– Владимир Марленович, – сказал он медленно, с легким укором, – у меня есть вполне конкретный план операции. Однако то, что я задумал, требует времени. Я не стал посвящать вас в свои замыслы просто потому, что на сегодня у меня нет абсолютной уверенности в результатах. Но поверьте, план хороший, надежный.
– Слова! Все это слова, Миша, – покачал головой Герасимов, – подумай, что ты сейчас сказал. Ты не уверен в результатах, но план надежный. У тебя стало плохо с логикой. Устал, что ли?
– Дело не в моей усталости, – вздохнул Райский, – просто вы, товарищ генерал, не хотите понимать главного. Если бы я не взял ситуацию под контроль, ваш сын стал бы первым и единственным фигурантом. Его уже допрашивали бы не как свидетеля, а как подозреваемого. Вы не согласны?
– Нет! – рявкнул Герасимов, вновь теряя самообладание. – Не согласен! Ежу понятно, что мой Стас шофера не убивал.
– Ежу-то, может, и понятно, – улыбнулся Райский, – а вот у следствия есть масса вопросов. Официант в ресторане отлично запомнил Стаса и утверждает, что он почти не пил за ужином. Дама пила много, а он нет. Между тем Стас продолжает настаивать, будто был пьян до потери памяти и забыл, что его ожидает шофер. Потащил свою подругу к Тверской и поймал такси. Дальше – орудие убийства, этот несчастный ПСМ. Отпечатков на нем никаких. Но опять вранье. Стас клянется, что не умеет стрелять, никогда не держал в руках оружия, однако мы с вами знаем, он проходил в институте военные сборы и занимался спортивной стрельбой два года. Правда, не слишком успешно, но с оружием он в принципе знаком. А чтобы выстрелить в упор, никаких особенных навыков не требуется.
– Мотив, – спокойно произнес генерал, – где мотив, Миша? Зачем Стасу было убивать шофера?
Райский долго молчал, посверкивал очками, сосредоточенно счищал холеным ногтем пятнышко с лакированной столешницы. Генерал терпеливо ждал, уставясь ему в переносицу. Наконец полковник задумчиво произнес:
– Вы поручили шоферу Георгию вести наблюдение за вашим сыном и докладывать. Верно?
– Я поручил ему охранять Стаса, – железным голосом уточнил генерал, – мой сын отказывался от услуг телохранителей. Между тем образ жизни, который он ведет, мне всегда казался небезопасным.
– Владимир Марленович, а чего конкретно вы опасались?
– Как будто ты не знаешь! – усмехнулся генерал. – Все эти дикие оргии, или, как они теперь говорят, тусовки, казино, шоу с голыми девками, всякие сомнительные презентации, бесконечные кабаки. Да, он не пьет. Но кроме алкоголя есть еще наркотики. Есть СПИД. Есть просто стихийные разборки со стрельбой, которые в подобных местах происходят довольно часто.
– Да, – смиренно кивнул Райский, – я понимаю. А теперь попробуйте и вы понять меня правильно. При таком образе жизни с человеком может случиться много всего неприятного. Шансы стать жертвой или нарушить закон примерно одинаковы. Вы совершенно исключаете, что на глазах у шофера могло произойти нечто такое, что Стас хотел скрыть от вас, и не только от вас? Вы на сто процентов уверены, что Георгий оставался порядочным человеком и не пытался, скажем, шантажировать Стаса? Только не нервничайте, не спешите отвечать. Подумайте.
– Не исключаю, – быстро, еле слышно произнес генерал и закрыл глаза, – но при чем здесь взрывчатка, карточки и подкинутый пистолет?
– Ну если человек совершил преступление, то, как правило, есть пострадавшая сторона. Грубо говоря, Стас кого-то сильно обидел, и за это его попытались убить. А вот что касается карточек – тут вполне мог поработать шантажист. Разве шофер не имел возможности выяснить номера банковских счетов и прочие данные?
– Да, конечно, однако Стас узнал, что карточки заблокированы, когда шофер уже был мертв, – заметил генерал.
– Ну и что? Звонки в оба банка в любом случае были сделаны до убийства.
– Но пистолет подкинули после...
– А если не подкинули? – Полковник снял очки и принялся протирать стекла носовым платком. – Стас ведь не профессионал, и если допустить, что в шофера выстрелил он, то вполне логично, что пистолет был спрятан в квартире, где он провел ночь и половину дня после убийства. Выкинуть оружие совсем не просто, держать при себе после совершения убийства – еще сложнее. Он просто взял и сунул его за книги в чужом доме, надеясь, что там не найдут, а потом будет возможность перепрятать или избавиться.
– Одну минуту, Миша, мы с тобой все-таки фантазируем или ты сейчас выкладываешь мне свою реальную версию? – В голосе генерала не было ничего, кроме усталости.
Райский чувствовал, что бывшему начальнику просто не хватает сил осмыслить происходящее. Еще недавно генерал мог не спать несколько ночей подряд, по пять-шесть часов без перерыва прыгать на теннисном корте, вести бесконечные напряженные совещания. Но сейчас, когда дело коснулось самого дорогого, что у него есть, единственного сына, он сначала потерял самообладание, потом ненадолго сумел взять себя в руки, и вдруг просто – устал. Слишком велика оказалась эмоциональная нагрузка.
– Конечно, фантазируем, – ласково утешил его Райский, – версия у меня совсем другая, и вы ее отлично знаете.
– Исмаилов?
– Кто же еще? Вы совершенно справедливо опасались, что Стас допрыгается со своими тусовками и со своей страстью к молоденьким девочкам.
– Не понимаю, – генерал покачал лысой головой, – неужели из-за того, что мой сын приволокнулся за этой певичкой, чеченец так рискует? Ведь он рискует, правда?
– Правда. Но дело не в том, что он, как вы сказали, приволокнулся.
– А в чем же? Слушай, Миша, ты кончай темнить. Мы тут с тобой не в игры играем. Изволь выражаться конкретней.
– Ну хорошо. Давайте попробуем конкретней, – кивнул Райский, – осенью восемьдесят пятого был арестован Секретарь Обкома Чечено-Ингушской АССР Хасан Исмаилов. Вы руководили расследованием, вы...
– Брось, – раздраженно перебил генерал, – прошло пятнадцать лет. Операция была полностью засекречена. Исмаилов-старший мертв. Если бы Исмаилов-младший узнал, кто посадил его отца, он давно бы начал действовать и пытался бы убить меня, а не Стаса.
– Владимир Марленович, в таких делах срока давности нет. Это во-первых, а во-вторых, мы с вами никогда не угадаем, знает он или нет.
– Если бы это была кровная месть, он убил бы меня, – мрачно повторил генерал, – меня, а не Стаса. При чем здесь Стас?
– Ну смерть единственного сына – это достаточно серьезная неприятность, – чуть слышно пробормотал Райский, – однако, скорее всего, кровная месть и правда ни при чем. Все дело в певичке. Исмаилов совершил ошибку. Он жестоко наказал Анжелу, изувечил ее, а потом узнал, что был не прав.
– Погоди, что значит – не прав? Я не понял, – генерал нахмурился и помотал головой, – что ты все крутишь, Миша?
– Анжела Болдянко не откликнулась на ухаживания Стаса. Никакого романа не было, – грустно улыбнулся Райский, – от обиды Стас принялся болтать на каждом углу, будто Анжела вешалась ему на шею, будто она наркоманка. Слухи дошли до Исмаилова, он взбесился и сгоряча изувечил свою любовницу, а позже узнал, что это вранье. Разве может восточный человек простить такое? Он заказал Стаса. Но не вышло.
– Идиот! – жалобно простонал генерал. – Господи, ну почему он такой идиот?
– Кто?
– Сын мой единственный, вот кто! Ладно, со Стасом будет особый разговор. Допустим, твоя информация достоверна, все так и есть. Допустим. Но почему в таком случае не было повторного покушения? На хрена Исмаилову вся эта петрушка с карточками, с убийством шофера, с пистолетом?
– Честно говоря, я сам постоянно об этом думаю, – вздохнул Райский, – точного ответа у меня нет. Есть только некоторые предположения.
– Так поделись! – начальственно рявкнул Герасимов.
– Ладно, попробую. Исмаилов склонен в каждом событии видеть некий тайный смысл, волю Аллаха. И если Аллах оставил его обидчика в живых, значит, следует выбрать другую кару. Например, свести с ума, посадить. Но возможно, все значительно проще. Девчонка могла сказать: не убивай его. Пусть живет и мучается. Для нас с вами это хороший вариант, хотя бы потому, что сейчас жизни Стаса ничто не угрожает. Чеченец будет преследовать его, но не убьет. Это главное.
