Ознакомительная версия.
Он и был для Гали персональным божком, заслуживающим поклонения – всегда был, даже в те далекие времена, когда внимания на нее не обращал. Еще бы ему обращать! Он был молодой синеглазый красавец, к тому же летчик, а она самая обыкновенная. Как сейчас, серенькая курочка, прирожденная наседка. И профессия немудрящая – медсестра в физиотерапевтическом отделении. На врача так и не выучилась, а ведь мечтала… Теперь вот дочка Варя собирается поступать в медицинский – что ж, пускай воплотит в жизнь материнскую мечту, пусть хотя бы Варе достанется это счастье. А у Галины в жизни было одно ослепительное и неповторимое счастье – день, когда Сережа впервые обратил на нее внимание. До этого она имела право всего лишь смотреть на него – издали, встречая во дворе. Они были соседями, они ходили в одну школу (когда Сережа стал первоклассником, Галя уже училась в четвертом), и больше ничего общего между ними не было. Сережа был остроумным отличником, школьной звездой – Галя перебивалась с «четверочки» на «троечку». Сережа был спортивен – Галя выполняла упражнения на физкультуре неуклюже, как тюфяк. Галей пренебрегали сверстники – Сереже вешались на шею все особи женского пола. Она о нем мечтала безнадежно и светло, как о чем-то несбыточном, а он взял и ни с того ни с сего пригласил ее, двадцатипятилетнюю (считай, старую деву), на свой день рождения! И не просто позвал, а весь вечер только вокруг нее одной и увивался, наливал ей в рюмку шампанского, подкладывал на тарелку куски бело-розового, как принцессино платье, торта, то и дело приглашал на танец… Это потом от его друзей она узнала, что Сережа накануне дня рождения поссорился со своей постоянной подругой, смуглой красоткой Яной, спортсменкой и умницей, и решил вот так отомстить. Поздно узнала… Месть затянулась. Дело у них двоих – у нее и Сережи – зашло слишком далеко. И даже лучше сказать, не у двоих, а у троих…
Сережа хмурился и ходил по комнате так, словно это она, Галя, была во всем виновата. И Галя сжималась под его взглядом, как будто так оно и было. Сережа – безупречный, его нельзя ни в чем винить. Она готова была принять на свои плечи всю тяжесть последствий. По крайней мере, у нее останется его частичка, его ребенок, а это главное. Наверное, это высшее, на что она могла рассчитывать.
– Имей в виду, – тяжело выдохнул Сережа, – как честный человек, я на тебе, конечно, женюсь. Но только…
Что «только», он, наверное, и сам не придумал. Но ему не пришлось договаривать. Галя, стройная, с незаметным еще животом, бросилась к нему и обняла изо всех сил.
– Сережа, – шептала она, – Сережа, ты не пожалеешь. Я посвящу тебе всю жизнь. Я буду готовить тебе обеды, воспитывать твоих детей. Сереженька, вот увидишь, ты не пожалеешь…
И он не пожалел. Как ни странно, он, кажется, действительно полюбил ее после свадьбы. Целовал, ласково шутил, не забывал делать подарки и преподносить цветы к семейным праздникам. Ночи их, несмотря на Сережины летчицкие нагрузки, были полны любви. А как он нянчился с Варькой! Превосходный муж, отличный отец – чего еще желать?
Но счастья не было. По крайней мере, Галя не чувствовала себя счастливой. Может быть, долгое ожидание своей женской роли так на нее подействовало, но Гале постоянно мерещилось, что ее семейное благополучие носит ложный, непостоянный оттенок. Сережа слишком хорош, слишком великолепен, он не предназначен для нее, серенькой медсестрички, вечной прислуги. Конечно, у него есть на стороне баба, а может, и не одна. Подозрения были беспочвенными, но непобедимыми. Галина ревниво следила за Сергеем – даже когда он утерял свою молодую красоту и героический шарм, превратившись в обыкновенного коренастого полноватого мужичка с не самой высокой зарплатой и опасной профессией; каждый его взгляд, брошенный в сторону ног или груди посторонней женщины, резал ножом Галинино сердце. Она не делилась с мужем своими ревнивыми вымыслами, но частенько психовала, закатывала истерики. Знакомые считали, что Галя Сережу поедом ест – и он имел бы полное право уйти от нее, если бы захотел. Но он не уходил, держался. И их постельные соединения продолжали оставаться страстными…
Так было до последнего времени. А потом… Потом подозрения Галинины начали оправдываться. Это не было для нее неожиданностью, но было тем более страшно. Он стал задумчив, надолго отключался, уходил в себя. Ночами Галя просыпалась и, обнаружив на мужниной половине постели остывшие простыни, знала, что Сережа сидит в одиночестве на кухне. О чем он думает? А о чем вообще у них мысли, у мужиков? Седина в бороду, бес в ребро – так у них, кажется, говорится? Галина не решалась поговорить с мужем откровенно, начистоту, боясь, что в один момент рухнет ее годами как-то державшееся семейное благополучие. Однако признаки того, что рухнет, и скоро, прибавлялись и множились. Грозные признаки. Она перестала интересовать Сережу как женщина, а та малость, которая время от времени случалась между ними по Галининому настоянию, была холодной и невкусной, как неразогретый вчерашний обед. Галина в панике изменила прическу, накупила косметики, которую игнорировала смолоду, приобрела, отчаянно стыдясь (вот глупость-то!), сексуальное кружевное белье… Но все эти меры не помогли вернуть Сереже прежний пыл. И Галина сама себе показалась смешной – с неаккуратно подведенными глазами, в кружевных тряпочках, подчеркивающих обвислую грудь и складчатый живот. Уж не позорилась бы! Наверняка Сережа тратит свою мужскую силу на тугую гибкую красотку, по сравнению с которой престарелая жена – все равно что картошка по сравнению с вишней.
– Что с тобой? – спрашивала мужа Галина, устав от всех этих недомолвок и тщетных усилий любви. Как милосердного удара, добивающего смертельно раненное животное, она ждала, что Сережа скажет: «Галя, прости, мы прожили с тобой не худшие двадцать лет, но жизнь не стоит на месте, и я полюбил другую…» Скажи он так, Галина приняла бы предназначенную ей участь. Она сама не знает, как повела бы себя, стала бы или нет кричать и паниковать, но, во всяком случае, с его стороны это было бы честно. Однако он финтил и юлил.
– Да так, Галь, пустяки… Что-то нехорошо себя чувствую. В животе тянет что-то… И вроде бы горло опухло, увеличенные, эти, как их, лимфоузлы… Так просто, не по себе. Наверное, грипп затянувшийся.
– Так поди в поликлинику, обследуйся, – холодно, почти с ненавистью, бросала Галина. Тоже мне, нашел оправдание! Галина хоть и не врач, а все-таки медицинская сестра, насмотрелась на работе на настоящих больных. Чтобы у такого бугая здоровенного, постоянно проходящего осмотры и диспансеризации летчика было что-то не так со здоровьем? Расскажите это кому угодно, только не ей. Конечно, вся причина в чужой бабе…
Вранье – вот что ее убивает! Подлое, мелочное, гнусное вранье! Особенно больно становится, когда вранье раскрывается и на поверхность всплывает неприглядная правда.
Галина всегда знала, что Сережа ей не предназначен, что рано или поздно он покинет ее. Но то, что произошло, было уж очень жестоко. И, главное, все увидеть собственными глазами… Фактически, застать своего мужа на месте преступления…
Сережа, за что?
Высшее образование всегда, даже в его собственные студенческие годы, вселяло в Петю Щеткина определенную робость и в то же время – любопытство. Ему нравилась особая строгая прохлада вузовских аудиторий, почтительный гул студентов, разговоры о непонятных, но очень важных, должно быть, вещах… Поэтому необходимость расспросить профессора Солодовникова, научного руководителя Кирилла Легейдо, о бывшем ученике и его друзьях и недругах Петя воспринял как награду, как приятный перерыв в буднях, заполненных встречами с грабителями, ворами, насильниками и их жертвами.
Профессора Солодовникова Петя отыскал в огромном здании не сразу. В ответ на невинный вопрос, где сейчас Солодовников, его отослали к расписанию для четвертого курса, вывешенному на доске объявлений. С первого взгляда Петя ничего не понял в этом сочетании разноцветных полосок с немыслимыми аббревиатурами; присмотревшись, понял лишь то, что профессор Солодовников сейчас должен читать лекцию в конференц-зале третьего корпуса. Посыл оказался верным. На Петино счастье, когда он добрался до третьего корпуса, лекция уже закончилась и профессор, ответив на все студенческие вопросы, демократично попивал чаек в комнате преподавателей. Первым, что увидел Петя, осторожно всунувшись в дверь преподавательской, были… ноги. Босые, смуглые, с волосатыми щиколотками и довольно-таки длинными пальцами – очевидно, их обладатель в детстве и юности любил хаживать по земле и траве без обуви… Потрясенно сморгнув, Петя обрел способность воспринимать вещи комплексно – и лишь тогда смог увидеть целиком профессора Солодовникова, который, сидя в низком кресле и вытянув босые ноги на стуле, с удовольствием потягивал дымящуюся жидкость из белой, но покрытой коричневыми чайными наслоениями кружки.
Ознакомительная версия.
