– Представь себе, я тоже испугался, – грустно усмехнулся Гуров. – Да и вообще, покажи мне того, кто перенес бы такое хладнокровно?
Он не стал рассказывать Стасу о том, что в последние мгновения думал о Марии. О том, как его горло стиснули спазмы при одной только мысли, что теперь она останется одна, – это было слишком личным.
Во влажной, липнущей к телу, зато отстиранной одежде они направились к стойбищу шаманки Веры. Та хлопотала у костра, помешивая в начищенном медном котелке какое-то варево. Рядом с белой войлочной ярангой на разостланной кошме было расставлено несколько тарелок со снедью. На одних лежали вареные овощи, на других – нарезанный хлеб – вернее, пресные лепешки, – дымилась вареная картошка. Тут же стояли две банки мясной тушенки, две пустые пока пиалы.
– Садитесь к костру, – распорядилась Вера, наливая из котелка в пиалы какой-то красновато-бурый отвар. – Выпейте, и сила семи трав избавит вас от горести и страха, который селится в сердцах тех, кто побывал в плену злого духа топей.
Гуров благодарно кивнул и выпил горьковато-пряную жидкость. И тут же по всему его телу разошлось приятное ощущение бодрости, уверенности в своих силах. Что-то темное, липкое, затаившееся в самых дальних, укромных уголках души бесследно исчезло, уступив место покою и умиротворенности.
– Эх, ну и чаек! – опрокинув в рот свою пиалу, прокомментировал Стас. – Прямо как заново родился.
– Теперь вам надо поесть. Ваши тела требует пищи. – Вера указала им на кошму. – Я тоже разделю с вами ужин. Но мне есть можно только это. – Она подвинула к себе овощи.
– Вера, вы что, на диете? – с азартом уплетая тушенку и не забывая ее при этом обильно подсаливать, поинтересовался Стас. – Вроде бы худеть вам ни к чему – выглядите вы и так замечательно.
– Ты говоришь непонятные слова, – женщина сдержанно улыбнулась. – Я питаюсь так, потому что так я обязана питаться в лесу духов, пока живу здесь в полном уединении от последнего до первого дня новолуния.
Далее ужин проходил в полном молчании. Лишь бродившие неподалеку несколько оленух с телятами своим фырканьем нарушали тишину. Выпив напоследок оленьего молока, Гуров почувствовал себя впервые за все эти дни, что называется, в своей тарелке.
Собрав пустую посуду, Вера унесла ее мыть к ручью, протекающему неподалеку. От предложенной помощи она отказалась. Приятели молча сидели у костра, наслаждаясь покоем.
– А женщина-то очень даже ничего… А?! – Стас вопросительно посмотрел на Гурова. – Я раньше женщин из северных народов как-то не воспринимал. Может, мало видел? А эта… Прямо таежная королева красоты. Все при ней – и стать, и лицо…
– Стас. – Гуров покачал головой. – Ты неисправим! Ну, поимей совесть – хотя бы ей чего-нибудь подобного не ляпни.
– Да брось ты! – возмутился Крячко. – Я что, совсем уже без царя в голове?! Ясное дело, хамить не собираюсь… Но тебе-то могу же я о привлекательной женщине сказать пару слов! Да, кстати, надо ведь отдать ей этот самородок! – спохватился Стас.
Вернувшись от ручья, Вера снова подала им пиалы, теперь уже с золотистым отваром приятного кисловатого вкуса.
– Это подарит вам спокойный добрый сон, – пояснила она. – Когда ваши души, выйдя из тела, отправятся в долину сновидений, злые духи не посмеют к ним приблизиться и вселить в вас страх, немощь и болезни.
– Вера, я не знаю, чем и как мы сможем вас отблагодарить. – Стас достал из кармана самородок. – Но, может быть, эта вещь, найденная на дне озера, хоть в какой-то мере станет выражением нашей благодарности?
Вера, взяв самородок, долго молча рассматривала его, держа на ладони.
– Значит, ты?.. – удивленно посмотрев на Стаса, непонятно что имея в виду, тихо проговорила она, но, как бы спохватившись, тут же пояснила: – Это талисман с пояса великой шаманки… Ее имя в лесу духов без особой нужды называть нельзя. Она спит в своем обиталище, в той стороне, на вершине старой сосны. Он пропал вскоре после того, как она ушла в долину предков. Но было предсказано, что однажды его найдут, – она как-то непонятно посмотрела на Стаса. – И вот он нашелся. Вы не одержимы жадностью – это хорошо. Жадность – червь, пожирающий душу.
– Вера, расскажите о себе, если можете, – попросил Гуров. – Есть ли у вас родные, где вы живете?..
– О себе могу рассказать мало. – Вера говорила, глядя на огонь костра. – Я происхожу из древнего, уже почти исчезнувшего народа. Мои соплеменники или вымерли, или смешались с другими племенами. Кровных родственников у меня нет, я сирота. Я выросла в якутской семье. Это хорошие, добрые люди, они относились ко мне как к родной дочери. Вышла замуж. Муж был человек добрый, но слабый характером. Его душой овладела пагубная страсть к огненной воде. Наверное, поэтому судьба и не дала нам детей. Через пять лет после того, как мы поженились, его не стало. Когда он ушел в долину предков, я тоже хотела уйти вслед за ним. Мое горе было столь велико, что я три дня лежала в беспамятстве. И тогда родители позвали ко мне сильного шамана. Духи отпустили меня, но поставили условие, чтобы, вернувшись в мир живых, я стала посвященной – шаманкой. Тот шаман научил меня разговаривать с духами, и с той поры я раз в год приезжаю в лес духов, чтобы заручиться их благосклонностью.
– Замуж вы больше не выходили? – снова спросил Гуров.
– Духи сказали, что я должна остаться одна. – Вера понурила голову. – Мне много раз предлагали выйти замуж, но я не хотела нарушать волю Всевидящих. И однажды они открыли, что мне дано родить всего одного ребенка. Но он станет величайшим из шаманов. Сегодня день, когда солнце обладает наибольшим могуществом. Но именно сегодня духи тепла и света уступят власть духам холода и тьмы. В час, когда засыпающее солнце уступает место пробудившейся луне, я должна услышать голос духов.
Объяснив, что в момент камлания ее нежданные гости тоже должны будут ей помочь, она усадила Гурова у костра лицом на запад, в сторону заката. Стасу пришлось сесть напротив него, лицом к молодому месяцу, уже поднявшемуся над лесом. При этом им обоим нужно по-восточному скрестить ноги, а ладони соединить перед собой, направив пальцы в сторону огня. После этого Вера зашла в ярангу.
– Лева, – покосившись в сторону яранги, подал голос Стас, – не знаю, как ты, а я чувствую себя полным идиотом.
– Охолонись! – невозмутимо усмехнулся Гуров. – Тебя спасли? Обогрели? Накормили? Ну так не будь неблагодарным поросенком, поучаствуй в народном творчестве. Представь себе, что ты – на празднике народов Севера.
– Ты знаешь… – Стас сделал страшные глаза. – У меня такое ощущение, что за моей спиной кто-то есть. Аж мурашки бегают! Слушай, ну мы сегодня и начудили! Приняли гроб шаманки один – за улей, другой – за лабаз… А вообще-то, действительно, что-то уж слишком много сегодня происходит совпадений… Поневоле поверишь в духов!
Полог яранги распахнулся, и к костру вышла Вера в шаманском облачении. На ней была меховая одежда, но уже другая, с широким кожаным поясом, охватывающим талию, на котором, позванивая, болтались железные, медные амулеты и даже найденный Стасом золотой самородок. Распущенные волосы черной волной колыхались на спине. Голову венчал литой медный обруч с медными оленьими рогами по бокам. В руках Вера держала колотушку из оленьего рога, чем-то похожую на скипетр.
Немного подержав бубен над жаром костра, она ударила колотушкой, и на всю поляну разнесся звук, напоминающий крик раненого животного. Испуганно хоркнув, олени отпрянули в чащобу. К удивлению Гурова, это и на него произвело странное действие – внутри все внезапно напряглось, а по телу словно пробежал ток. Размеренно ударяя в бубен, шаманка пошла по кругу, гортанно напевая слова на непонятном языке. Ее голос непостижимо изменился, став более низким, порождающим какие-то необычные эмоции. Встретившись с ней взглядом, Гуров увидел глаза совершенно другого человека, сильного и властного. Став за спиной Стаса, раскачиваясь из стороны в сторону, шаманка, продолжая ударять в бубен, речитативом провозгласила:
– Ты, рожденный в час, когда мрак окутал лик луны, откроешь в этот мир путь тому, кто придет в него, когда солнце победит силы зимы.
Сделав круг у костра, она остановилась за спиной Гурова.
– Тебе, воину, поражающему зло, должно обладать тем, что принадлежит тебе по праву…
Затем шаманка пошла вокруг костра все быстрее и быстрее, раскачиваясь и кружась, удары в бубен стали более частыми и отрывистыми. Она нараспев произносила непонятные слова, временами качая из стороны в сторону головой, и дышала, как олень, загнанный стаей волков. Неожиданно Гуров поймал себя на том, что тоже, в такт ударов бубна, раскачивается из стороны в сторону. А в следующее мгновение весь окружающий его мир: костер, Стас, сидящий напротив с остановившимся взглядом, шаманка, лес, олени – смешался в кружащуюся перед глазами яркую, пеструю картинку калейдоскопа.
