись клятвами верности! Попросили друг у друга прощения! И совершенно примирились.
Внезапно ситуация изменилась радикально, словно шкурка кролика, вывешенная для просушки. Берта вдруг предстала кровожадной маньячкой. Ей ставили в вину чересчур крутые меры, которые она применила к невинным девушкам, пострадавшим ни за что, они ведь могут и в суд подать.
Удрученная китиха глубоко раскаивалась. Захлебывалась раскаянием! Она вымаливала прощение у тех, у этих, у меня, у всех. Мадам Пино с ханжеской миной цедила выспренные банальности, находя мелочное удовольствие в чужом промахе. «Достоин сожаления, дорогая, тот факт, что вы не в силах себя контролировать. Вы впадаете в прискорбные крайности. Следовало бы проконсультироваться с врачом по поводу состояния вашей нервной системы…»
