– Нинель, считай, я ничего не говорил. – Юдин вырвался из-под взгляда Гурова, посмотрел на девушку. – Вскружи голову этому супермену и возвращайся. О'кей?
– Ну, голова у меня не из слабых, – пошутил Гуров, положил руку на плечо Юдина, почувствовал, как тот напряжен.
Вышел из своего номера Губский. Он был великолепен. В строгой темной тройке, по жилетке золотая цепь, белая рубашка, на жилистой шее маленькая голова с орлиным носом, гвардейская стать, в костлявой руке массивная трость с костяным набалдашником. Патриарх шагал по коридору, не замечая стоявших на его пути людей, уверенный, что дорогу уступят. И действительно, Юдин прижался к одной стене, а Нина шагнула к противоположной, лишь Гуров остался на месте и радостно воскликнул:
– Эдуард Федорович, какими судьбами?
Ноги Губского остановились, а тело по инерции двигалось вперед, казалось, он сейчас упадет, но палка впилась в ковер и спасла положение. Патриарх поднял лохматую бровь, впился взглядом в лицо сыщика. Губский мгновенно понял, что парень из конторы, но кто именно и при каких обстоятельствах встречался на длинном жизненном пути, вспомнить не мог.
– Как здоровье? – осведомился Гуров и умышленно задал бестактный вопрос: – Давно от хозяина?
Пергаментные щеки Губского подернулись гневным румянцем, выше поднялась лохматая бровь, пальцы сильнее сжали костяной набалдашник, трость поднялась в воздух.
– Эдуард Федорович, остановитесь! – рассмеялся Гуров и отступил, увлекая за собой Нину. – В вашем возрасте сесть за хулиганку пошло.
Сыщик повернулся к Юдину и Губскому спиной, словно их и не было рядом, обнял Нину за плечи, сказал:
– Виски, коньяк?
Он прошел по коридору, открыл дверь своего номера, пропустил девушку вперед.
– Нина, вам не кажется, что воры однообразны и утомительны?
Он зажег свет, указал девушке на кресло, подвинул журнальный столик, кивнул на сигареты, зажигалку и пепельницу, перешел к бару. Нина опустилась в кресло, следила за сыщиком с нескрываемым любопытством. Она заметила седину в висках и жесткость в глазах, поняла, что новый знакомый не так уж и молод. Интересно, кто он такой? Уверенный, легкий и точный в движениях. Может, бывший спортсмен?
– Так как вы не признались, что будете пить, я налил вам коньяку. – Гуров поставил перед Ниной бокал. – За нечаянное знакомство!
Нина обхватила тонкими пальцами бокал, приподняла, молчала, решая, в каком тоне вести разговор и стоит ли его начинать. Гуров чувствовал, что девушка на перепутье, может встать и уйти, необходимо было найти точные слова, как-то ее заинтересовать. Девица, обслуживающая по вызову, тем более приглашенная Юдиным, человеком осторожным, не может знать ничего интересного для сыщика. Однако он придерживался неизменного правила приобретать союзников где возможно, особенно среди людей, вхожих в лагерь противника.
– Если не знаете, что сказать, молчите, – сказал Гуров, сев в кресло напротив. – Я впервые здесь. Вам нравится?
Нина дернула плечиком, пригубила коньяк, помедлила и выпила до дна.
– Гадость. Ты сказал, воры однообразны. А сам не воруешь? Живешь на заработанные?
Гуров на мгновение отключился, решал, что скрывалось в номере Мельника, видел, как шевелятся губы девушки, а вопроса не услышал.
– А вы всегда такая красивая или лишь по вторникам? Извините. – Он поднялся, прошел в спальню.
Нина проводила его взглядом. Непривычный мужик, чужой, словно иностранец, хотя абсолютно русский. Тренькнул стоявший на телевизоре телефон, Нина поняла, что Гуров куда-то звонит, хотела подняться и взять трубку, но не шелохнулась. Она кое-что повидала на своем веку и убедилась, что чем меньше знаешь, тем спокойнее живешь. Гуров вернулся в гостиную, наполнил рюмку девушки, занял свое место напротив. Нина, как всякая женщина, обычно чувствовала, нравится она или нет, сейчас же понять ничего не могла.
– Нет, ребята, все не так, не так, как надо! – сказал неожиданно Гуров, взял свою рюмку, кивнул, поднес к губам, но не выпил. – И когда это кончится?
Нина понимала, что вопрос не к ней и ответа не требуется. Ее начинало раздражать, что мужчина не обращает на нее внимания, думает о своем.
– Ты не пьешь, не любишь женщин. Ты, часом, не голубой? – спросила Нина, встретилась взглядом с Гуровым, увидела в его глазах злость и одновременно беспомощность.
– Знаете, Нина, последние годы, длинные годы, десятилетия, я живу ради завтрашнего дня. Вот сейчас, сейчас я решу какой-то вопрос, поступлю правильно, сделаю, что надо, а завтра начну жить для себя, как хочу, ни в чем себе не отказывая. Такое впечатление, что я гонюсь за собственной тенью, которая скользит у меня под ногами. Остался последний шаг, я переступлю через тень и выйду на свет. – И тогда… – Он рассмеялся, понюхал бокал и отставил. – Вот выпить хочется.
– Так выпейте, – улыбнулась Нина и выпила. – Нету никакого завтра, есть только сегодня.
– Я давно это понял, играю сам с собой, обманываю. Как сказал кто-то из классиков, я обыкновенная кляча, которая тянет свой возок и бредит просторами аравийских пустынь.
– Ты здоровый, красивый мужик. – Нина увидела, что ее бокал пуст, взяла бокал Гурова и выпила. – Хочешь, чтобы я тебя пожалела? Кто, кроме паршивого русского интеллигента, начнет исповедоваться перед проституткой?
Гуров схватил Нину за руку, выдернул из кресла, подхватил на руки, сжал так, что у нее перехватило дыхание, закружил, резко поставил на ноги.
– Я вам отомщу, Нина. Я вам подарю роскошные цветы. Вы вспомните свои слова. – Он указал на кресло, где только что сидела она. – И вам будет очень стыдно. А я не прощу вас!
Гуров вздернул подбородок и застыл в театральной позе.
– Позер!
– Но у меня есть и другие недостатки. – Гуров взглянул на часы. – Вы предложили программу: выпить и отправиться гулять. Мы выпили. Пошли в парк?
– Мы пахали… – Нина смутилась.
В силу своей профессии, она привыкла ко всем мужикам обращаться на «ты». И то, что Гуров последовательно говорил ей «вы», обособляло его, отделяло от остальных мужчин.
Вечерело, небо хмурилось и тяжелело, деревья стали темнее, казались недружелюбными.
Гуров взял Нину под руку, обошел здание, поглядывая на окна второго этажа.
– У нас ведь два окна в гостиной и одно в спальне, – сказал Гуров. – Посчитаем: свет только в окнах Гоги Мельника. Там сейчас полное собрание сочинений. Интересно, где ваша подруга?
Он прикидывал, как легче забраться на второй этаж и заглянуть в окно, и болтал, не задумываясь над сказанным.
– Людка? – Нина пожала плечами. – Мы с ней днем полаялись. – Она замолчала, бросила на Гурова быстрый взгляд и продолжала: – Ну, поругались, значит. Авария сильно выпила.
– Понятно, понятно. – Гуров явно не слушал, снял пиджак, накинул Нине на плечи. – Извините за вульгаризм, но побудьте на шухере. Я быстро.
И он действительно очень быстро перемахнул через газон и начал ловко подниматься по стене. Его широкую мускулистую спину обхватывал кожаный ремень, под мышкой торчала рукоятка пистолета. Над окнами первого этажа был узкий бордюр, Гуров легко забрался на него, двинулся вдоль, прижимаясь грудью к стене и широко раскинув руки. Через несколько секунд он уже был около освещенного окна, заглянул в него и тут же, круто развернувшись, прыгнул вниз. Приземлившись на ноги, он ткнулся руками в газон и, приседая, побежал в сторону.
Сама не зная почему, Нина сдернула с плеч мужской пиджак, перекинула, словно плащ, через руку и, не глядя на окна, опустив голову, спокойно пошла вдоль здания. Боковым зрением Нина успела увидеть, что в окне появилась высокая мужская фигура. Гуров, отряхивая ладони, ждал около клумбы. Он взял пиджак, быстро надел и заговорил, словно ничего не произошло.
– Выпить хочется, просто сил нет. – Он поцеловал Нину в щеку. – А вы просто прелесть.
За недолгую, но бурную жизнь Нина слышала разное, бывало и приятное, но «прелестью» ее называла только мама.
Губский поднял голову и увидел в окне парня, который только что нагличал в коридоре. Патриарх прикрыл глаза, как бы отгоняя наваждение, а когда открыл, то в окне никого не было. Он шагнул к подоконнику, глянул вниз – никого, лишь девка какая-то по аллее прогуливается. Мерещится, подумал Губский и повернулся к окну спиной.
– Кто и за что девку порезал, вам виднее. – Он оперся на трость, оглядел присутствующих. – Сопляки и есть сопляки, гонору на целковый, а ума – на грош. На сходку бабу притащить – в черепке не умещается. Так убирайте, что мы, жмуриков не видали?
Кац сидел на стуле, положив ладони на колени и прикрыв глаза, размышляя о своей несчастной судьбе и прикидывая, могут ли неразумные люди обвинить еврея в этом кровавом деле.
Юдин пытался осмыслить ситуацию. Почему убили и кому это было выгодно? Естественно, он не помышлял о возмездии, а думал о безопасности. Девчонку привез Гоги, он и должен думать, кто и почему ее зарезал.
