— Это я!
Каменкова сняла шапку, и он увидел миловидное лицо женщины бальзаковского возраста. Глаза ее выдавали любительницу горячительных напитков.
Ярыгин сразу ощутил, что Каменкова находилась уже в небольшом подпитии.
— Что надо? — бесцеремонно спросила она. — И не принюхивайся! Выпила я, попробуй в такой холодрыге не выпить, окоченеешь, пока нагрузишься.
— Поговорить мне надо с вами! — твердо сказал Ярыгин. — Вы не можете сделать перерыв?
— Перекур можно устроить, — согласилась Каменкова, направляясь к выходу из цеха во двор. — Только о чем мы будем говорить? О любви? — засмеялась она своему вопросу.
Выйдя во двор, Каменкова устроилась на перевернутых ящиках и, достав из кармана штанов пачку «Примы», закурила.
— Что стоишь? — окинула она его оценивающим взглядом. — В ногах правды нет!
— Но нет ее и выше!
Каменкова шутку оценила и засмеялась, отчего сразу же помолодела.
— Садись, шутник! — и показала место на ящиках рядом с собой. — Здесь кресел нет даже в кабинете директора рыбзавода.
Ярыгин достал свое удостоверение и показал его Каменковой, затем, спрятав, сел на перевернутом ящике рядом.
— Мне вас рекомендовали! — сказал он серьезно.
— Кто?
— Майер! — ответил Ярыгин. Каменкова иронично оглядела Ярыгина.
— На черта ты не похож, неужели Майер заслужил своей мученической смертью рай?
— Ну, на ангела я тоже не тяну! — усмехнулся Ярыгин. — Впрочем, ни ад, ни рай пока на Майера не претендуют, он прекрасно устроился на нашей грешной земле, в Америке.
— Старик бежал? — обалдела от такой новости Каменкова.
— Ему устроили смерть, но это не наша с вами проблема! — уточнил Ярыгин. — Он вас отрекомендовал как человека, который сможет помочь следствию.
— Опять по его делу? — спросила Каменкова, беспомощно глядя на Ярыгина.
— Насколько я наслышан, обидели вас крепко! — вспомнил он разговор и кое-какие намеки пластовщиц. — И вы ничем не связаны с ними.
— С кем? — все еще не «врубалась» Каменкова.
— С властью… местной властью, — догадался уточнить Ярыгин.
— Делами я с ними не связана, — судорожно затянулась дымом Каменкова, — в этом вы правы, но есть кое-что, что потянется до самой моей смерти.
— Что? — удивился Ярыгин тону, с каким было это сказано.
— Ненависть! А ненависть, как любовь, может быть одна на всю жизнь.
— Что ж! — обрадовался Ярыгин. — Ненависть ходит рука об руку с возмездием. Вы можете своими свидетельскими показаниями помочь следствию.
— А справитесь вы с ними? Они же все повязаны друг с другом. Тронете одного, все бросятся на подмогу.
— Не бойтесь, справимся! — убежденно ответил Ярыгин.
— Тогда спрашивайте! — решилась Каменкова.
У Ярыгина уже созрел приблизительный план беседы с Каменковой.
— Вы дружили с Борзовой?
— Были на «ты»! — Каменкова затушила окурок и бросила его тут же, под ящики. — Вместе «Грот» открывали. Дружили!
— А что случилось потом? Какая черная кошка пробежала между вами?
— Не кошка, а кот! — усмехнулась Каменкова.
— Ну и как, везло этому черному коту?
— Коту-то везло! — добавила она доверительно. — Не везло лишь тем, кому он переходил дорогу. Мне вот перешел. Тамарин муж.
— Ну-у! — протянул понимающе Ярыгин. — Дело ясное.
— Дело ясное, что дело темное! Она ему изменяла не только с Липатовым, там у них все было по договоренности…
— Муж ее толкнул на измену?
— Толкнуть не толкал, но «добро» дал! — усмехнулась Каменкова. — Он мне многое порассказал в постели. Тамарка ему рога наставляла с каждым смазливым пацаном. А этих смазливых в городе-курорте много бывает. Сынки всяких больших людей приезжают. Есть из кого выбирать и где разгуляться.
— И Борзова сразу же вас засекла? — допытывался Ярыгин.
— Нет, конечно! Она помогла «Прибой» принять сначала…
— И сколько за «Прибой» пришлось отстегнуть? — быстро нашелся Ярыгин.
— Чего? — делано возмутилась Каменкова.
— Надежда Николаевна! — строго сказал Ярыгин. — Не святая, чай! Лапшу мне на уши не вешайте.
— Четыре «куска»! — нехотя созналась Каменкова. — А потом моя же товарка меня заложила…
— И сразу уволила?
— Сразу-то зачем? — горько усмехнулась Каменкова. — Приняла я «Прибой», а Юрпалов, директор комбината «Москва», тут как тут: «Надеюсь, — говорит, — Тамаре Романовне будешь отстегивать каждый месяц!» — и такую сумму мне рисует, что не поднять!
Она замолчала, опять горько вздохнув, и Ярыгину даже стало жаль ее. Он подумал: не наставь она «рога» Борзовой, до сих пор работала бы за милую душу под чутким руководством подруги.
— Сами передавали Борзовой четыре «куска» или через посредника?
— Сама! — вздохнула Каменкова. — Мне она доверяла. Но когда я услышала от Юрпалова, сколько я должна отстегивать, у меня просто ноги подкосились.
— Вы мне, Надежда Николаевна, не про ноги! — заторопил ее Ярыгин. — Что было дальше, рассказывайте!
Каменкова так разволновалась, что опять полезла за сигаретами, закурила и несколько раз жадно и глубоко затянулась.
— А дальше известно что! — выдохнула она со словами клубы дыма. — Проверки пошли, выговора ни за что… Не помогло, так они такую штуку придумали: с лотошником моим договорились…
Каменкова всхлипнула от нахлынувших воспоминаний, и Ярыгину пришлось задавать наводящий вопрос, чтобы вернуть ее к нити повествования.
— Лотошник-то тут при чем? — заволновался он.
— От «Прибоя» торговал мясными изделиями, — пояснила Каменкова. — У меня было разрешение на розничную торговлю полуфабрикатами. Выгодное дело. Да невыгодным никто и не занимается. Они его уговорили, не знаю уж, что там посулили, но парень меня подвел под монастырь. Котлеты стал толкать по цене бифштексов…
— А ОБХСС тут как тут?
— Спрашиваете! — всхлипнула Каменкова, готовая опять зареветь.
— Его арестовали, а он показал на вас? — продолжал Ярыгин.
— Он, паскуда, легким испугом отделался: строгим выговором, а мне статью впаяли…
И, уже не стесняясь Ярыгина, она во весь голос заревела, вытирая обветренными от холода кулаками слезы.
Ярыгину ничего не оставалось, как терпеливо ждать, пока свидетель наревется. Утешать здесь, по его мнению, было уже бесполезно, надо дать человеку выплакаться, может, и полегчает.
Наконец Каменкова немного успокоилась и прекратила рыдания, жадно затягиваясь сигаретой.
— Сколько ни доказывала, — шмыгнула носом Каменкова, — отправили дело в суд, а там, без всякого моего согласия, применили амнистию…
— Какую амнистию? К сто десятой годовщине рождения Ленина?
— Картавого! — вздохнула она. — Лысяры!.. И вышло все равно по-ихнему: виноватая я и судимая, а не посадили лишь благодаря амнистии. Да еще писаки из «Черноморки» и вовсе с грязью смешали, фельетон поместили, ввек не отмыться. Обратно в торговлю не сунься. На пушечный выстрел не подпускают… Вот здесь и корячусь…
— Ладно! — покровительственно похлопал Каменкову по ватнику Ярыгин. — Слезами горю не поможешь! Вы мне вот что скажите: на допросе не заюлите? Не пойдете на попятную?
— Здешним ничего не скажу. Здешние все повязаны, — решительно заявила Каменкова. — Сдадите меня им, буду одно твердить: «Я — не я, корова — не моя, моя хата с краю, я ничего не знаю!»
— А если из Москвы приедет следственная бригада?
— Из Москвы приедут, скажу слово в слово, как вам, обещаю, клянусь, как на духу!
— Договорились! — удовлетворенно сказал Ярыгин. — Разбегаемся!
— Да, пора перекур заканчивать!
Каменкова встала и, махнув ему рукой на прощание, пошла к своему электрокару.
Ярыгин отправился в гостиницу, где договорился встретиться с Оболенцевым. Войдя в холл, он заметил, что Белянка приветливо машет ему рукой, подзывая к себе. Секунду подумав, Ярыгин решил подойти, поздороваться, заодно наладить деловые отношения, вдруг пригодятся.
— Мой друг не заявлялся? — спросил он у настырной блондинки.
— Не видела! — поправила она декольте так, что грудь едва не выскочила из платья. — А где это вы его потеряли?
— На пляже!
— Боже! — ужаснулась она. — Уж не утонул ли, не приведи господь!
— Скажете тоже! — засмеялся Ярыгин. — Кирилл плавает, как рыба, а в некоторых случаях даже лучше. Даму красивую увидел, и все! Пропал парень!
— Ну, не такой уж и парень! — возразила Белянка. — Ему за сорок. А что гласит пословица? Сорок один — навек один!
— Эта поговорка не на все случаи жизни, — поправил Ярыгин. — Может, ему повезет? Хороший человек, а в семейной жизни осечка вышла: развелся недавно.
— Бедный, бедный! — по-бабьи пожалела администраторша Оболенцева. — Надеюсь, эта красотка его приголубит. А вы, значит, еще женаты?
