Ознакомительная версия.
Впрочем, ни он, ни Игорь практически не сомневались, что никакого подполковника Степанова они не найдут, что такового вообще в природе не существует: если бы существовал, давно бы объявился сам. Мало того что сообщение о первом покушении на Мансурова прошло по всем внутренним сводкам, так ведь еще и физиономию Иванова по ящику демонстрировали. Что касается физиономии самого Степанова, ксерокопия, снятая с удостоверения, оставляла по своему качеству желать, мягко говоря, лучшего, во всяком случае, несколько черных пятен, получившихся на месте фотографии, с трудом давали представление разве что о круглом овале лица, но никак не о его чертах.
На столе следователя зазвонил телефон.
— Можешь звонить своему Турецкому, — сообщил Игорь. — Как мы и думали, полное фуфло, об этом типе никто никогда не слышал!..
Несколькими часами позже состоялся наконец допрос Иванова, давший следствию совсем немного, хотя, обнаружив в кабинете Дубинского Илью Борисовича, Николай явно обрадовался. И как раз благодаря присутствию доктора кое-что вытянуть из Иванова все-таки удалось, после чего Владимир Владимирович слегка изменил свое мнение о Рубинштейне: психом он явно не был.
— Ну, Коленька, — Илья Борисович сел совсем близко к своему пациенту, касаясь его коленей своими, при этом и как бы напротив него (стулья он с позволения Дубинского поставил заранее сам), — хочешь небось к бабе Симе?
Иванов посмотрел на него и улыбнулся в ответ на неизменную докторскую улыбку. Теперь по крайней мере привычка Ильи Борисовича почти все время улыбаться стала следователю понятна.
— Хочу, — прошептал он.
— Ну и славно, скоро увидишь свою бабу Симу. А чего ты шепчешь-то, голос потерял, что ли?..
— Да нет…
— Вот, совсем другое дело! Но прежде чем мы с тобой поедем к ней, давай-ка кое-что ты мне расскажешь. Помнишь, кто за тобой приехал и увез тебя с собой?
Николай кивнул:
— Дима… Он добрый, он мне куртку красивую купил — мамочку в ней чтобы похоронить.
Лицо Иванова скривилось в плаксивую гримасу.
— Ну-ну… — Доктор потрепал его по плечу. — Ты же мужик, Коля, раскисать тебе не положено.
— Надо мстить! — тут же оживился Иванов. — Дима сказал — надо тому дядьке, что мамочку убил!
— Вот видишь, — спокойно заметил Рубинштейн, не обращая никакого внимания на насторожившихся следователей, — и Дима так сказал, ты и послушался его, верно?
— Ну… А они, — Николай злобно нахмурился и ткнул пальцем в Игоря, сидевшего ближе к нему, — чего они-то не отпускают?!..
На его вопрос Илья Борисович тоже не обратил никакого внимания.
— Расскажи-ка лучше, как ты мстил, Коленька, — ласково попросил он, снова тронув Ивановна за плечо. — Вы, наверное, поехали к тому мужику? На машине?
Этот вопрос доктор обговорил предварительно со следователем. Но ожидаемого результата — описания машины — он не дал. Выяснилось только, что машина была «черная», «классненькая» и внутри «мягонькая» — то есть, скорее всего, какая-то темная иномарка.
Вероятно, главным результатом этого допроса стала некоторая ясность по поводу самого места происшествия — клуба «Энерджи» — и участия в покушении кого-то из сотрудников.
Путем множества вопросов, задавал которые по подсказке Дубинского доктор, на ходу ловко формулируя их в доступный для Иванова вид, выяснилось, что «дядьку, убившего Колину маму», Дима показал ему прямо в клубе, куда их привел «другой дяденька». Затем и Дима, и «другой дяденька» ушли вслед за Мансуровым в зал, а вот вышли они или нет, Коля не знал. Не до того ему было: он затаился под лестницей, ожидая, когда его враг выйдет в вестибюль. Дима предупредил, что выйдет он, когда все уже уйдут, — вот он и ждал. «Красивый ножичек» ему вручил также «добрый Дима».
Все эти довольно скудные сведения раздобывались в кабинете Дубинского почти полтора часа, после чего Николая увели, а Рубинштейн, заметно уставший, но покорный, был отправлен к фотохудожникам — составлять портрет «доброго Димы».
— Ну что, опер? — вздохнул Володя Дубинский, закончив писать протокол. — Ясен день, разрабатывать будем этот чертов клубешник. По крайней мере, один свой человек у нас там имеется…
— Это Павленко, что ли? — Калина дернул плечом. — Лично я бывшим из наших не сильно бы доверял… Тем более на такие бабки свалившим!
— Брось! Не будь предвзятым… Может, у него дома семеро по лавкам, которых на наши оклады не прокормишь, не говоря уж про одеть. Это ты у нас молодой-холостой, а Павленко, я думаю, где-то под полтинник как минимум. Словом, Игорек, изволь с бывшим майором сотрудничать. Давай садись, сейчас мы с тобой быстренько набросаем план необходимых оперативно-следственных действий…
Калина слегка пожал плечами, вздохнул, но послушно придвинул стул к Володиному столу.
— Значит, так… — Дубинский на секунду задумался, черная гелевая ручка, которую он держал в пальцах, повисла при этом над чистым листком его рабочего блокнота вопросительно. — Значит, так… — повторил он. — Прежде всего — повторный опрос всех свидетелей, во-первых… Список их у тебя есть?
Игорь кивнул.
— Далее — попросить Павленко охарактеризовать каждого из них самым подробным образом.
— Вообще-то их не так много, но по крайней мере с одним, точнее, с одной из них предвидится морока, — сообщил Калина.
— С депутаткой Мосгордумы, что ли? — догадался Дубинский.
— Ну да…
— Ничего, пробьешься к ней как миленький, в крайнем случае на прием запишись… Так, дальше — и это важно! Меня крайне интересует генеральный директор клубешника — как его там?.. — Дубинский отлистал несколько страниц блокнота назад. — Ага! Ну и имечко… Гордей Васильевич Сибиркин. И его почему-то у нас пока что безымянный старший менеджер…
— Хочешь знать, куда они делись и почему так быстро свалили в тот день?
— Правильно мыслишь, — кивнул Владимир. — Понимаешь, по идее, столь важного гостя этот Гордей просто обязан был проводить до выхода из клуба и под белы ручки самолично усадить в машину. Однако этого почему-то не произошло, и здесь мы с тобой имеем некое непонятное нарушение так называемого протокола.
— Чего-чего? — Калина насмешливо поднял одну бровь.
— Протокол, — вполне серьезно пояснил Дубинский, — это, Игорек, некий свод правил, которому обязаны следовать участники мероприятий определенного уровня! Он может быть гласным, а может быть и негласным, чем-то вроде традиции. Например, на прием в Кремль нельзя являться дамам в дешевой бижутерии или, скажем, в чем-нибудь вроде современных юбчонок длиной с пояс для резинок. И это вполне официально вписано в соответствующую бумагу! Ну а правило провожать важного гостя вплоть до посадки в машину — скорее традиция, но на самом деле тоже вполне протокольная… Ты что-то сказал?
— Какой ты умный, Дубинский! — с ядовитым восхищением произнес Игорь. — Особенно — насчет «пояса для резинок»! Все-то ты знаешь, да еще с нами, безграмотными чурбаками, делишься, щедрая твоя душа.
— Ладно, хватит ерничать! — Дубинский нахмурился. — Лучше, если и без меня все знаешь, приступай к исполнению. Мне, к твоему сведению, сегодня с этим планом еще к Турецкому в Генеральную ехать, так что вперед и с песней!
— Есть, с песней! — Калина, неожиданно бодро вскочил со стула и улыбнулся. — Слушай, в порядке бреда: не попросишь заодно у своего знаменитого Турецкого какого-нибудь опера мне до пары? Ты ж понимаешь, время-то работает совсем не на нас!
Дубинский внимательно глянул на Калину: не шутит ли? И, убедившись, что не шутит, а, напротив, наглеет, молча показал ему кукиш.
— Все понял, господин начальник! — фыркнул тот. — Так бы сразу и сказали… Ну я пошел!
— Слава богу, наконец-то! — буркнул Владимир.
Спустя несколько минут, оставшись в одиночестве, он вновь склонился над своим блокнотом.
— Ну и что скажешь, генерал? — Вячеслав Иванович Грязнов откинулся на спинку кресла и с любопытством посмотрел на Турецкого, внимательно разглядывающего принесенную Володей Яковлевым, на данный момент уже уточненную и выверенную вплоть до метра схему места преступления.
Сам Яковлев о чем-то тихо переговаривался в дальнем углу кабинета с Володей Дубинским, терпеливо дожидавшимся своей очереди доложить Александру Борисовичу о ситуации с первым покушением на Мансурова.
— Значит, так… — Турецкий отложил листок со схемой в сторону. — Давай-ка проверим, насколько точно мы все это себе представляем… Итак, вплоть до поворота в сторону моста и соответственно ответвления дороги номер два от трассы, ведущей в Москву, эскорт Мансурова двигался к столице со стороны дачного поселка закрытого типа Каленики на довольно приличной скорости — как утверждает охрана и первого, и второго джипов, не менее восьмидесяти кэмэ в час. Далее у развилки, не доезжая до мостика, скорость постепенно сбрасывается до минимальной — двадцать кэмэ… Я правильно понимаю, что, если бы скорость была, скажем, раза в два выше, Мансуров вполне мог остаться в живых?
Ознакомительная версия.
