– Силен мужик. Теперь уже не шесть, а пять. Одним ртом меньше.
– Это ты к чему? – слегка удивился Соловьев.
– Так… гнусные мысли вслух. Ладно, вернемся к нашей бедной малютке. Масло на коже и на волосах. Смотри, что я хотел тебе показать. – Он натянул перчатки, подошел к столу, провел рукой по волосам девочки. – По-моему, тут ножницами отхватили прядь. Срезали косичку, видишь?
– Вижу, – кивнул Соловьев.
– И еще, здоровая гематома на затылке. То есть он оглушил ее ударом тяжелого тупого предмета по голове. Камнем, что ли? Возможно, не ударил, а бросил. И попал.
– Бросил сзади, в затылок, – пробормотал Соловьев, – она пыталась убежать, но уже было поздно. Наверное, она и крикнуть успела. Но никто не услышал. У него заранее был заготовлен камень? Или он подобрал по дороге?
– Не факт, что именно камень, – покачал головой Короб, – повреждение возникло от действия предмета с ограниченной гладкой ударяющей поверхностью. То есть это точно была не доска. И не кирпич. От кирпича обязательно остается пыль в волосах и на коже. Молоток, гирька какая-нибудь. Ничего подходящего на месте преступления так и не нашли?
– Нет. Вроде бы нет. Подобрали несколько булыжников среднего размера, сразу же исследовали в лаборатории, но они чистые.
– Может, он прихватил с собой какую-то ритуальную дрянь? Статуэтку божка, например? У тех троих, помнишь, тоже имелись гематомы на затылке. Почерк похож, а? Ударил, задушил, раздел, облил маслом, но не изнасиловал. И пряди у тех троих тоже были срезаны. А из вещей ничего не пропало. При трупах нашли полный комплект одежды, включая нижнее белье.
– На этот раз пропала золотая цепочка с сапфировым кулоном. Отец ей подарил на день рождения. – Соловьев тяжело вздохнул и отвернулся.
– А, кстати! – Короб поднял вверх указательный палец и сморщил лоб. – У тех троих детишек тоже никаких украшений не оказалось. Но я уверен, они что-то носили. У девочек уши были проколоты, и в пупках дырки.
– Женя Качалова могла потерять свой медальон еще до встречи с убийцей, – медленно произнес Соловьев, продолжая глядеть в одну точку.
– Ничего она не теряла. Он снял.
– Почему сережки в ушах оставил? Они ведь золотые.
– Они без камней.
– При чем здесь камни? – Соловьев наконец посмотрел на Короба и увидел, какое у того стало странное, печально задумчивое лицо.
– А хрен его знает, – пробормотал Короб после долгой паузы и, как будто опомнившись, выбил сигарету из пачки, ловко поймал ртом, щелкнул зажигалкой.
– Часики дорогущие, «Картье», не тронул, – сказал Соловьев и тоже достал сигарету.
– На фига ему часики? – Короб дал Соловьеву прикурить. – Он не грабит детей, он их даже не трахает. Просто раздевает, бьет по голове и душит руками. Не грабитель он, понимаешь? Не насильник. Миссионер. Миссия у него. Права твоя Филиппова.
Последние слова Короб проворчал себе под нос, совсем тихо. Соловьев ничего на это не ответил. Несколько секунд оба молча курили, не глядя друг на друга. Наконец Короб произнес:
– Дима, ведь это опять он.
– Кто?
– Молох. Ну что ты на меня так смотришь?
Серийному убийце, который убивал детей полтора года назад, дали кличку Молох, с легкой руки Ольги Юрьевны Филипповой. Ее версию никто не принял всерьез. А кличка прижилась.
Оля обнаружила в паутине порнографа, который работал под псевдонимом Марк Молох, и уверяла, что он как-то связан с убийствами. Конечно, порнографа попытались вычислить, но сайт был зарегистрирован за границей. Вступили в диалог в чате, договорились о встрече. Оперативник сыграл роль покупателя детского порно, продавец не появился. Потом еще какое-то время им занимался специальный отдел по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий, но безуспешно.
Молох до сих пор торгует своей продукцией, вместе с тысячами таких же ублюдков, производителей детского порно. Россия, между прочим, занимает по количеству порносайтов второе место в мире после США. Видеопродукцией и живыми детьми пользуются педофилы из Англии, Франции, Италии. Специально к нам приезжают даже из Штатов, хотя они на первом месте. Но у нас это дешевле и безопасней.
– Твоя Филиппова говорила о детском порно, помнишь? Так вот, здесь есть еще одна деталь. У этой девочки, как у тех, предыдущих, полностью выбрит лобок. Вполне возможно, это действительно дети из порноиндустрии. Ты звонил ей?
– Кому?
– Ольге Юрьевне. Я бы позвонил на твоем месте.
– Зачем? Она больше не занимается этим.
– Жаль. Психиатры такие нудные, а она фантазерка. С ней было интересно.
* * *
Марк потихоньку достал из тумбочки чужой яблочный сок, отодрал зубами уголок пакета и выпил. За завтраком он ни к чему не притронулся. Сидел и смотрел, как жрут психи. Потом вернулся в палату, улегся на свою койку, вжался лицом в подушку, с тоской вспоминая свиные ребрышки, салат из рукколы, крем-карамель. Как же вкусно он ужинал в тихом ресторане «Парус». Как чудесно он ел! Даже присутствие наглой парочки наблюдателей не испортило ему аппетит.
Его вели не от дома, а от тех мест, где он встречался с клиентами. Парк культуры, площадь Белорусского вокзала. Как узнавали место и время? Прослушивали телефон? Но клиентам он звонил только из уличных автоматов. Милиция? Нет, они работают иначе, изображают покупателей и берут с поличным.
Когда-то он чуть не попался именно таким образом. Пришел на встречу, понаблюдал издали за клиентом и почти сразу расшифровал мента. Человек, ждавший его, выглядел слишком здоровым и спокойным. Он выглядел как мужик с абсолютно нормальной половой ориентацией. Настоящий педофил нервничает и трусит, особенно когда приходит на первую встречу. Но главное, он не провожает взглядом взрослых красоток.
Был конец июля, жара. Девушки оголились, Москва стала похожа на бесконечное предисловие к пляжу, к набережной какого-нибудь популярного курорта. Дрожь слоистого воздуха над асфальтом, нарядная голубизна неба, голые ноги, плечи, спины. Медовый, горячий глянец женской кожи, оттененной условными полосками белого льна и линялой джинсы. Кажется, вот сейчас, за поворотом, за рядами домов, засияет россыпью солнечных бликов упругая морская гладь. Город млел и томился, таяло мороженое, шипели разноцветные напитки на белых столиках уличных кафе. Миляга мент глазел на раздетых красоток машинально, не отдавая себе в этом отчета.
Оставалось быстро скользнуть в метро, так и не появившись в поле его зрения.
С тех пор Марк стал значительно осторожней. Прежде чем встретиться с клиентом, вел с ним долгие переговоры в чате. Анализировал построение фразы, лексику, уровень эмоционального напряжения. Затем, являясь на встречу, долго наблюдал за клиентом. Прислушивался к своей интуиции. При малейшем подозрении исчезал. Все шло отлично. Ни одного прокола.
И вот, почти через два года, на него открыли настоящую охоту, его обложили со всех сторон. Уже не менты. Кто-то другой.
В палату вернулся сосед, уселся на койку и забормотал:
– Не могу, не могу, не могу!
Фамилия его была Никонов. Марк успел узнать, что он академик каких-то там сельскохозяйственных наук, недавно развелся со старой женой, женился на своей секретарше, роскошной блондинке Наташке, моложе него на двадцать лет. Поссорился с двумя взрослыми детьми, даже внуки с ним не общались. Но ему, кроме Наташки, никто не был нужен.
– Наташенька, – повторял он, – девочка моя, красавица.
А потом опять заводил волынку:
– Не могу, не могу, не могу!
Марк затыкал уши, сглатывал горькую слюну и морщился. Очень хотелось принять горячий душ, почистить зубы, выпить крепкого кофе, выкурить сигарету. Через несколько минут в голове у него стало звучать, повторяясь бесконечно, как на испорченном диске: «Не могу, не могу, не могу!» Старик Никонов давно замолчал, ушел в коридор, а оно все звучало.
Глава пятая
Если бы можно было из одной временной точки провести линию в другую временную точку и по этой черте, как по канату, вернуться к себе, двадцатилетней! Ольга Юрьевна живо представила медленное цирковое скольжение над таинственной бездной. У нее закружилась голова, и руки вздрогнули, как будто захотели подняться, раскинуться, чтобы удержать равновесие.
