— Мне страшно? Мне? — Лезвие рассмеялся. — Шама, ты проверь, у тебя в штанах сухо?
Приз ничего не ответил и нажал отбой. Его словно током дернуло. Он только что сделал большую ошибку, показал Лезвию всю глубину своего страха, своей паники и беспомощности. И Лезвие с удовольствием его опустил мордой в его же дерьмо.
Призу давно не было так плохо. У него чесалось все тело, болел живот. Волосы стали приплюснутыми, тусклыми, обильно сыпались, на расческе оставались большие клочья. Во рту постоянно был какой-то мерзкий, кисло-соленый вкус, не помогали ни спрей, ни жвачка. Слоились ногти. Утром выпала пломба из зуба. Раздражение на верхней губе, вызванное просроченным косметическим клеем, когда он наклеивал усы, до сих пор не проходило. Недавно уколол палец зубочисткой, маленькая ранка не заживала, гноилась.
Я устал. Мне надо отдохнуть. Все не так. Мне слишком мало лет, чтобы терять волосы и зубы. Я очень внимательно слежу за своим здоровьем. Невозможно так плохо чувствовать себя без всякой причины. Нельзя, чтобы просто так гноились и не заживали пустячные царапины. Я устал. Море, вот что мне надо! Теплое соленое море. Песок. Следы на песке. Василиса Грачева. Мой перстень».
У него задрожали руки, и стало трудно вести машину. Мысли его крошились так же, как ногти и зубы, сыпались, как мертвые волосы. Он не мог сосредоточиться.
Спокойная рассудительность друга детства его доконала.
Никаких следов, никаких свидетелей. Только Василиса Грачева с его перстнем на пальце. Лезвие уверен: никто никогда не узнает, чей это перстень. Но Лезвие не возвращался в лагерь и не видел следов на песке. Да, конечно, она никого не могла разглядеть. Никого, кроме Приза. Он один отправился к реке купаться, пока шла погрузка оружия. А Василиса Грачева в это время пряталась где-то в кустах у реки. Было темно. Но она наблюдала за ним. У некоторых людей очень острое зрение в темноте. Тем более, он не какой-нибудь Пупкин. Он Владимир Приз. Его вся страна знает в лицо. И никто, кроме нее, не мог рассказать о трупах на территории заброшенного лагеря. Если бы она молчала, туда никто бы и не полез еще лет десять.
Он набрал номер Серого. Сейчас только его подруга Надя могла ответить на вопрос: заговорила Василиса Грачева или нет.
Ни о каком оружии на территории бывшего лагеря, ни о каких трупах, оставшихся на пожарище после перевозки этого оружия, Надя не знала. Для нее Приз сочинил совсем другую историю и заставил Серого выучить наизусть.
Серый рассказал Наде под большим секретом, что недавно Приз переспал со случайной девкой. Ее зовут Василиса Грачева. Она сама вешалась ему на шею, буквально силком затащила в койку. А потом захотела продолжения, и теперь Вова не может от нее отвязаться. Она его достала. Возникла куча проблем. Она оказалась малолеткой, ей нет восемнадцати. Ее дед — известный режиссер. Он знает Приза и ненавидит за то, что Приз однажды отказался у него сниматься. И главное, эта мерзавка сперла перстень, который Призу дорог как память, поскольку принадлежал его любимому дяде Жоре.
Несколько дней назад Василиса моталась с какой-то своей компашкой за город, попала в лесной пожар, обожглась и потеряла голос. Сейчас лежит у своего деда дома.
И Наде будет очень удобно появиться там под видом сиделки, потихоньку забрать перстень и выяснить, правда ли девка не может говорить или это какая-то лажа. Действовать надо очень осторожно, не вызвать подозрений и ни в коем случае имени Приза не упоминать. Режиссеру пудрить мозги по полной программе, приласкать его и обогреть. Он, бедняга, сильно соскучился по женской ласке.
Для Нади, девочки из «Викинга», приласкать кого-то, хоть старика, хоть мальчика, не составляло проблемы. Для Серого это тоже не было проблемой. Он Надю не ревновал. У него таких Надь имелось в запасе штук пять, не меньше. Приз не сомневался, что старик Дмитриев не устоит перед сочными прелестями медсестры и это даст возможность постоянно контролировать ситуацию.
Серый тут же взял трубку.
— Выясни, как там дела, и перезвони мне, — приказал Приз.
Через несколько минут он узнал, что Василиса Грачева пока молчит, молчит вполне натурально.
«Ладно, — решил он, — будем считать, что в лагерь на пожарище забрел какой-то случайный человек, обнаружил жмуров и вызвал милицию».
У ворот аэродрома Вову ждала небольшая толпа подростков в футболках с его портретами. В руках у них были плакаты, тоже с его портретами и с лозунгами «Очнись, Россия!». Он остановил машину, вылез, толпа заметила его, завизжала, запрыгала. Сначала вразнобой, потом дружно, хором, они принялись скандировать: «Во-ло-дя Приз! РОССИЯ, ОЧНИСЬ!».
Грохнул бодрый марш. Засуетились телевизионщики. Подскочил администратор, стал говорить что-то, прибежали костюмер, гример. Вова выключил свой мобильный и расправил плечи.
Перед тем как сесть за штурвал спортивного самолета, он успел дать десяток автографов, на журналах, постерах, календарях и на розовых девичьих ладошках.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
— Ну что, Андрей Евгеньевич, его страна — это, как я понимаю, наша с вами страна? — сказал Кумарин.
— Бред какой-то, — покачал головой Григорьев, — допустим, Рики играет роль посредника между неким человеком из России и этими саудовцами. Человек из России просит у них денег. Они готовы вложить деньги, чтобы иметь свое лобби в нашем парламенте? Чтобы этот человек расчищал для них каналы торговли наркотиками, помогал открывать на территории России под видом медресе школы, в которых учатся боевики и производятся люди-бомбы? Но при чем здесь Рики? Почему именно он посредник?
— Он ответил на этот вопрос. Вы слышали, — Кумарин пожал плечами, — на мой взгляд, никакого бреда. Видите, здесь написано, что Рихард Мольтке с шестнадцати лет является членом общества «Врил». Дальше нам с вами любезно поясняют в сноске, что это такое. Общество «Врил» зарегистрировано как культурная организация десять лет назад. Формально занимается авангардным искусством. Ничего противозаконного. Выставки современных художников, перформансы, театр, кино, литература. Все очень даже интеллектуально. Издали пахнет только свежестью, свободой, демократией, никак не трупами, не нацизмом. Существует на членские взносы, спонсорские вливания и пожертвования от богатых любителей художественного авангарда. Выпускает небольшим тиражом каталоги выставок, фотоальбомы, ежегодный альманах. Кстати, газета у них есть. Знаете, как называется?
— Неужели «Огненный меч»?
— Да. Как вы догадались? — ухмыльнулся Кумарин. — Ну, что там еще? Есть небольшой офис во Франкфурте. Вроде бы ничего противозаконного. Это вам не бритоголовые ублюдки с дубинами и свастиками. Это интеллектуалы. Они провозглашают свободу самовыражения. Не слишком оригинально, правда? Но не волнуйтесь. Это только теория. На практике все очень оригинально и весело. Свобода самовыражения — это наркотические оргии, Содом и Гоморра, богохульство, порнография, некрофилия. Спектакли и перформансы — черные мессы, а главные темы статей в газете и в альманахе — оккультная антропология, клонирование, чистота расы, новое, совершенное будущее, основанное на компьютерных технологиях и биоинженерии. Наукообразная смесь сатанизма и неонацизма.
— Погодите, я ничего не понимаю! — Григорьев схватился за сигарету и принялся нервно щелкать зажигалкой. — Несколько экземпляров «Огненного меча» нашли в квартире во Франкфурте, которую снимали летчики-камикадзе. Рики — член общества «Врил». Я не читал этот «Меч», но я слышал главы из романа Рики. Не вижу связи! Убейте меня, но представить, что мусульманские экстремисты, камикадзе, общаются с такими, как Рики, невозможно!
Кумарин долго молчал, потом спросил:
— Скажите, когда взорвались «близнецы», это было круто?
Григорьев посмотрел на него, как на сумасшедшего, и молча кивнул.
— Это был классный перформанс! — продолжал Кумарин. — Круто, стебно, отпадно.
— Вы хотите сказать, что…
