– Нисколько, – ответила, слегка забавляясь происшествием, мисс Ганн. – А если принять во внимание нежелательность для вас определенной встречи, вашу торопливость можно понять.
Краска на щеках юноши стала гуще.
– О, неужели все так явно?
– Только для тех, кто сделал бы то же самое, – ответила она, прямо глядя ему в глаза.
– Тогда, значит, у нас есть кое-что общее, – сказал он, но ни интонацией, ни манерами не проявил желания продолжать разговор и знакомиться с Нобби.
– Я Зенобия Ганн, – представилась она сама.
Молодой человек округлил глаза, и его внимание сразу возросло.
– То есть Нобби Ганн?
– Да, мои друзья зовут меня Нобби. – Тон голоса Зенобии явно давал понять, что ее собеседник пока еще не относится к их числу.
– Питер Крайслер. – Юноша вытянулся, словно на параде. – Я тоже провел немало времени в Африке и научился ее любить.
Теперь и мисс Ганн взглянула на него с живым интересом. Она представила Шарлотту и Кристабел, но только потому, что этого требовала формальная вежливость, и продолжила разговор:
– Неужели? И где же именно?
– Занзибар, Машоналенд, Матабелеленд…
– Я бывала на западе, – ответила Зенобия, – главным образом в Конго и его окрестностях. Хотя и плавала вверх по Нигеру.
– Тогда, значит, вы имели дело с королем бельгийцев Леопольдом. – Лицо у Крайслера оставалось бесстрастным.
Нобби тоже очень тщательно следила за выражением своего.
– Лишь очень поверхностно, – ответила она. – Король относился бы ко мне иначе, будь я мужчиной, – например, мистером Стэнли.
Даже миссис Питт слышала о Генри Мортоне Стэнли и его триумфальной поездке по Лондону неделю назад или около того, когда 26 апреля он проехал от Чаринг-кросс-стейшн до Пикадилли-серкус. Толпа приветствовала его оглушительными криками. Он был самым популярным и знаменитым путешественником века, дважды награжденным золотой медалью Королевского географического общества, другом принца Уэльского и гостем самой королевы.
– В этом есть и своя хорошая сторона, – ответил Питер, с горечью улыбнувшись. – По крайней мере, он не стал бы просить вас встать во главе армии из двадцати тысяч конголезских людоедов, обрушиться на «Дикого Махди»[15] и покорить Судан для Бельгии.
Нобби не верила своим ушам. Лицо путешественницы даже стало смешным, настолько велико было ее изумление. Кристабел тоже, казалось, была потрясена. Шарлотта онемела.
– Вы шутите! – вскричала, а точнее, даже взвизгнула Нобби.
– О, конечно, шучу, – саркастически отозвался молодой человек. – Но Леопольд, очевидно, грозил всерьез. Он слышал, что конголезские людоеды – отличные воины. И ему страшно захотелось совершить что-то такое, чтобы весь мир удивился и о нем заговорили.
– Да, таким образом он достиг бы этой цели, – согласилась Зенобия. – Но трудно даже вообразить, какая это была бы ужасная война! Двадцать тысяч каннибалов против орд «Дикого Махди»! Боже мой, бедная Африка… – Несмотря на шутливый тон, лицо ее выражало искреннюю жалость. Ее, несомненно, очень тревожила мысль, каким все это могло обернуться несчастьем.
Крайслер, несмотря на то что его представили Кристабел и Шарлотте, практически не обращал на них внимания. Чтобы его не сочли грубым, он, конечно, изредка поглядывал на них, но все остальное время его взгляд был направлен на Нобби, и то, что она взволновалась, еще сильнее подстегнуло его интерес.
– Но не в этом истинная трагедия Африки, – сказал он с той же горечью. – Леопольд – фантазер, он, очевидно, даже сумасшедший, но в действительности представляет небольшую опасность. Начать с того, что ему вряд ли удастся убедить каннибалов покинуть их родные джунгли. Это кажется просто невероятным. И еще одно: не удивлюсь, если в любом случае Стэнли останется здесь, в Европе.
– Стэнли не собирается вернуться в Африку? – изумилась мисс Ганн. – Я знаю, он пробыл там последние три года, а потом приезжал примерно на три недели в Каир. Но он, конечно, вернется после отдыха? Африка – его жизнь. И полагаю, король Леопольд принял его как брата, когда он в этот раз вернулся в Брюссель. Разве не так?
– О да, – поспешно ответил молодой человек. – Этим даже мало сказано. Сначала король относился к Стэнли с прохладцей и обращался с ним довольно небрежно, но теперь он герой нашего времени, весь ощетинился наградами, словно дикобраз, и его принимают наравне с королевскими особами. Все с восторгом повторяют новости из Центральной Африки. И стоит только Стэнли появиться, как народ начинает до хрипоты его славословить. А король радуется своей отраженной славе. – Голубые глаза Питера сверкнули, в них одновременно стояли и насмешка, и боль.
Нобби была просто обязана задать еще один вопрос:
– Но тогда почему же он не захочет вернуться в Африку? Он ведь уже покинул Бельгию, так что не король удерживает его в Европе.
– Конечно, нет, – согласился ее новый знакомый. – Но он влюбился в Долли Теннант.
– Долли Теннант! Вы сказали, Долли Теннант? – Мисс Ганн опять не поверила собственным ушам. – В светскую львицу? В художницу?
– Это точно, – кивнул Питер. – Но в ней произошла большая перемена. Она больше не смеется над ним. Иногда кажется, что она хотя бы отчасти, но платит ему взаимностью. И времена, и судьбы меняются.
– Святое небо, вот уж действительно что меняются, – согласилась путешественница.
Это специфическое умозаключение было прервано тем, что к ним подошли Лайнус Чэнселлор и высокая женщина, которую Шарлотта заметила раньше. При ближайшем рассмотрении она выглядела еще более необыкновенной. Лицо ее выражало особую душевную чуткость и было очень эмоциональным, что ни в малейшей степени не лишало его печати внутренней силы. Не слабость нервов, но способность чувствовать боль с большей интенсивностью, чем другие, – вот что было для него характерно. Это было лицо человека, способного всем сердцем отдаться делу, которое он сочтет самым важным. В нем не было ничего, что свидетельствовало бы об осторожности или стремлении избежать опасности.
Все были представлены, и, как и предположила Шарлотта, женщина по имени Сьюзен оказалась женой министра по делам колоний.
Чэнселлор и Крайслер, очевидно, знали друг друга, хотя бы понаслышке.
– Недавно вернулись из Африки? – вежливо осведомился Лайнус.
– Два месяца назад, – ответил Питер, – и совсем недавно из Брюсселя и Антверпена.
– О, – лицо Лайнуса расплылось в улыбке, – в свите мистера Стэнли?
– Чисто случайно – да.
Чэнселлора это, по-видимому, позабавило. Возможно, он тоже слышал о планах короля Леопольда покорить Судан, ведь у него, несомненно, имелись не менее оперативные источники информации, чем у Питера. А может быть, он получал информацию от него самого – Шарлотта подумала, что это более чем вероятно.
Взглянув поочередно на обоих джентльменов, Кристабел Торн ухватилась за нить разговора.
– Мистер Крайслер говорит, что он больше знаком с Восточной Африкой и новыми территориями в Замбезии. Он как раз хотел нам поведать, что трагедия Африки коренится не в западе и ни в коей мере не в Судане, но отклонился от темы, потому что разговор зашел о личных амбициях мистера Стэнли.
– В Африке? – откликнулась Сьюзен Чэнселлор. – Я слышала, что король бельгийцев строит железную дорогу.
– Полагаю, что так, – ввернула Кристабел, – но мы имели в виду его любовные надежды.
– О! Долли Теннант!
– Да, так говорят.
– Но это вряд ли можно назвать трагедией для Африки, – пробормотал Чэнселлор, – возможно, ей от этого станет даже легче.
Теперь Шарлотта была совершенно уверена, что ему тоже известно о Леопольде и каннибалах.
Но Сьюзен все это очень заинтриговало. Она серьезно взглянула на Питера.
– А вы, мистер Крайслер, вы еще не сказали нам, что считаете трагедией для Африки. Если ваше отношение к ней настолько же эмоционально, как у мисс Ганн, вы должны очень близко к сердцу принимать все, что касается этого континента.
– Я и принимаю, миссис Чэнселлор, – согласился он. – Но, к сожалению, это не дает мне возможности влиять на тамошнюю обстановку. Все совершится независимо от того, что бы я ни предпринял.
– А что совершится? – настаивала она.
– Сесил Родс и фургоны с его поселенцами станут все дальше продвигаться от Кейптауна в Замбезию, – ответил он, пристально вглядываясь ей в глаза, – и местные князьки один за другим подпишут договоры, которые они не понимают и которые не будут исполнять. Мы упрочим там свои поселения, убьем тех, кто восстанет, и на всей территории прольется кровь, причем погибнет бог знает сколько людей, прежде чем оставшиеся покорятся – если, конечно, немцы не опередят нас, хлынув к западу от Занзибара. Но в таком случае они поступят точно так же, только жертв будет больше, если можно судить по урокам прошлого.
– Ерунда! – сказал, улыбаясь, министр. – Если мы заселим Машоналенд и Матабелеленд, то сможем разрабатывать там природные ресурсы, к благополучию каждого жителя, равно и африканцев, и белых поселенцев. Мы можем принести им такие блага, как медицинская служба, образование, торговля, цивилизованные законы и правила общественного поведения, которые защитят как слабых, так и сильных. И это никак нельзя назвать трагедией для Африки; напротив, это процесс созидания и укрепления.
