Андрей Кивинов - Высокое напряжение

Таничев вышел из безоконного кабинета и, зайдя в «тронную залу», устало брякнулся на диван.

Присутствующие с надеждой смотрели на него, ожидая результатов его четырехчасового затворничества с Маратом. Едкий запах «Беломора», насквозь пропитавший одежду Петровича, начал распространяться по кабинету, но никто на это не обратил внимания.

Петрович, вероятно, не надышавшись вдоволь в душегубке, достал очередную папиросину, прикурил от огромной бензиновой зажигалки и вымученно произнёс:

— Пустышка, мать его…

— Что, совсем?! — уточнил Казанцев.

— Совсем.

— А может, ему… — Костик красноречивым жестом изобразил удар кулака по цели.

— Без толку. Он и так перепуган донельзя.

— Ладно, Петрович, не томи. Что там?

— Он действительно жил на Вишнёвке.

— Понятное дело. Если б он и это отрицал, тогда б я ему точно «бумс» устроил.

— Чего ж он съехал так быстро? — поинтересовался Вовчик.

— Я ж говорю, ссыт кипятком. А ты думаешь, чего он не выступал после задержания? Да он рад-радёшенек, что вы ментами оказались, а не теми, кто его ищет.

— Ещё бы он был не рад. На нём хоть царапина есть? То-то. Будь на нашем месте СОБР или спецназ, лежал бы он сейчас где-нибудь в больнице имени Володарского.

— Да я не о том. Маратик бегает вовсе не от милиции. Он по весне фирмочку одну опустил. Товар забрал и смылся. Ликёры там, шоколад, сигареты, косметика. На приличную сумму. Фирмочка московская. В Питере он по своим землякам товар раскидал. «Бабки» не говорит где. Да и чёрт с ними, это не так важно. На Вишнёвке хату случайно нашёл. На вокзале парень какой-то предложил. Надо будет, кстати, у дачника уточнить, что там ещё за пацан. Никто про эту хату не знал. Но Марат страховался на всякий случай. Знаете, спиченки в косяки дверные вставлял, вещи запоминал, как лежат. Ну, чтобы засечь, если кто-то без его ведома зайдёт. Так вот, однажды, после очередного возвращения на свою конспиративную квартиру, он обнаружил, что в его гнёздышке кто-то побывал. Очко у товарища усиленно заиграло. Газет начитался и книжек про мафию. Решил, что его выпасли. Не, может, и на самом деле выпасли, чёрт его знает. Что делать? Срочненько валить. Бегом. Тут как раз дачник за жратвой приехал, он с ним и рассчитался. Через своего приятеля в «Северной» место нашёл. Это со своим знакомым он тогда ругался по телефону. В цене не сошлись. Потом хозяину телефончик оставил, чтоб тот перезвонил, если спрашивать будут. Ну, и всё. До сегодняшнего дня жил в «Северной».

— Что-то он легко про кидалово своё рассказал. Прямо дева Мария на исповеди.

— Это он от радости. Я ж говорю, когда вы влетели, он решил, что это бандиты, которых та фирма наняла. Вовчик, ты в следующий раз хоть объясняй гражданам.

— Я ж предупредил, что проверка паспортов. Там коридорная была, подтвердить может, если что…

— Да ладно. Так что, на радостях он мне всё выложил. Ну, конечно, не только по этому. Я там подавил его маленько.

— А шприц?

— Шприц не его. Мамой клянется. Я, конечно, клятвам его не верю, но, с другой стороны, он не похож на наркошу.

— А что за фирма? — вступил в заседание большого совета Паша.

— Контора солидная. Поэтому он так и тихарился.

— Может, он в розыске, те вполне могли в ментуру московскую заявить.

— Те в ментуру не пойдут. Сами в воровстве по уши увязли. Не в обычном, разумеется, — налоги всякие, неучтёнка. А из «крыши» своей могут «быков» нанять для розыска и наказания обманщика Марата. «Крыша» там тоже вроде солидная.

— Слушайте, значит они его и вправду выпасли! Ну, и с Юрой перепутали. Всякое бывает.

— Ну да, восемнадцатилетнего студента с южным мошенником спутали.

— Да мало ли! Может, пытали, а потом того, зарезали. На бандитские разборки очень похоже.

— Сомневаюсь. Совсем без башки, что ли? Гасить-то его зачем было? Лишний раз рисковать только. Могли бы припугнуть, ему бы хватило, молчал бы до конца жизни.

— Стойте-ка, — вдруг осенило Пашу. — А ключи? Вы врубаетесь? От хаты было только два комплекта — один у чёрного, второй у дачника. Но ведь у Марата кто-то был. Хозяин отпадает, он бы рассказал. Стало быть…

— Был ещё один комплект.

— Точно. И главное. Помните, что мать сказала? Юра любил музыку. Врубаетесь?

— Не совсем. Музыка-то тут при чём?

Паша постучал кулаком по столу, затем по лбу:

— Мы ведь совсем забыли про это. Нет, не забыли. Мы даже не думали об этом. Вы помните обстановку в квартире? Замки на дверях целы, стало быть, дверь открыли ключом. Кровь только в комнате.

— Ерунда, Юра мог сам открыть дверь.

— Не мог. Он не слышал звонка. Он слушал плейер. И плейер похищен не был потому, что разбился. Разбился, когда Юру ударили. Или завалили на диван. Тот, кто проник в квартиру, не рассчитывал, что застанет Юру. Он позвонил и, убедившись, что дома никого нет, отпер дверь.

— По-моему, ты усложняешь.

— А стали бы нормальные бандиты забирать кроссовки и часы? То-то и оно. А эти подмели всё, что хоть какую-то ценность имело.

— Да перестань ты. Вон, «мокруху» на Тихом бульваре помнишь? Явная «заказуха», а под грабеж обставленная. Тоже часики, кроссовки, даже водку забрали.

— Короче, — прервал спорящих Таничев. — Пишите рапорты, что Марат сопротивление оказал и отправлен на пятнадцать суток за неповиновение, а за две недели, глядишь, ещё что появится. Сейчас отпускать его нельзя. Я его клятвам не очень-то доверяю.

— Боюсь, в суде не проскочит, — заикнулся Гончаров. — Он вроде не сопротивлялся.

— Ты что, первый день в ментуре? Не стройте из себя чистоплюя, граф. Он вас же мудаком обозвал. Половина гостиницы слышала, — не выдержал Вовчик.

— Леночка точно слышала, — подтвердил Костик, — и даю гарантию, что она, как возмущённая гражданка, даже подпишется под этим. Правда, мне придётся ещё разок в отель слетать.

— Во, лишь бы повод найти. Бабник.

— Попрошу без оскорблений. Я, между прочим, ради святого дела. Человека наказать за сопротивление. Ишь, взяли манеру ментов не уважать.

— Однако уже два ночи. Мы по домам планируем? — спросил Белкин, взглянув на часы.

— На чём? Лично я остаюсь. Что я, пешком через весь город пойду? Вон, стулья составлю и перекантуюсь.

— Тогда бывайте. У меня и так с женой сплошные очаги напряжённости из-за этой работы. До завтра, вернее, до сегодня.

Белкин накинул лёгкую куртку, висевшую на спинке его стула, и вышел из помещения вытрезвителя в тёплую питерскую ночь.

— Я тоже остаюсь, — вздохнул Казанцев, — на диване лягу.

— Диван мой, — напомнил Таничев.

— Что ты жмёшься?

— Я старый человек и тоже, между прочим, домой не собираюсь.

— Так раздвинем, не развалится. Как-нибудь уместимся.

— А Марат?

— Да пускай сидит в тёмной. Наручниками к трубе водопроводной прикуём. Не хуже «Северной». Не фиг было ликёры тырить. А ты что, его с собой положить хочешь?

— Ладно. — Петрович поднялся и начал раздвигать диван.

Данный предмет мебели он собрал, работая ещё в отделении, из разных запчастей, найденных где только можно, вплоть до мусорных свалок.

Красотой и изысканностью форм диванчик не отличался, как не отличался и прочностью. Однако путь в кузове грузовика от отделения до вытрезвителя он выдержал с честью, не развалившись во время движения и погрузки. Таничев особенно гордился этим фактом.

Мало того, проводивший инвентаризацию завхоз РУВД приклеил на диван бирку с номером, а стало быть, сей антиквариат был поставлен на баланс в бухгалтерию. В ведомости он значился как «диван старинный, без обивки». Петрович только осваивал данное ремесло, и пока что полосатый матрас и сиденье просто прикрывали драповым пледом, изъятым с какого-то обыска.

Петрович бережно отодвинул своё произведение от стенки и начал снимать спинку. В этот момент боковины, державшиеся на гвоздях, раздвинулись, и сиденье рухнуло на пол, по пути придавив ноги Петровича.

— А, мать твою! Рухлядь старая! Ну что за блядство! Это называется элитное подразделение по раскрытию убийств. Хуже помойки…

— Это вы, герцог, напрасно. На нас в министерстве сделаны большие ставки.

— При чём здесь ставки? При чём здесь министерство или Главк? Я про диван говорю. Дрыхнуть-то на чём будем, господа офицеры?

— Алло, я по поводу ребёнка. Да, новорождённого. В канцелярии сказали, что вскрытие вы производили.

— Да, верно. Но пока результатов нет. Причина смерти — асфиксия, но характер её я описать не могу. Либо механическая прижизненная, либо внутриутробная. Надо ждать гистологии.

— А сколько ждать?

— Где-то с месяц.

— Ото. А пораньше нельзя? Нам бы определиться надо.

— Я понимаю. Но вы тоже поймите, очень много смертей.

— Да, я знаю. Но, может, всё-таки…