– Не надо.
В кабинете тихо затренькал сотовый телефон.
– Иди, Игорь. – Русов нетерпеливо махнул рукой и произнес в трубку:
– Слушаю!
«Хоть бы спасибо, что ли, сказал, ишь как занервничал, ручки-то дрожат», – подумал Симкин, тихонько прикрывая за собой дверь.
– Еще трое жмуров, – услышал Григорий Петрович тяжелый бас в телефонной трубке, – дохнут они как мухи. Скоро никого не останется. Новых надо бы.
– Где я тебе их возьму?
– Надо бы. Скоро работать некому будет.
– Этих пусть берегут. Пусть кормят лучше, одевают теплей.
– Да их корми не корми, все равно доходяги. Нужна свежая партия. Очень давно не было. И еще. Твои люди нашли того, кто фантик на берегу оставил?
– Все нормально. Нашли, уже разобрались.
– Да? Ну и кто же этот фотограф?
– Так. Журналистишко один из Москвы.
– Значит, проблема снята? Ты уверен?
– Уверен.
– Ну ладно. А насчет людей давай решай. Не сегодня-завтра прииск встанет. Я же не могу поставить свою братву золото мыть!
– Хорошо, я подумаю.
– Думай быстрей, блин, – в трубке раздались частые гудки. Несколько секунд Григорий Петрович продолжал держать гудящий аппарат у уха.
Никто не мог позволить себе разговаривать так с ним, с хозяином Синедольского края. Никто, кроме другого хозяина, «смотрящего», уголовного авторитета, старого коронованного вора по кличке Спелый.
Глава 16
– Заходите, присаживайтесь. Можно взглянуть на ваши документы? – Главный редактор издательства «Каскад», Астахова Зоя Анатольевна, крупная моложавая рыжеволосая женщина, встретила капитана Леонтьева не слишком приветливо. Удостоверение она разглядывала долго и внимательно, словно сомневалась в его подлинности, а вернув, уставилась на капитана маленькими серо-зелеными глазами и резко произнесла:
– Слушаю вас, Андрей Михайлович.
– Зоя Анатольевна, я просил вчера подобрать для меня газетные и журнальные публикации о творчестве Виктора Годунова. Мне обещали, что будет пресс-секретарь, у которого все это имеется.
– А что именно вас интересует? Вы хотите знать, были ли у Годунова недоброжелатели? Вы намерены искать убийцу среди критиков и журналистов? – насмешливо прищурилась редакторша.
Капитану не понравился этот тон. Он рассчитывал на простую любезность. На большее пока не мог. Формально дело возбуждено не было, и он не имел полномочий допрашивать сотрудников издательства. Но любезностью здесь и не пахло.
– Меня интересует личность погибшего, – произнес капитан как можно мягче, – а среди кого искать убийцу, если таковой существует, покажет следствие.
– Вы интересуетесь личностью писателя Годунова как должностное лицо или как поклонник его творчества? – вопрос прозвучал слишком уж насмешливо, почти по-хамски. Капитан растерялся. Он всегда терялся перед немотивированным хамством. Конечно, не на столько, чтобы это стало заметно со стороны.
– Как должностное лицо, – произнес он и заставил себя улыбнуться.
– Но, насколько мне известно, нет никакого следствия. Ракитин погиб в результате несчастного случая.
– Обстоятельства гибели Ракитина выясняются в оперативном порядке, – быстро произнес капитан.
– То есть это допрос? – уточнила редакторша без всякой улыбки.
– Это сбор оперативной информации, – капитан расслабленно откинулся на спинку стула.
– Так я не поняла, я обязана отвечать на ваши вопросы или нет?
– Ну, в общем, да, обязаны, – кивнул Леонтьев, – постольку, поскольку каждый гражданин обязан оказывать посильное содействие сотрудникам правоохранительных органов.
Редакторша нервным жестом выбила сигарету из пачки. Леонтьев щелкнул зажигалкой и достал свои сигареты. Несколько секунд молчали. Наконец Астахова произнесла задумчиво и вполне миролюбиво:
– Никита Юрьевич был очень замкнутым человеком. Мы совсем мало общались. Он привозил дискеты с готовыми романами, потом забирал корректуру. Здравствуйте – до свидания. Вот и все.
– Когда вы его видели в последний раз?
– Давно. Больше месяца назад. Он заехал получить деньги за дополнительный тираж.
– Гонорары ему выплачивали в бухгалтерии? – спросил Леонтьев.
– Да, как положено, – буркнула Астахова, и стало ясно, что меньше всего ей хочется касаться темы авторских гонораров. Ну ладно. Не хочется, так и не будем пока.
– Он работал над каким-нибудь новым романом?
– Вероятно, да.
– Вероятно? То есть точно вам это не известно? – искренне удивился Леонтьев. – Разве не было никакого договора? Его последняя книга вышла совсем недавно. Сколько времени проходит от момента сдачи рукописи до выхода книги?
– Полтора-два месяца. Но дело в том, что Ракитин писал медленно и мало. И никаких предварительных договоров у нас не было. Договор заключался на готовое произведение. Мы покупали права.
– Но у вас же есть перспективный издательский план. Вам должно быть известно, начал ли автор работу над новой книгой и когда закончит, хотя бы приблизительно…
– Да, это обычная практика. Но с Ракитиным было по-другому, – быстро проговорила дама. Пожалуй, слишком быстро. И Леонтьев автоматически отметил, что здесь – еще одна болевая точка. «Ладно, давайте опять сменим тему», – легко согласился про себя капитан и спросил:
– Зоя Анатольевна, скажите, а чем плоха фамилия Ракитин?
– Вас интересует, почему Никита Юрьевич взял псевдоним?
– Да. Если это не секрет, конечно.
– Никакого секрета, – устало вздохнула редакторша и взглянула на часы, – у нас есть автор Никита Ракитов, он печатается в той же серии. Вот мы и предложили Никите Юрьевичу изменить имя.
– А кто придумал это сочетание «Виктор Годунов»?
– Разве сейчас это так важно?
– В принципе нет. Меня интересует, не было ли для него это проблемой? Все-таки печататься под чужим именем…
– А что такого? У нас почти все авторы под псевдонимами.
– И этот, Никита Ракитов, тоже?
Редакторша вспыхнула. Краска залила ее щеки под слоем пудры, но всего на секунду. Она вскинула голову, тряхнула ухоженными ярко-рыжими волосами.
– Да. Это тоже псевдоним.
«О Господи, неужели еще одна болевая точка?» – удивился капитан.
Разговор все больше напоминал прогулку по минному полю. Леонтьев в очередной раз решил сменить тему.
– Кто первый читал рукопись нового романа?
– Мы делали по две распечатки с дискеты. Одну брала я, другую – коммерческий директор.
– Никиту Юрьевича интересовало ваше мнение?
– Да, он спрашивал, понравился ли роман. Но больше из вежливости.
– Как он относился к критике?
– Спокойно.
– К любой критике?
– Ну, к нашей, во всяком случае. Если у меня или у коммерческого директора возникали какие-то вопросы по тексту, он всегда очень внимательно выслушивал, потом иногда вносил исправления.
– И не пытался спорить, отстаивать свою точку зрения?
– Нет.
– То есть безропотно менял в тексте все, на что вы указывали?
– Вы меня не правильно поняли, – в голосе редакторши опять засквозило раздражение, – он никогда не принимал замечания, которые касались стиля, психологии героев, основных сюжетных линий. Не возражал, но и не принимал. Но у всякого автора могут быть неточности, чисто технические. Когда такой большой объем текста, человек может упускать незначительные детали. А Ракитин к тому же отказался от редактора.
– Почему?
– Его не устраивал уровень редактуры.
– А что, у вас в издательстве действительно плохие редакторы? – поинтересовался капитан с невинной Приветливой улыбкой.
– Разные, – рявкнула Астахова с каменным лицом и вообще, я не понимаю, к чему вы клоните? Среди сотрудников издательства у Ракитина врагов не было. Для нас гибель такого перспективного автора – огромная потеря.
– Да, я понимаю, – кивнул капитан, – я ни к чему не клоню. Просто круг людей, которые могу рассказать о Ракитине, весьма ограничен. Как вы сами справедливо заметили, Никита Юрьевич был человеком замкнутым. Могу добавить, еще и одиноким. С женой он развелся семь лет назад, родители его пока не прилетели из-за границы, да и говорить с ними будет очень трудно. Они потеряли единственного сына.
