— Пора ложиться.
Ложиться — это хорошо. А то ненароком заденешь не ту струну в настроении, и мелодия сорвется. А зачем? Пусть играет…
Как давно не касался Борис таких чистых, плотных, отглаженных — домашних — простыней. Он почувствовал их хрустящую холодность. В то же время чутко ловил все шорохи и звуки из кухни. Катя помыла блюдце, переставила чашки, вытерла стол. Зашла в ванную. Закрылась, словно постоялец мог набраться наглости и войти к ней, раздетой. Долго, бесконечно долго регулировала краны, подбирая температуру воды. Наконец стала под душ…
— Удобно? — первое, что спросила, войдя в комнату.
Борис в ответ лишь протянул руку. Катя секунду размышляла, потом все же подошла. Протянула в ответ свою. Капитан сделал вид, что или не заметил ее, или промахнулся. Коснулся ладонью колен. Катя, прикрыв глаза, в который раз вспомнила Некрылова с его вопросом, кому же будет сегодня разрешено касаться их. Оказалось, капитану, о существовании которого еще утром она и не подозревала.
— Спи, — отступая от его ложа, произнесла она. Рука Соломатина скользнула вниз, попыталась задержать исчезающую в темноте ногу, но девушка повторила:
— Спи-спи, завтра рано вставать.
— Встанем. Присядь ко мне.
— Нет, Боря. Тебе это не нужно.
— С чего ты взяла? — Борис сел сам.
— Я не хочу, чтобы ты утром о чем-то пожалел.
Катя сбросила халатик и быстро юркнула под свое одеяло, мелькнув незагорелой выпуклостью груди и трусиками. Борис невольно подался к этой белизне, но девушка остановила его:
— Если у нас сложатся добрые отношения, ты, может быть, когда-нибудь приедешь ко мне. Но приедешь сам и ко мне. А не из-за того, что негде переночевать, а тут вроде как бы и женщина под боком. Договорились?
Борис, совершенно не ожидавший такого поворота, промолчал. Ведь все шло к тому, что они будут вместе, уже самого себя убедил в искренности и неизбежности отношений, уже та фраза на кухне вызвала прилив крови, а в итоге — «ждите ответа».
Ответа ждала на самом деле Катя.
— Э-эй, о чем молчим?
— Да так.
— Все нормально, Боря. Вот увидишь. Ты мне понравился, я не скрываю, но… Спи.
— Уснешь тут.
— Уснешь. Когда мысли уходят — уснешь.
— Так мысли — они не зависят от нашего желания.
Катя не ответила. Это можно было расценить как угодно: она сомневается в правильности своих действий или наконец согласна соединить их постели и только стесняется сказать об этом, или, наоборот, молчанием прекращает ненужный разговор.
Какой из вариантов выбрать и при этом не ошибиться — такая задача для Бориса оказалась непосильной. Приподнявшись на локте, он долго смотрел в сторону дивана. Ракитина лежала без движений, он различал только ее руку, выпростанную из-под одеяла и свесившуюся к полу. Подойти, взять ее поцелуем…
— Спи, — в который раз за вечер проговорила Катя, но голос был уже отдаленный, из начинавшегося забытья.
11.
— Поспать бы, — мечтательно потянулся Костя Моряшин, когда «форд» в очередной раз остановился у ларьков и выпало несколько мгновений отдыха.
Но под голову попали нарды, а не подушка, и вместо сна Косте пришлось чесать ушибленный затылок. Белый по связи передал:
— Посадка.
Юра Вентилятор бессердечно бросил свою «девочку» под колеса и бамперы мужчин — «москвичей» и «мерседесов». Хорошо, что те блюли правила дорожного движения и ни щипать, ни гладить бока игривой «ладушки» желания не проявили. Им-то что, они ни от кого не убегают и сами ни за кем не гонятся, идя в общем потоке как стадо железных баранов. Неинтересно вообще-то жить в потоке…
— «Американец» собирает все красные, — предупредил Аркадий, пока в одиночку ведущий «форд».
Кличку клиенту еще не прорабатывали, но если человек ездит на американской машине, почему бы ему и в самом деле не побыть какое-то время американцем?
— Дальтоник хренов, — выругался Вентилятор.
То, что «Американец» не будет реагировать на светофоры, открытием не явилось. И Юра с молчаливого согласия Лагуты добавил скорости, пытаясь обогнать объект и под контролировать его спереди. Кажется, вовремя, потому что на следующем перекрестке Аркадий запросил поддержки:
— Не вижу.
— Во второй строчке, — дал корректировку полосы движения Лагута, не отрывающийся от зеркала заднего вида. — Между вами прокладка из автобуса.
— Понял. Мне не выйти в сторону.
— Принимаем на себя.
Юра притормозил, пропуская правый поток. «Форд» вальяжно прорезал трассу рядом. Добавил газу и Юра, держась на полкорпуса сзади в соседнем ряду. В сгущающихся сумерках одна отрада была — приметность машины объекта. Так что нет худа без добра, пусть и дальше клиенты выбирают себе машины поэкстравагантнее.
Мчались в сторону Москвы — обиталища чиновников, кинозвезд, художников, бизнесменов. Кто жаждет жить широко и вертеть дела по-крупному, столицу не минует. Ее не обойти, не облететь, не перепрыгнуть.
И вместе с этим Москва — болотный лабиринт. Пирамида, уходящая вниз. Она дает власть и тут же отнимает совесть. Приближает к кумирам и сильным мира сего и походя окунает лицом в зловония. Едешь в Москву — будь готов и сам подличать, и ждать того же от других. На белом коне ныне в Москву не въезжают. В белокаменную-смердящую можно протопать только собственными ножками. В столице вначале нужно сделаться своим, узнать, где, за что и какие секиры рубят высовывающиеся головы, а только потом, лавируя или подставляя головы других, идти в нужном направлении. Это раньше в Москву приглашали работать. Нынче — делать деньги. Или помогать делать деньги.
За ними, конечно же, рвался в столицу и «форд».
— Ты смотри-ка, что делает, — не уставал комментировать Вентилятор. — По-моему, включать повороты он считает слишком зазорным.
— Это у них машины на дармовщину, а нам свои бить смысла нет, — призвал к осторожности Лагута.
По себе знал: когда начинаются гонки, разум отстраняется. Но если раньше в КГБ за каждую аварию расплачивался Комитет, то в Департаменте лишних денег не было. Да и не такая серьезная нынешняя связь, ради которой есть смысл бить технику. Оборвется — ну и оборвется, сделают запись, что объект ушел без «НН» в сторону Москвы. Хотя и соваться пока никто не собирается…
— Замени, — попросил майор Белого, когда они промчались в непосредственной близости от объекта. В самом деле, шли рядом слишком долго. Объект, когда проверяется, сначала берет общую картину вокруг, потом только начинает запоминать отдельные детали. По ним и определяет, кто толчется рядом. Из общего потока машин вроде они ничем не выделились, но береженую «наружку» и объект уважает. Лагута даже прилепил на стекло пуделька на присоске: кивает себе головой и кивает, будто занимался этим уже черт знает сколько времени. Пусть он и запоминается. А потом уберется, и на стекло наклеется рекламная полоска «Курите сигареты «Мальборо». Ох, много машин в Москве, и все разные…
Чем ближе подъезжали к городу, тем внимательнее становились к объекту и дороге. Одно отрадно, что скорость поубавилась, и «Американец» стал притормаживать у перекрестков, явно уважая более крутых, которые не только за кольцевой, но и в столице чихать хотели на все три светофорных цвета сразу. Москва. Середина девяностых. Кураж наглости и денег.
— А машина, видать, не его, — предположил Лагута, когда водитель «форда» мягко утопил свою белую стрелу в темной духоте кирпичного гаража, а сам пешком направился в сторону метро «Краснопресненская». Торопясь, Лагута отдал распоряжение; — Юра, за нами. — Поднес к самым губам перебинтованный изолентой микрофончик, подключился к Аркадию Белому: — Оставляй «девочку».
Вести объект в городском транспорте, а тем более в метро — потная спина гарантирована. На ходу цепляя переносные рации, выскочили из машин. Стационарный микрофон, не попав в паз, стукнулся об автомобильный пол, и Вентилятор, даже не чертыхнувшись, привычно полез за изолентой.
Лагута, отпустив «Американца» подальше, последовал за ним вдоль Краснопресненского стадиона, где под покровом темноты строители сносили каменную стену с надписями времен октябрьских событий вокруг Белого дома в 93-м году. Здесь не наблюдалось, конечно же, восторгов и любви ни к правительству, ни к президенту. Вместо камня тут же возносилась железная решетчатая ограда — и бельмо смыто, и эстетично. А что под покровом ночи — ничего. Главное, сделать дело, а после него пусть будут любые призывы и возмущения.
Белый мелькал на другой стороне улицы. Моряшин, перепрыгнув через забор, помчался на параллельную улицу — взять под контроль перекресток.
«Американец» шел быстро и беспокойства не проявлял. Оглянулся только при входе в метро, но «наружка» уже привязалась к обстановке: Моряшин рассыпал комплименты толстой и старой продавщице цветов, Белый стоял в очереди за жетонами, а Лагута с видом запоздалого и усталого чиновника спешил в общей толпе к эскалатору. Но турникеты все четверо прошли одновременно: чем больше народа, тем плотнее нужно приклеиваться к объекту.
