В ту ночь, когда все по трупу и по пожару было оформлено, опергруппа вернулась в управление, все сидели в кабинете, пили чай, курили, отдыхали, болтали, капитан вдруг заметил на столе старшего лейтенанта Вани Кашина яркий «покет» с дурацкой картинкой на обложке. Зверская морда и голая баба с петлей на шее. Взял в руки, взглянул на снимок автора. Ну конечно, вот почему так знакомо лицо с паспортной фотографии.
– Вань, ты хоть понял, чей труп у нас сегодня? – спросил капитан, возвращая книгу.
– А чего? – встрепенулся Ваня.
– Писатель Виктор Годунов погиб, – медленно произнес Леонтьев и закурил, – Виктор Годунов. Понимаешь ты или нет?
– Так это… – захлопал глазами Ваня, – Ракитин Никита Юрьевич, шестидесятого года. А вы чего, товарищ капитан, думаете, инсценировка?
– Ты кого читаешь, дурья башка?
Ваня взял в руки «покет», несколько секунд глядел на обложку, потом перевернул, стал разглядывать снимок автора, потом опять уставился на обложку и громко, почти по складам, прочитал: Виктор Годунов. «Триумфатор». Ну и чего?
– Ракитин – настоящая фамилия, – вздохнул капитан, – Годунов – псевдоним. Тебе книжка нравится?
– Ага, – энергично кивнул Ваня, – классно написано. Я вчера до двух ночи читал.
– Он больше ничего не напишет. Он погиб.
– Это точно. Не напишет, – согласился Ваня, – и чего?
– Да ничего, – махнул рукой Леонтьев.
Капитан отлично помнил, как впервые месяца два назад наткнулся на книжку Годунова. У метро на лотке были разложены «покеты» в ярких обложках. Леонтьев всякий раз, купив очередной «покет» с детективом, пробежав глазами первые три-четыре страницы, зарекался: больше никогда.
Со страниц лезли на него тупые монстры. Герои женского и мужского пола более всего напоминали кукол Барби и Кенов. Блондинки и брюнетки с ногами от ушей, с огромной твердой грудью и застывшими намертво глазами. Широкоплечие мужики с бицепсами вместо мозгов. Жертвы и убийцы, «братки» и милиционеры, частные сыщики и злодеи мафиози – все это были совершенно одинаковые, безликие существа, порождение огромного конвейера, штампующего бесконечную холодную пластмассу.
В какие приключения попадают эти куски пластмассы, как они убивают, умирают, прячутся, трахаются друг с другом, бегают, прыгают, как проливают реки розовой водицы, липкой кукольной крови, было совершенно неинтересно.
Особняком стояла пара-тройка пристойных авторов, так сказать, королей жанра. Они производили не конвейерную, а штучную продукцию, вполне добротное, качественное чтиво. Страницы не воняли паленой пластмассой и не вредили здоровью, но все-таки оставались мертвым чтивом. А хотелось чего-то живого.
Беда Андрея Михайловича заключалась в том, что с раннего детства он привык много читать. С книгой он ел, ездил в транспорте, книгу прятал под партой в школе. Даже в сортир он всегда отправлялся с книгой, чем вызывал бурное негодование родственников. Эта дурная привычка сохранилась на многие годы. Однако читать что попало он не мог.
Старая добрая классика, русская и зарубежная, серебряный век, шестидесятые, семидесятые – все было прочитано давным-давно. Хотелось чего-то нового. А не было.
– Возьмите Годунова, – посоветовала девушка-ларечница.
Продавцы всегда что-то советовали, как правило, всякую дрянь.
– А вы сами читали? – вяло поинтересовался капитан, вертя в руках стандартный пестрый «покет». Роман назывался «Горлов тупик». На обложке был нарисован хмурый бритоголовый ублюдок с автоматом. На втором плане томно извивалась голая баба.
– Читала. Из этих, – девушка брезгливо кивнула на свой лоток, – он единственный, кого я могу читать.
У нее было умное интеллигентное лицо. Капитан поверил. Книжку купил. И не пожалел об этом. Проглотил роман за две ночи. Сразу захотел купить еще.
– Годунов кончился, – сообщили ему и предложили дюжину других авторов на выбор.
Только через неделю он наткнулся на еще один роман Годунова и опять проглотил за пару ночей. Вскоре он узнал, что, в отличие от своих коллег-детективщиков, пишет Годунов мало. Всего три романа за полтора года, а не десять-пятнадцать, как у других. Что ж, вполне понятно. Все правильно. Писатель не машина.
Капитан купил третий роман, и опять та же история – две бессонные ночи. А потом взял и не спеша, с удовольствием, перечитал «Горлов тупик». Такое с ним было впервые. Плохо склеенные странички «покета» рассыпались. Эти книжки издавались как одноразовые. Ни издателям, ни даже самим авторам не приходило в голову, что кто-то захочет перечитывать.
И вот писатель Виктор Годунов оказался Ракитиным Никитой Юрьевичем, шестидесятого года рождения, который совершенно по-дурацки погиб в какой-то гнилой конуре, причем попал в эту конуру наверняка не из-за своих творческих странностей, а потому, что как-то очень нехорошо сложились у него жизненные обстоятельства.
Давно капитану не было так обидно. Вдруг стало казаться, что потерял кого-то близкого, и чувство утраты не убывало. А потом к нему еще примешалось чувство несправедливости. Он видел, как в метро люди читают Годунова. И ему почему-то хотелось каждому сказать: ты понимаешь, что он погиб? Ну вздохни хотя бы или – я не знаю – помяни его, когда представится случай.
Это было глупо, потому что Ракитину-Годунову вздохи и поминания уже ни к чему. Капитан злился на самого себя. Застряла в душе какая-то противная болезненная заноза.
Он стал перечитывать второй роман. Он позвонил в издательство, представился и спросил, есть ли возможность просмотреть статьи, в которых содержались отзывы о творчестве Виктора Годунова.
– А что, все-таки дело возбуждено? – поинтересовался удивленный женский голос. – Разве это не несчастный случай?
– Вопрос о возбуждении дела решается, – неопределенно буркнул капитан.
Перед ним на столе лежало постановление прокурора о том, что смерть Ракитина Никиты Юрьевича наступила в результате несчастного случая, признаков преступления нет, а потому нет оснований для возбуждения уголовного дела.
– Вы можете подъехать завтра, часам к трем? Будет пресс-секретарь издательства, у него есть все материалы.
Капитан поблагодарил и повесил трубку. А через полчаса были получены результаты экспертизы по оружию и наркотикам, изъятым при обыске в квартире гражданки Кудияровой.
Заводские регистрационные номера с оружия были аккуратно спилены. Ни автоматом, ни пистолетом ни разу не пользовались. Отпечатки стерты. Однако на банке из-под растворимого кофе, в которой находилось сто грамм мощного синтетического наркотика, отпечатки имелись, многочисленные и вполне отчетливые. Они уже прошли через компьютер. По заключению эксперта, они были идентичны отпечаткам некоего Сливко Антона Евгеньевича, 1962 года рождения, судимого. В 1983-м Сливко был осужден на десять лет за преднамеренное убийство без отягчающих обстоятельств.
Свою «десятку» он оттрубил от звонка до звонка, сначала в колонии усиленного режима, затем за примерное поведение был переведен в колонию общего режима. В 1993-м освободился, проживал в деревне Поваровке Московской области.
– Вот и славно, – пробормотал себе под нос капитан, – теперь хочешь не хочешь, а разыскивать этого Сливко надо. Должен он быть привлечен за оружие и наркотики? Должен, само собой…
* * *
По большому счету мой муж очень хороший человек. По самому большому счету… Просто всегда кажется, что, если найдешь виноватого, сразу станет легче. Как мне только в голову такое пришло, что виноватым может оказаться Гриша? – Ника все стояла как вкопанная на перекрестке под моросящим дождем, провожая взглядом высокую фигуру старухи в соломенной шляпе. – Почему на ней шляпа и темные очки? День совсем серый, идет дождь… Почему мне в душу так настырно лезет этот бред из злобной анонимки? Я не могу смириться, что Никиты больше нет. Я не верю. Тогда зачем я ищу виноватого? Гриша хороший человек… По большому счету он очень хороший человек. Он мой муж. Он отец моего ребенка. Это похоже на предательство. Я не имею права…"
