Бежал Виктор до тех пор, пока окончательно не выбился из сил. В конце концов он остановился и, облокотившись о какую-то железяку, стал приходить в себя.
Вокруг было тихо. Виктор стоял в темном закоулке между двумя спящими домами. Железяка, к которой он привалился, оказалась мусорным баком. Виктору было все равно. Окажись он сейчас по шею в дерьме, он все равно был бы счастлив. Он все еще был жив, хотя совсем недавно за его жизнь нельзя было дать и ломаного гроша. Он сам бы не дал. По сравнению с этим и мусорный ящик был воплощением счастья.
Однако, постепенно приходя в себя, Виктор опять начал беспокоиться. Положение его становилось с каждым часом все хуже и ненадежнее. За него взялись всерьез. Виктор уже понял, зачем с ним так мило болтал ласковый женский голос. У этих деятелей была возможность вычислить местонахождение его телефона. Должно быть, есть хорошие знакомые в телефонных сетях.
Виктор услышал приближающийся шум мотора и инстинктивно нырнул за мусорный бак. Ему хотелось превратиться в мышь, в крысу, в таракана, чтобы забиться в самую глухую щель, откуда его невозможно будет вытянуть. Ему казалось, что сейчас он неприлично огромен и его видно даже в темноте – его торчащие в разные стороны руки, ноги. Он, конечно, ошибался. Заметить притаившегося за мусорным баком человека с улицы было невозможно. Никто его и не заметил. Патрульная милицейская машина медленно проехала по переулку, осветив фарами чуть влажный асфальт, и скрылась за углом. У Виктора отлегло от сердца. Он ожидал увидеть какую-нибудь зловещую черную машину, и синий милицейский сигнал даже успокоил его.
Правда, через минуту он спохватился. Если у его врагов есть свои люди на телефонах, то почему их не может быть в милиции? А вдруг эта патрульная машина катается тут не просто так, а по его душу? От такой мысли Виктора опять пот прошиб.
Он осторожно выглянул из-за своего укрытия и осмотрелся. Ничего угрожающего поблизости он не заметил и не услышал. Никто не слонялся по пустынному двору, не теплилось ни одно окно, а шум автомобиля уже исчезал где-то за пределами квартала.
Виктор вылез из-за бака, отряхнулся, опасливо проверил, на месте ли деньги, документы и мобильник. У него было желание сию же минуту избавиться от телефона, но все-таки он решил этого не делать. Вдруг станет так туго, что понадобится срочно отправить куда-то сообщение? А пока можно не включать эту чертову машинку, чтобы не обнаруживать себя. Другой вопрос, насколько глубоко проникли в его жизнь те, кто за ним охотится? Скольких приятелей Виктора им сдали? Рано или поздно они, конечно, вытянут все нити. Да вот хоть бы из Дашки. Дождутся ее на квартире, приставят нож к горлу… Дура она, что ли, выгораживать Виктора? Конечно, расскажет все, что о нем знает. Еще, пожалуй, и приврет чего-нибудь для убедительности.
Размышляя надо всем этим, Виктор неожиданно успокоился. В конце концов, Москва город очень большой, подумал он, и если тихо забиться в какую-нибудь нору, то тебя не найдет никакая банда. В самом деле, не может же быть у них на побегушках вся московская милиция! А он поступит очень просто – дождется утра, сядет на пригородный автобус – на первый попавшийся, без расчета. И уедет, к чертовой матери, в какую-нибудь подмосковную деревню. Снимет там на месяц комнату у какой-нибудь старушки – человек он неприхотливый и, когда надо, может вытерпеть любое неудобство. А через месяц можно будет посмотреть. Жаль только, через две недели квартиранты месячную плату вносить должны. Придется рискнуть, выбраться ради такого случая в Москву. Деньги вещь такая – сразу не возьмешь, потом можешь остаться ни с чем. Просто нужно будет все осторожно проделать. У него получится.
Приняв такое решение, Виктор потихоньку отправился пешком разыскивать ближайший автовокзал. На улицах было холодновато, и оставаться на месте не было никакой возможности.
Левитина Гуров разыскал в одной из звукозаписывающих студий в центре Москвы. Предварительно они договорились о встрече по телефону. Певец согласился на разговор с большой неохотой, ссылаясь на занятость, на дорогое студийное время и, вопреки логике, на неважное самочувствие, но Гурову удалось убедить его, что встреча будет предельно короткой.
Гуров ожидал увидеть Левитина в окружении звукорежиссеров и техников, работающим над записью, сосредоточенного и вдохновенного, но на деле все оказалось по-другому.
Певец с расслабленным и несчастным видом сидел в какой-то дальней комнате на узком диванчике и пил сок из высокого стакана. Здесь же знакомый Гурову композитор Рыков меланхолически наигрывал что-то на фортепиано.
Увидев Гурова, он встал из-за инструмента и пожал ему руку с преувеличенной почтительностью. Сам Левитин ограничился тем, что кивнул, и тут же схватился опять за стакан, как утопающий хватается за соломинку.
– Извините, что мешаю вам работать, – сказал Гуров. – Но события развиваются столь неприятным образом, что я вынужден задать вам несколько вопросов. Да нет, что там кривить душой – тут речь не о вопросах идет. То, что я хочу вам высказать, скорее уж можно назвать призывом о помощи. Признаться, я совершенно сбит с толку тем, что происходит в вашем, так сказать, поместье, Максим Борисович! Наверное, вы уже в курсе, как мы провели там ночь? Володя вам уже звонил?
Левитин помрачнел. Его тонкие пальцы сжимали стакан с соком так сильно, что побелели суставы.
– Да, он мне звонил, – упавшим голосом сказал Левитин. – Я, правда, мало что понял… Но все равно, вы правы, все это крайне неприятно. И хуже всего, что я никак не могу объяснить вам причин этих безобразий. Нет, в самом деле, мне страшно неудобно, но…
Он поставил стакан на столик около дивана и развел руками. Композитор Рыков, который опять уселся за фортепиано, посмотрел на приятеля сочувственным взглядом.
– А я тебе сразу говорил, Максим, что зря ты затеял там стройку! Ей-богу, зря! Место это мне сразу не понравилось. Знаете, активно не понравилось! – с чувством обратился он к Гурову. – Есть в нем какая-то отрицательная аура. Какое-то, извините, дыхание смерти простирается над этими унылыми просторами…
Он пробежался пальцами по клавишам. Аккорд получился печальный и надрывный.
– Вы меня извините, – вежливо сказал Гуров. – Но дыхание смерти, аура – это все не моя грядка. Я человек приземленный, материалист и всегда стараюсь найти рациональное объяснение происходящему. И в связи с этим позвольте вопрос. Кто-нибудь из вас знает что-нибудь реальное о том месте, на котором вы построили дом, Максим Борисович? Там действительно прежде было чье-то поместье? Возможно, с ним связаны какие-нибудь легенды? Возможно, слухи о спрятанных сокровищах? Ничего подобного вы не слышали?
Композитор Рыков усмехнулся и покачал головой, как человек, которому рассказали совершенно невероятную историю.
– Боюсь, что ничего подобного мы не слышали, да и не могли слышать, – сказал он. – Кое-какие справки Максим наводил, конечно. Никаких крупных поместий в этом районе никогда не было. Возможно, незадолго перед революцией какой-нибудь купчишка построил дом, но, сами понимаете, вероятность того, что он успел закопать там сокровища, практически нулевая…
– Нулевая… – задумчиво повторил Гуров и посмотрел на Левитина. – Но вы так активно внедряли в наши головы идею о привидениях, которые уже вторую сотню лет не могут найти упокоения на земле своих предков…
Левитин махнул рукой и отвернулся. Рыков опять пришел ему на помощь.
– Ну вы же понимаете – это была всего лишь красивая легенда, фантазм, эдакий каприз художника! – сказал он, поворачиваясь на вращающемся стуле. – Но согласитесь, этого нам сейчас так не хватает – полета фантазии, небольшой жутинки…
– Ну, насчет жутинки это вы зря, – серьезно сказал Гуров. – Жутинки как раз хватает. Даже перебор, я бы сказал. И потом, ведь вы не на пустом месте воздвигли эту вашу легенду. Какие-то хождения на вашем участке начались уже давно. Что вы на это скажете?
– Ну да, шлялся кто-то по саду, – вяло отозвался Левитин. – Володя обратил мое внимание на это. Но я не придал значения. Все-таки не Москва, не элитный поселок. Пленэр, так сказать… В конце концов, нас никто не трогал, не угрожал, даже намеков никаких не было. Я полагал, что какие-то деревенские ребята лазают по саду. Яблоки, груши…
– Значит, никаких сокровищ, никаких тайн? – сказал Гуров. – Уверены на сто процентов?
– Ну, разумеется! – воскликнул Левитин. – Что там может быть? Вы видели развалины у пруда? Жалкое зрелище. Головешки. Если кто-то и сунул в тайник пачку керенок, то ее уже сто раз или нашли, или спалили. Нет-нет, я сам надеялся, что стану в некотором роде наследником какого-нибудь старинного рода, но оказалось, что все это пшик. Пришлось кое-что додумывать самому. Уж очень мне понравилось место. Но, честно скажу, теперь оно мне совсем не так симпатично, как вначале.
