Обвинение в изнасиловании против Белкина таинственным образом было снято буквально за несколько дней до суда, когда заявительница – Надя Мосс, экзотическая танцовщица из «Оранж-Би» – отказалась от своих показаний, заявив, что ошиблась и это не он. Позже Мосс сделали менеджером бара в «Оранж-Би».
Абрамов защищал Белкина и в 1993 году в деле о перевозке наркотиков и вооруженном сопротивлении полиции. Кроме того, Абрамов был адвокатом и подельника Белкина, Семена Загорского.
Осужденные не выдали своих сообщников, скрывшихся с места преступления на черном «Шевроле». Белкин выйдет на свободу через полгода, отсидев от звонка до звонка, потому что отказался назвать следствию имя убийцы полицейского. Это говорило о многом. Если конфискованная партия наркотиков действительно принадлежала русской мафии, Белкин не сдал своих, и теперь его вознаградят за верность.
Семену Загорскому влепили срок посолиднее – обвинению удалось доказать, что срикошетившая пуля 22-го калибра, попавшая в позвоночник случайному прохожему, выпущена из пистолета Загорского: только он стрелял из такого оружия. Загорский тоже отказался назвать подельников, и хотя до окончания срока ему оставалось еще несколько лет, через два дня у него назначено очередное слушание об условно-досрочном освобождении.
Развернувшись к компьютеру, Мэддокс ввел свой пароль: ему требовалась подробная информация о Белкине и Загорском. Он набрал «Майло Белкин», и на экране появился крупный снимок заключенного вместе со списком задержаний и обвинений. Разглядев на шее Белкина синюю татуировку в виде краба, Мэддокс обмер и тут же набрал «Семен Загорский». Снова краб, но меньше и на запястье. Возле фамилии Загорского стояла пометка «фигурант текущего расследования». Мэддокс нажал на ссылку, и по спине у него пробежал мороз.
Стирлинг Харрисон – случайный прохожий, оставшийся инвалидом из-за пули Загорского, три дня назад погиб во время пожара, начавшегося от взрыва газа, в Сквомише, небольшом городке в горах к северу от Ванкувера. Жена Харрисона Элейн тоже погибла в огне. Элейн и Стирлинг Харрисон, в девяносто третьем – молодые супруги и родители малолетних детей, дали на суде показания о тяжелейшем вреде здоровью и качеству жизни и неизменно появлялись на каждом слушании об условно-досрочном освобождении Загорского, повторяя свои показания.
До нынешнего года.
Теперь они ничего не смогут сказать, потому что мертвы.
А это значит, что Загорского могут выпустить за примерное поведение – несколько лет назад его даже перевели к общему контингенту на обычный режим.
Мэддокс поднес газировку к губам, прежде чем сообразил – банка пуста. Он рассеянно поставил ее, читая дальше. Взрыв газа при пожаре – классический прием мафии. По информации в базе данных, такие же взрывы газа разносят предприятия конкурентов в Монреале уже не первый год. Сейчас следователи ищут в деле Стирлингов след мафии, а расследование засекречено.
Мафия расправилась с парализованным и его женой, чтобы Загорский вышел досрочно? Плата за молчание?
Мэддокс выпрямился, потирая подбородок.
Во что, черт побери, ввязалась Энджи? Это же смертельный риск! Ее вопросы к Белкину будут восприняты как угроза. Или уже восприняты. Заключенный, которому до конца срока осталось всего ничего, очень не обрадуется новым обвинениям. А если она проболталась, что начала вспоминать свое прошлое… Пожар в доме Стирлингов наглядно продемонстрировал, на что пойдет русская мафия, чтобы заткнуть свидетелям рот.
Мэддокс поднялся и взглянул в узкое окно, выходящее на улицу. Он напряженно думал, не зная, как быть. Это сверхсекретная информация, он узнал о ней только благодаря своему участию в «Эгиде». Белкин с Загорским сидят в тюрьме уже много лет – вряд ли они как-то связаны с торговлей «товаром со штрихкодом», однако они, несомненно, члены русской мафии. Утечка информации из досье «Эгиды» станет серьезнейшим нарушением протокола – Мэддокс поплатится карьерой, а то и загремит под суд, если это откроется.
Он не может ничего рассказать Энджи.
Однако нельзя же ее не предупредить! Надо придумать, как заставить Паллорино прекратить собственное расследование, но с ее характером туманные намеки не прокатят. Она потребует фактов, доказательств.
Раздираемый внутренним конфликтом, Мэддокс взглянул на часы.
Ее жизнь в опасности – эти типы шутить не станут.
Глава 40
А Энджи, вернувшись в Ванкувер из Хансена, сидела в архивном отделе городской библиотеки, просматривая микрофильмы с газетами начиная с 1993 года. Она дрожала от возбуждения: Майло Белкин узнал ее с первой секунды, значит, он знал ее мать. Видимо, они очень похожи… Энджи потрясена до глубины души. У нее появилось чувство сопричастности, родства, биологической принадлежности к некоему генеалогическому древу. У нее действительно была сестра, которая требует правосудия из могилы… Новые открытия кардинальным образом меняли привычное восприятие себя.
Энджи задалась целью найти все до единой статьи о перехвате крупной партии наркотиков, о сообщниках Майло Белкина, о погибшем полицейском и искалеченном прохожем, о последовавшем суде. Затем она поищет информацию о сожженном в 1998 году фургоне, где в бардачке нашелся «кольт» сорок пятого калибра.
В гостинице можно разобраться с информацией на флешке Джейкоба Андерса, но газетами надо заняться немедленно: библиотека ночью не работает, а в понедельник с утра нужно быть в Виктории, отбывать вторую неделю дисциплинарного взыскания. Энджи взглянула на часы – когда же позвонит Андерс с результатами ДНК, чтобы было чем прижать Белкина? Конечно, еще рано – такие анализы делаются по нескольку дней, но времени у нее в обрез – скоро аналогичные результаты получит и Петриковски. Узнав, что Энджи ездила к Белкину, он этого так не оставит и наверняка стукнет Веддеру, что Паллорино козырнула служебным удостоверением и допросила заключенного, хотя ее сослали на офисную работу до истечения испытательного срока. Она будет в полном дерьме, но ужас в темных глазах Белкина… Оно того стоило.
Лежащий на столе сотовый зазвонил. Энджи схватила его в надежде, что это Андерс, но высветился неопределившийся абонент. Нахмурившись, она нажала «ответить».
– Паллорино.
– Это я.
– Мэддокс? – Теплая волна залила ее изнутри. Она звонила днем рассказать, как прошло с Белкиным, но у Мэддокса сразу включился автоответчик. – А почему с другого номера?
– Одноразовая симка. Для личных звонков.
Его голос звучал сурово и отрывисто. Энджи почувствовала неладное.
– Я тебе звонила.
– Был на встрече. Меня включили в объединенную группу в Сюррее.
– Как – в Сюррее? В какую группу, почему?
– Из-за того, что выяснилось в ходе расследования в Виктории. Слушай, это не телефонный разговор, я…
– Речь о девушках со штрихкодами с «Аманды Роуз»?
Он откашлялся. В трубке было слышно работающий телевизор.
– Мэддокс, ты где? Что у тебя творится?
– Я в гостинице в Сюррее. Не знаю, сколько я здесь пробуду. Расскажи, что там с Белкиным.
Тон был не терпящим возражений – в нем появилась жесткость, которую Энджи слышала у Мэддокса впервые.
«Сюррей. Там живет Сабрина и раньше жил Мэддокс. Он занят расследованием, а я должна ехать обратно на остров и торчать в отделе связей с общественностью!» Теплая волна сменилась холодом.
– А где Джек-О?
– За ним присмотрит Хольгерсен, пока я не определюсь, сколько мне здесь торчать. Энджи…
– Ты доверил собаку Хольгерсену? А почему не мне?
– Потому что тебя не было! А Хольгерсен симпатизирует Джеку-О никак не меньше, чем ты.
Уязвленная и раздраженная, Энджи парировала:
– А как же Джинни? Ты же вроде не хотел оставлять ее одну?
Она сразу отругала себя за эти слова – подобная мелочность не в ее характере. «Зря я позволила себе влюбиться, – с горечью подумала Энджи. – Я веду себя как обиженная ревнивая курица-жена. Это недостойно и глупо».
