Следующий день, как и все предыдущие, был солнечным, небо над долиной было безоблачным и поражало своей синевой. Приняв положенные ванны и пополнив запасы продуктов, мы отправились в горы. Машина, как и день назад, была оставлена под присмотром дедушки Ахмеда. Поддавшись уговорам старика, мы выпили с ним по стаканчику чая, затем оседлали свои велосипеды и тронулись в путь.
Увидев расщелину, куда нам нужно было опускаться, Успенцев несколько изменился в лице, но всё же последовал за мной. Целый час медленного спуска я выслушивал его замечания в отношении убожества моего интеллекта, о том, что мы так не договаривались вчера, и вообще ещё день назад он совсем по-другому представлял себе отдых в Крыму. Я молчал, возражать было трудно.
Наконец, показались последний карниз, напоминающий часть скрытой осыпью дорожки, и — площадка внизу. Звери, конечно же, слышали ворчание моего друга. Волчата при нашем появлении скрылись в дыре, Призрак и Сэра стояли в боевой стойке, явно собираясь защищать своё потомство. Увидев их, я велел Лёшке заткнуться, и помахал волкам рукой:
— Привет, ребята! Это я, а за моей спиной тоже хороший человек. Это мой друг, не нужно его опасаться. Призрак! Сэра! Успокойтесь, мы свои.
Позже Лёха признался, что увидев волка, первым его желанием было ловко вскарабкаться по скале, сесть на велосипед и крутить педали до тех пор, пока не покажется вокзал Симферополя. И только необычная слабость в ногах и спазм в желудке не позволили реализовать эту единственно правильную мысль из всех, что родились с утра в его голове.
Моя спокойная речь, видимо, произвела на волков должное впечатление. Призрак повёл ушами и сел, Сэра подошла ближе к тропинке, на которой стояли мы с Успенцевым. Я спустился к ней, погладил по голове, провёл рукой по спине. Она ткнулась влажным носом мне в руку, требуя продолжения.
— Лёха, подойди, к нам. Только медленно, без суеты. Они должны понять, что ты их не боишься, и ты не враг. Говори любую чушь, как ты это умеешь, но негромко и по возможности ласково, хотя тебе и не свойственно последнее по характеру работы.
— Хорошо, иду, мой бывший друг. Должен сказать, что, как обычно, при мне имеется табельное оружие, которое я по глупости оставил в машине. Из него я застрелю тебя, когда мы вернёмся. Уверен, что выслушав все истории, в которые мы вляпываемся исключительно по твоей инициативе, любой суд оправдает меня, даже не дослушав до конца. Возможно даже, что мне дадут путёвку куда-нибудь в места более цивилизованные, чем то, где мы находимся сейчас.
Всё это было произнесено негромко, внятно и где-то даже нежно, особенно в том месте, где он собирался застрелить меня из пистолета. Лёха медленно подошёл к нам, протянул руку и погладил волчицу по холке. Она села у наших ног. Призрак, увидев, что опасность не грозит его семейству, отошёл в сторону и лёг в тени дерева, привычно положив голову на лапы.
— Хорошая девочка, — продолжал Лёха, — надеюсь, ты убедишь своего друга не есть нас сегодня. Мы тут и еды вам кое-какой принесли на этот случай. А я-то думаю, зачем такая пропасть продуктов? Теперь ясно, Сэра: это замена нашей белковой массе. Кстати, девочка, для справки: белок журналиста гораздо вкуснее белка старого, жилистого мента. Это я к тому, что начинать нужно с него.
— Лёха, кончай упражняться в остроумии. Я сейчас осмотрю волка, а ты достань кости и предложи их даме и детишкам. Этим ты расположишь их к себе гораздо больше, чем своим жалобным речитативом.
— Хорошо, но помни, мой бывший и неблагодарный друг, что это не спасёт тебя от сказанного мною ранее. Я имею в виду приговорчик.
— Хорошо. Посмотрим, что ты скажешь позже.
Рана Призрака была в приличном состоянии. Помня, как она выглядела два дня назад, можно было даже сказать, что в очень приличном. Я видел, как волк от удовольствия закрыл глаза и поднял морду верх, когда я стал почёсывать кожу вокруг хорошо затянувшихся отверстий.
— Что, дружище, лучше тебе? Я же говорил, что всё будет нормально. А этого балабола не слушай. Это он со страху произносит набор стандартных фраз, не вникая в их суть. Сам по себе-то человек он хороший. Немного нервный, правда, но что делать: работа у него такая. Тут уже ничего не изменишь.
— Ну-ну, — подал голос Успенцев, пытаясь выманить волчат на площадку двумя косточками, — ты ещё растолкуй ему, что означает слово «мент». Тогда он точно съест меня.
— Нет, мы не будем трогать старого мента. Правда, серый? Он ведь друг, хотя и ворчливый.
Призрак поднялся и пошёл к Лёхе, который замер у отверстия в стене. Он обнюхал его, слегка боднул головой, словно призывая расслабиться, и вернулся на место. Я машинально отметил, что волчара был ростом несколько выше сидящего на корточках Лёхи. Уже позже, в санатории, мой друг признался, что эти мгновения были не самыми лучшими в его богатой опасностью жизни.
— Всё нормально, брат, — нашёлся я после затянувшейся паузы, — кажется, он признал тебя.
— Да, — подал голос Лёха, — думаю, что это было так, а не иначе.
Он снова занялся выманиванием волчат на площадку. Те вскоре не выдержали и один за другим вышли из укрытия. Каждому из них была дана на растерзание кость, которую они с урчанием стали грызть, позволяя человеку гладить их по спинкам.
— Щенки, да и только. Дети всегда есть дети, чьими бы они ни были.
По тону, каким была произнесена эта фраза, я понял, что майор Успенцев окончательно пришёл в себя. Мы трижды готовили еду для волков, пока не убедились, что они сыты. Остатки пищи Лёха предложил спрятать в небольшой пещере, которую обнаружил по пути в каньон. Всё меньше нужно будет тащить её завтра. Пещера располагалась метрах в пяти выше волчьей площадки за уступом скалы, и я почему-то не заметил её во время прошлых моих визитов.
Успенцев ловко поднялся наверх, пробыл там минут пять, и вернулся вниз.
— Уютная пещерка, — сказал он, — в случае нужды в ней можно переночевать. Для двоих там места предостаточно, и даже какие-то сучья есть, костёр можно разжечь.
— Надеюсь, этого не случится, и спать мы будем в своих постелях в санатории, — ответил я.
Повязку Призраку я не стал накладывать, решив, что на воздухе рана заживёт быстрее. Набрав напоследок холодной воды из ручья во фляги, мы попрощались с волчьим семейством и отправились в обратный путь. Прежде чем площадка скрылась за выступом скалы, я обернулся и увидел, что Сэра и Призрак сидят рядом, не отрывая от нас своих жёлтых глаз. У их ног резвились малыши. Я помахал им рукой и сделал очередной шаг к вершине.
Дедушка Ахмед и слышать не хотел о том, что мы уедем, не испробовав его новый чай особой заварки. Снова были лепёшки, мёд, ароматный напиток в стеклянных кувшинчиках и долгий разговор о жизни. В санаторий мы приехали к ужину.
Есть не хотелось, но против фирменных оладьев, которыми нас потчевала в столовой улыбающаяся Гюльнара — наша официантка, устоять мы не смогли. После ужина мы долго стояли на мостике над журчащим потоком воды, бросая туда монетки. Потом сыграли в волейбол за команду медсестричек, одержав убедительную победу, а в качестве бонуса — располагающие улыбки девушек. И в завершение долгого дня немного прошлись по Дороге Жизни.
Сидя потом на скамейке перед входом в корпус, Успенцев сказал, протягивая руку к ночному небу:
— Смотри, Игорёк, какая роскошная у нас сегодня луна.
Я поднял голову. На небе застыл огромный диск ночного светила, похожий на застывшее в отчаянном крике женское лицо. Луна была настолько яркой, что, казалось, от неё струится холодный свет. Застывшие деревья, дорожки, строения — всё было залито этой призрачной субстанцией.
— Не часто приходится наблюдать полную луну, — продолжил Лёха, — я лично даже вспомнить не могу, когда это было в последний раз. Должен заметить, что это необычное зрелище. Недаром по нашим сводкам в такие ночи процент самоубийств зашкаливает.
— Да, — согласился я, — как ни странно, активизируются преимущественно шизики, маньяки и прочий народ, с которым не соскучишься.
