тебе не подцепить.
Проигрыватель. Конечно, не стереофонический. Конечно, заезжен, как лифт. Поставлена пластинка. Бостоны и чарльстоны. А рядом лежит… Ого, классика. Неужели слушает? Ну, да она чувствительная. Сибелиус. Теперь каждый Сибелиус, каждый к себе тянет.
Платяной тоненький шкафчик. Если она хорошо знает бабскую психологию, то паспорт там, под бельем…
Калязина распахнула узкие створки и пошарила в одном из отделений. Затем сунула руку под другую пачку чистого белья. Под третью… Полиэтиленовый мешочек с паспортом и деньгами был в наволочках, лежавших стопкой, как свернутые блины. Деньги она даже не сосчитала. Ее интересовал паспорт. Все верно: Акимова Вера Даниловна. Профсоюзный билет, диплом… Калязина закрыла шкаф – проверка номер один закончилась. Она взяла какой–то журнальчик, села на тахту и опять скинула туфли. Но теперь они скинулись свободнее, сняв не только усталость, но и какое–то напряжение тела. Теперь можно и подремать. Неужели при таком интерьере Вера надеется подцепить дельного мужа? Теперь можно и подремать…
Ключ, заходивший в замке, ее не шелохнул – только пропала сонная одурь и та легкость, которая прилила после опавших с ног туфель. Дверь открылась. Калязина слушала – одна пара каблучков, ее… Пока, еще четверть третьего.
– Аделаида Сергеевна, отвезла.
– Ну и слава богу. Теперь можно и кофейку.
Вера захлопотала, стараясь угодить начальнице. Кофе сварила крепкий и огненный. Подала сливки, настоящие, натуральные, привезенные ей из совхоза. Неначатая, сбереженная коробка грильяжа. И тарелочка коржиков, выпеченных своими руками.
– Со сливками? – спросила Вера.
– Лучше с ликером.
– У меня нет…
– Тогда с ромом.
– Тоже нет.
– А какое вино есть?
– Никакого…
– Милочка, на дворе космический век.
Расстроенная Вера не знала, что и делать.
– Я схожу в магазин.
– О, плохой тон. Будем пить черный.
– Черный – так черный.
– Милочка, что у тебя за лак? – Калязина поймала взглядом ее ногти.
– Обычный, – обрадовалась Вера перемене темы и протянула руку.
Аделаида Сергеевна осмотрела ее пальцы – на краску не было и намека. Но до трех оставалось еще полчаса.
– У вас что–нибудь случилось? – неуверенно спросила Вера.
– А заметно?
– Вы какая–то… серьезная.
– Высшая серьезность, милочка, заключается в том, чтобы воспринимать все с усмешкой.
Вера притихла, сбитая со своего вопроса. Ответить подобным афоризмом она не могла, а простые слова, вроде «кушайте печенье», стесненно не шли. Но Аделаида Сергеевна вдруг спросила:
– Веруша, как ты ко мне относишься?
– Такой вопрос…
– Понимаю, что искренний ответ на него получить трудно, но я спрашиваю не из праздности.
– Очень хорошо отношусь…
– Еще бы, я твой шеф, – усмехнулась Калязина.
– Бывает, что и шефов не любят.
– Редко. Интерес друг к другу, милочка, определяется социальным положением людей. Кто выше, тот и лучше. Для подчиненного начальник всегда интересен, а для начальника подчиненный почти никогда не интересен.
– Значит, я вам не интересна? – решилась Вера на вопрос.
– Милочка, тогда бы я не пришла.
– А я вас уважаю больше всех.
– Больше всех, Веруша, уважать надо только себя.
Калязина польщенно улыбнулась.
Иметь последователен, учеников, школу – не мечта ли?
– А как ты, милочка, относишься к органам внутренних дел?
– К милиции? Никак. Хотя… – замялась Вера.
– Что «хотя»?
– Она жизнь мою испортила.
– Каким образом?
Вера украдкой глянула на фотографию молодого человека с напыщенными усиками.
– Я Вам не сказала… Муженек мой сидел.
– И за что?
– Он был директором склада. Приехала однажды ревизия, а у него в бочках вместо подсолнечного масла вода. В мешках вместо сахарного песка речной. Посадили, ну а потом он ко мне и не вернулся…
– Вот, милочка, и мне милиция жизнь портит.
– Я об этом читала в газетах, но так и не поняла, за что.
– За что? – воодушевленно удивилась Калязина, доставая сигареты. – За что…
День светлел – он то светлел, то темнел. Сейчас вот светлел. Осеннее солнце прощупывало космы тумана неуверенными лучами. Без четверти три, а день посветлел. Туман, как дым, испуганно поднимался к небу. Возможно, что через пятнадцать минут у нее появится ассистентка не только для сверхчувственных опытов. Как только пробьет три и весь туман уйдет в небо.
– Веруша, нужно жить так, как считаешь нужным.
– А я ничего не считаю…
– Тридцать два года. А пришло к тебе то, что должно прийти к женщине в тридцать два?
– Я и не знаю, что должно прийти к женщине в тридцать два. Замужество?
– Есть у тебя украшения, натуральные, разные, каждый день новые? Есть у тебя одежда, не синтетическая, не копеечная, а шелковая, цигейковая, норковая? Есть у тебя просторная квартира с заказной мебелью от «Интуриста» и телефоном в ванной? Деньги, есть у тебя деньги, не зарплатные, не рублевочки с троечками, а свободные, несчитанные? А есть ли у тебя друг с сильными и нетерпеливыми руками? И в конце концов, есть ли у тебя напитки, вселяющие любовь, радость и фантазию? Я имею в виду ликер, ром и коньяк…
– Такую жизнь я видела только в кино.
– А все, милочка, должно приходить в свое время. Мужчина и деньги в пятьдесят лет нужны? Да. Но это совсем не то, что мужчина и деньги в двадцать – тридцать.
– Ко мне все опаздывает или вовсе не приходит. Телефон и тот звонит, когда я уже звонка и не жду.
Аделаида Сергеевна посмотрела на часы – ровно три. И туман высох.
– Веруша, я помогу: твой телефон будет звонить вовремя.
От просветлевшего ли дня, от горячего ли кофе, от выпавших ли надежд, от всего ли вместе лицо ассистентки скинуло обычную пугливую сухость и порозовело, как яблочко, высвобожденное из тени.
– Аделаида Сергеевна, дайте сигарету…
Закурила она со вкусом, глубоко. И порозовела еще больше, вместе со своим изящным носиком.
– За что? – переспросила Калязина, возвращаясь к задевшему ее вопросу. – А кто я, по–твоему?
– Ученая…
– Официально я врач–эпидемиолог, работающая на полставке в Лаборатории психологии. А неофициально?
– Известный парапсихолог.
– А неофициально я – ведьма.
– Как «ведьма»? – засмеялась Вера.
– Парапсихология у нас идет за чертовщину. И если человек ею занимается, то кто он? Раньше таких, как я, жгли на площадях на медленном огне. Теперь меня сжечь как–то неудобно, вот и пришили уголовное дело.
– Убийство?
– Нет, кражу бриллианта из магазина.
– Разве там украдешь?
Аделаида Сергеевна улыбнулась материнской улыбкой:
– Думала, что застану у тебя мужчину. Не понимаю, почему они тебя не осаждают. Молодая женщина, у которой сексуальные формы сочетаются с наивностью, для них приятнее коньяка.
– Я допустила бестактность? – опечалилась Вера.
– Нет, ты допустила глупость, – пошутила Калязина и посмотрела на часы: двадцать минут четвертого. – Милочка, вызови мне такси…
Пока хозяйка названивала, Аделаида Сергеевна прохаживалась по комнате, разминая уже отдохнувшие, уже засидевшиеся
