— Или наоборот, — сказал техник.
— Но его не ножом.
— Да, ребенка не ножом.
— Ребенка он кончил подушкой, — подытожил Монро.
Моноган покачал головой, затем, прищелкнув языком, сказал:
— Это ужасно. — И заплакал.
Он плакал потому, что внезапно забыл имя очаровательной черноволосой и черноглазой женщины, которая была на вечеринке, и это показалось ему ужасным. Он плакал еще и потому, что его рука была у нее под юбкой, когда позвонил Монро. А теперь, перепугав его до полусмерти, он вытащил носовой платок и вытер глаза. Монро похлопал Моногана по плечу. Техник вернулся на кухню.
В квартиру вошли двое санитаров, взглянули на мертвую девушку и спросили у Монро, надо ли оставить нож, торчащий в груди, на месте. Монро посоветовал им спросить офицеров, расследующих это дело. Один из санитаров прошел в гостиную, где Холдинг до сих пор обнимал жену за плечи.
— Оставить нож в ней или как? — спросил он Кареллу.
Вот тогда миссис Холдинг и начала кричать.
* * *
Было уже четыре часа утра, когда Карелла постучал в дверь квартиры Флиннов. Воротники пальто у детективов подняты. На обоих шарфы и перчатки. Точнее, у Кареллы только одна перчатка, поскольку вторую он перед тем, как постучать, снял.
В подъезде было не теплее, чем на улице, изо рта шел пар. Похоже, год будет холодным.
Мейер выглядел более замерзшим, чем Карелла, возможно, потому что был совершенно лыс. И голубоглаз. У Кареллы глаза карие, слегка раскосые, что делало его немного похожим на восточного человека. Оба мужчины высокого роста, но Мейер казался холодным и плотным, а Карелла — теплым и тонким. Это впечатление было обманчивым.
Они получили у Холдинга адрес Энни и пришли сюда, чтобы сообщить родителям о гибели их дочери. Это достаточно трудно делать всегда, в любой день года. Неестественно, когда родители переживают своих детей, да еще в результате жестокого убийства. Но в новогоднюю ночь! И вот у дверей квартиры Флиннов стоят два незнакомых мужчины в пальто и говорят, что их шестнадцатилетняя дочь мертва, и теперь первый день января, Новый год, навсегда будет для Флиннов годовщиной ее смерти.
Холдингам вопросы задавал Мейер. Карелла решил, что сейчас его очередь. Он снова постучал в дверь. Постучал сильно и настойчиво.
— Кто там?
Голос мужской, слегка испуганный, еще бы, четыре часа утра, и кто-то ломится в дверь.
— Полиция, — сказал Карелла и подумал, что в этом единственном его слове и заключается известие, с которым они пришли к родителям Энни Флинн.
— Что вам нужно?
— Мистер Флинн?
— Да, и что из этого? Покажите ваш жетон.
Карелла достал маленький кожаный бумажник, к которому прицеплена его бляха. Он поднес ее к дверному глазку.
— Пожалуйста, мистер Флинн, не могли бы вы открыть дверь? — попросил он.
— Минуточку, — ответил Флинн.
Послышались звуки, которые свидетельствовали о том, что система безопасности городского жителя постепенно стала разблокироваться. Звякнул об пол засов Фокса. Зазвенела, отсоединяясь, цепочка. Щелкнули хорошо смазанные опрокидыватели. Дверь широко распахнулась.
— Да?
Перед ними стоял мужчина лет сорока пяти в полосатой пижаме со взъерошенными волосами.
— Мистер Флинн?
— Да.
— Агент Карелла. Восемьдесят седьмой участок. — Карелла показал ему удостоверение и снова жетон. Голубая эмаль на золоте. «Детектив второго разряда» — вытиснено на металле. Ниже номер: 714-5632. «Детектив второго разряда Стивен Луис Карелла» — напечатано в удостоверении, ниже опять номер и еще фотография Кареллы, сделанная в те времена, когда он носил короткую стрижку. Флинн тщательно изучил удостоверение и жетон. «Тянет время, — подумал Карелла. — Он знает, что новости будут плохими. Четыре часа утра, дочери еще нет, он догадывается, что неожиданный визит полиции связан с ней. А может, и не догадывается. Четыре утра — не так уж и поздно для 1-го января».
Наконец Флинн поднял на них глаза.
— Да? — спросил он снова.
Теперь, услышав это коротенькое слово, прозвучавшее вроде бы также, как те «Да?», которые Флинн произнес раньше, Карелла отчетливо понял, что отец все знает, отец подбадривает себя перед тем, как услышать другие слова. Он использует это «Да?» как щит, чтобы заслониться от ужаса, который сейчас наступит.
— Мистер Флинн...
— Что случилось, Гарри?
Позади Флинна в узком дверном проеме появилась женщина.
Детективы еще не вошли в квартиру. Они стояли перед дверью, в холодном подъезде. В этот момент порог показался Карелле границей между жизнью и смертью. По одну сторону два детектива, принесших леденящую сердце весть о кровавом убийстве, и по другую — мужчина и женщина, теплые после сна, замершие в страшном предчувствии.
Женщина поднесла руку ко рту. Классический жест. Поза из фильма. «Что случилось, Гарри?» — и рука прижата к губам. На губах нет помады. Волосы такие же рыжие, как и у мертвой дочери. Зеленые глаза. Как ее зовут — Мэгги или Молли? Миссис Флинн стоит позади мужа, длинный халат накинут на ночную рубашку. У Кареллы есть что сказать им.
— Мы можем войти? — вежливо спрашивает он.
* * *
Комната детективов в четверть шестого утра первого января выглядела так же, как и в любой другой день года. Темно-зеленые металлические шкафы вдоль светло-зеленых стен, осыпающаяся слоями краска на стенах. Большое пятно на потолке после протечки. Деревянные столы, подпорченные погашенными об них окурками. В углу комнаты охладитель воды. Умывальник с зеркалом над ним. На стене прямо напротив решетчатого деревянного барьерчика, отделяющего комнату детективов от длинного коридора, висит расписание дежурств. Несмотря на лампы без абажуров, все как будто плавает в тумане. Камера для задержанных пуста. Слышно, как в предутренней тишине отсчитывают минуты большие настенные часы с белым циферблатом. За столом остервенело что-то печатает детектив третьего разряда Хэл Уиллис.
— Не мешайте мне, — сказал он, едва они вошли в комнату и прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово.
Уиллис был меньше всех ростом среди сыщиков Восемьдесят седьмого участка. Вьющиеся черные волосы. Согнувшись, как обезьяна шарманщика, он колотил по клавишам, будто его только что выучили новому фокусу. Обе руки так и летали над машинкой. Рапорты, сочиненные Уиллисом, не были шедеврами, но он не знал об этом. Может быть, Хэл и стал бы хорошим адвокатом, если его письменную работу по английскому на вступительных экзаменах кто-нибудь смог разобрать.
Ни Карелла, ни Мейер не стали беспокоить его.
У них своих дел хватало.
И от Холдингов, и от Флиннов они узнали мало существенного. Настоящая работа начнется позже, когда пройдут шок и последующее оцепенение. Но уже сейчас получены некоторые сведения, которые позволяют восстановить во времени цепочку поступков и передвижений Энни Флинн. Начиная с нуля, они надеялись, что однажды узнают достаточно, чтобы собрать все накопленные сведения воедино и выйти на убийцу. Копам тоже иногда везет, Гарольд!
Карелла сел на краешек стола. Мейер приготовился печатать.
— Тише вы, оба! — закричал им через всю комнату Уиллис.
Никто не успел еще сказать ни слова.
— Восемь вечера, — начал Карелла. — Энни Флинн покинула свою квартиру на Норт-Сайкс, 1124...
Мейер начал стучать на машинке.
— ...Она вошла в квартиру Холдингов на Гровер-авеню, 967, в восемь пятнадцать.
Он подождал, пока Мейер это напечатает.
— Восемь тридцать вечера. Холдинги оставили Энни одну с ребенком...
* * *
Занимался холодный серый рассвет.
Вечеринка у «Лилэнд и Пайк» длилась всю ночь. Он и Эйлин заканчивали лакомиться яичницей с беконом, когда прозвучал его вопрос — вроде бы в шутку, но с надеждой: «К тебе или ко мне?» И заработал взгляд, говорящий: «Пожалуйста, Берт, не надо об этом во время еды!» Такой ответ он получал в эти дни всякий раз, когда предлагал заняться любовью.
С тех пор как Эйлин пристрелила в прошлом октябре того помешанного, ее стал отвращать секс и привлекала работа. Необязательно в таком порядке. Она также сказала Клингу, который, как ей казалось, все еще оставался ее второй половиной, что покинет полицию, как только сможет найти работу, где пригодятся ее таланты. Таланты были многообразными — например, способность в мгновение ока обезвредить насильника или уложить матерых убийц одним выстрелом, точнее шестью — столько патронов вмещает барабан служебного револьвера. Первая пуля — в грудь, вторая — в плечо, третья — в спину, остальные — в уже мертвое тело, лежащее на кровати. «Я дала тебе шанс», — снова и снова повторяла Эйлин.
— Сейчас шанс нужен мне, — сказала она Клингу.
Он надеялся, что Эйлин имела в виду другое. Он не мог себе представить ее в роли частного детектива, выслеживающего неверных мужей в каком-нибудь захолустном городке, каких много в США. Он не мог представить себе ее где-то в глуши детективом при универмаге, вылавливающим магазинных воришек и карманников. «Я покидаю полицию, — сказала она Клингу. — Покидаю этот город. Этот долбаный город».
