Стас на свинцовых ногах поплелся выполнять просьбу, снял с вешалки ватник, накрыл Мультика. Наклонившись, он услышал сонное бормотание:
– Иди домой, Герасимов. Устал я от тебя. Видишь, какой я весь насквозь больной, к едрене фене... А у приятеля твоего есть способ вылезти из странного дерьма. Есть один хороший способ, очень надежный. Веревочка да мыла кусок...
Глава четырнадцатая
– Мама, проснись, ну мамочка!
Юля открыла глаза и увидела над собой лицо Шуры.
– Который час? – спросила она, потягиваясь.
– Половина одиннадцатого.
– Ты почему не в школе?
– Ты что, мам? Сегодня суббота! Давай вставай, хотя бы раз в жизни позавтракаем вместе. Ты в котором часу приехала вчера?
– Кажется, в пять, – Юля села на кровати и погладила дочь по волосам, – Шурище, маленькая моя, солнышко, я так соскучилась по тебе.
– Я по тебе тоже, мамочка, – хмуро кивнула Шура, – иди в душ.
– Все, иду. А где Вика?
– В клинике. Тебя ждет, – ответила Шура и вышла.
Конечно, никакой сотрудницы Райского в свой дом Юля не пустила. С Шурой она попросила пожить верную надежную медсестру Вику. Это был самый лучший вариант. Вика была девушкой свободной, одинокой, и ей ничего не стоило переехать на недельку к Юлии Николаевне. К тому же с Шурой они отлично ладили, разница в возрасте у них была всего десять лет. Веселая, энергичная Вика замечательно влияла на мрачноватую, сложную Шуру. Вместе с ней Шура бегала по утрам, ела на завтрак овсянку с фруктами и орехами, пила свежевыжатый апельсиновый сок и био-кефир, без всякого нытья и возражений приводила в порядок не только свой письменный стол, но и всю квартиру.
Выйдя из душа, Юля услышала рев соковыжималки и увидела на кухонном столе две миски с овсянкой.
– Мам, когда это кончится? – спросила Шура, разливая по стаканам сок.
– Скоро, солнышко. Уже скоро.
– Отец звонил. Я сказала, ты в командировке. Он просился в гости, я не пустила.
– Почему?
– Ну что ты задаешь дурацкие вопросы? – Шура выпятила губу, дунула, и длинная челка взлетела вверх, как птичье крыло. – Мы ведь это уже проходили. Сначала он будет скромно сидеть на краешке стула и смотреть на меня умоляющими глазами, потом начнет с театральным пафосом рассказывать, какой он хороший и какая ты плохая.
– Ничего, могла бы и потерпеть, – заметила Юля.
– Зачем? – Шура с аппетитом принялась за овсянку. – Жалко, грецкие орехи кончились. С ними еще вкусней. Мам, а тебя там кормят хотя бы?
– На убой, – кивнула Юля.
– По тебе не заметно, чтобы на убой. Ты похудела.
– Это от тоски по дому, – улыбнулась Юля. – Слушай, тебе его совсем не жалко?
– Кого? Папашку моего? – Шура со звоном отложила ложку и фальшиво расхохоталась. – Ой, мамочка, я умираю! Нам вот с тобой больше поговорить совершенно не о чем, да?
– Ты мне только ответь – совсем не жалко? И мы сразу сменим тему, хорошо?
– Нет, мамочка. Мне его не жалко ни капельки. Я, в отличие от тебя, не считаю его несчастным и больным. Если он и свихнулся слегка, то исключительно по собственной инициативе. Он не мог пережить, что ты талантливее его, что ты больше зарабатываешь, что ты сильная, красивая, самостоятельная.
– Перестань. Он тоже далеко не бездарь и не урод, – поморщилась Юля, – просто его так воспитали с детства, ему внушили, что настоящая женщина должна сидеть дома и полностью зависеть от мужа.
– Ага, он не виноват. У него было трудное детство! – Шура почти кричала, щеки ее налились жарким румянцем. – Знаешь, мамочка, как это называется? Зависть! Самая обыкновенная, пошлая, мерзкая зависть. У него не получилось стать классным хирургом, а ты сумела, и он здесь орал, что на самом деле ты просто спишь с Мамоновым, поэтому тебя взяли в клинику и платят такую высокую зарплату.
– Так, Шура. Все. Пора действительно менять тему, – тихо произнесла Юля, – расскажи, как у тебя дела в школе.
– Хорошо! – рявкнула Шура и опять схватила ложку. – В школе у меня все отлично. За контрошку по физике я получила четыре балла. Правда, успела схватить банан по литре, но я же не виновата, что эта идиотка заставила нас учить наизусть какой-то там сон Веры Павловны из «Что делать?» Чернышевского. Я честно призналась, что не могу.
– Вы что, Чернышевского проходите? – удивилась Юля.
– Нет, конечно! Но наша идиотка Чрезвычайка считает, что без Чернышевского нельзя понять эпоху и вообще всю дальнейшую историю России. Нет, в принципе я согласна. Этот козел здорово нагадил, знать его надо. Но ведь не учить же наизусть как образец высокой прозы! Для того чтобы иметь представление о Чернышевском, вполне достаточно прочитать «Дар» Набокова. Я не виновата, что Чрезвычайка ненавидит Набокова и обожает Чернышевского. Между прочим, она член Коммунистической партии, бегает на все митинги.
– Ну с литературой понятно. Еще какие оценки? – спросила Юля, надеясь, что разговор о бывшем муже закончен. Но она ошиблась.
– Пятерки по английскому и по информатике. Кстати, папашка просто достал меня по телефону с вопросами об оценках. Я сказала, что учусь на двойки, курю марихуану и состою на учете в детской комнате милиции. Спросила, не может ли он на бланке своей районной поликлиники выписать мне десяток рецептов на хорошие колеса и организовать аборт так, чтобы ты об этом ничего не узнала, потому что моего десятого аборта ты просто не переживешь и я могу остаться сиротой.
– С ума сошла? Зачем ты над ним издеваешься?
– Знаешь, а он вовсе не заметил, что я издеваюсь. Он поверил. Представляешь, какой добрый и благородный человек? Поверил! – Шура опять засмеялась, дунула на челку и тут же лицо ее стало серьезным. – Меня тошнит от него. Он поверил потому, что ему так приятней. Для него настоящий кайф это слышать. Бальзам на раны.
– Господи, Шура, ну что ты говоришь!
– Я правду говорю, мама. А ты врешь самой себе и мне тоже. Не за что его жалеть. Ты вспомни, какие он тебе закатывал сцены, как следил за тобой, шантажировал, как вел себя на суде, когда вы разводились! Тоже мне, мужчина, царь природы!
– Он просто любил меня, Шура. И тебя любил. Очень сильно. Но по-своему. И вообще ты была маленькая и ничего не понимала.
– Восемь лет – это не такая уж маленькая. Я все отлично понимала.
Шура доела кашу, залпом допила сок, откинулась на спинку стула и продолжала говорить уже вполне спокойно:
– Если бы он тебя любил, он бы радовался твоим успехам, он бы гордился тобой и не говорил на суде, что ты неполноценная женщина, потому что родила ему только одного ребенка, да и то девочку, которую к тому же не в состоянии воспитывать, потому что занята исключительно своей профессиональной карьерой.
– Он сказал это в запале, не подумав. Он сам потом очень жалел об этом, – тихо возразила Юля, – мало ли какие глупости выкрикивает человек, когда очень сильно нервничает? Нельзя судить за слова.
– Ой, ладно, мама, – Шура поморщилась и махнула рукой. – Хватит, надоело. Ну его к черту! Ты ничего не заметила? – глаза ее сверкнули и хитро прищурились.
– Нет, – Юля растерянно огляделась по сторонам, – да, конечно, я заметила, как у нас чисто. Вы с Викой привинтили держатель для бумажных полотенец...
– Ну что еще?
– Новая шторка в ванной?
– Мама! Эта шторка с рыбками висит у нас сто лет. Вика просто постирала ее в машине. Ты совершенно невозможный человек. Я сегодня впервые в жизни приготовила тебе завтрак и, между прочим, сварила кофе. Но он уже, наверное, остыл. Сейчас подогрею.
– Ох, да, правда, Шурище, ты приготовила завтрак, – засмеялась Юля, – я потрясена до глубины души.
– Вот так, мамочка! – Шура скорчила смешную торжественную гримасу. – Ты будешь есть или нет? Тебе уже скоро на работу. Между прочим, пока ты была в душе, Вика звонила, сказала, тебя Анжела очень ждет, никому не дает покоя.
Юля терпеть не могла овсянку, но пришлось запихнуть в себя несколько ложек, чтобы не обидеть ребенка. Кофе у Шуры получился жидкий и приторно-сладкий, но Юля честно выпила всю чашку и не поморщилась.
